Я шел к помосту под притихший рокот трибун. Собранная штанга смирно ждала меня на своем месте. Когда я подступил к ней, привычным делом встряхнул руками, растер в ладонях магнезию. Потом глянул на зрителей.
Пестрые трибуны, казалось, внимательно следят за каждым моим движением. Я чувствовал на себе внимательные взгляды судей-рефери и жюри.
Посмотрев влево, я увидел дядю Костю. Тот спокойно стоял, приложившись спиной к стенке и скрестив руки на груди. На лице его не было больше беспокойства. Раньше я постоянно подмечал, как он переживает за меня. Как на лице его отражается душевное волнение. Теперь этого не было. Тренер смотрел спокойно и уверенно. Он твердо убедил себя в том, что я справлюсь. И я тоже это чувствовал. Такое тренерское отношение воодушевляло крепче любых возбужденных криков самых ярых болельщиков.
Ребята из моей группы, ставшие моими друзьями, тоже были тут. Они затаили дыхания, наблюдая за моим последним на соревнованиях подходом. Ждал этого также и Никита, напрягшийся на табурете, под сценой.
Я выдохнул, опустился к штанге и взялся за металл ее грифа. Суровые насечки тут же впились в детскую кожу на руках.
Я вставил спину, и набрав воздуха в грудь, снял штангу с помоста. Как всегда в подобные моменты, в первые секунды упражнения она не показалась мне настолько уж тяжелой.
Привычным, доведенным до автоматизма движением я подвел ее к середине бедер, а потом, что было сил, рванул. Все тело словно бы превратилось в один сплошной мускул, передавший свой импульс силы к снаряду. Штанга, словно бы потеряв свой вес, подскочила, а потом с чудовищной для детского тела силой опустилась мне на грудь.
Только сейчас, в эти первые мгновения, я по-настоящему почувствовал ее вес. Слегка согнул ноги в коленях, чтобы погасить удар грифа.
Потянулись долгие три секунды подготовки перед толчком. Я поставил руки поудобнее, а потом снова подсел и толкнул. Штанга взлетела над головой. Потом жесткая фиксация и… вот вес взят.
— Вес взят! — Скомандовал судья-рефери, когда все три сигнальных лампы загорелось зеленым светом. — Опустить!
Облегчение во всем теле пришло, как только штанга коснулась пола. Я выпрямился, услышав, как зааплодировали в зале. Вес и правда был взят. Моя задача на сегодня выполнена.
— Молодчина, я в тебе не сомневался, — улыбнулся мне дядя Костя, когда я вернулся с помоста.
— Спасибо, — ответил улыбкой я.
Потом ко мне подошли ребята, стали поздравлять с успешным выступлением. Ровно так, как поздравлял их и я, когда они успешно проводили свои подходы на рывок: по-детски искренне, но в то же время сдержанно, как мужчины поздравляют друг друга с новым достижением.
«А ведь они уже мужчины. Маленькие, но мужчины. Штангисты, — подумалось тогда мне. — Волевого в них, в тринадцатилетних детях из СССР больше, чем в молодых людях того времени, откуда я пришел. Чем в молодых людях из две тысячи двадцать четвертого».
Соревнования закончились только к восьми вечера. Из нашей сборной в призеры выбилось восемь человек. Среди них был и я. Никита тоже взял свое место в толчке.
Забавно нам было меняться местами на пьедестале, когда я получил первое в рывке, он в толчке, а потом снова я, но уже по итогу двоеборья. Без своих разномастных медалей не остались и остальные мои друзья.
Уже давно стемнело. Спортивный комплекс все еще гудел внутри. Председатель спортивного общества «Урожай», читал вдохновенную, но довольно скучную и банальную речь о спорте и важности его в воспитании новых поколений, которые возьмут в свои руки судьбу страны советов.
Я сидел на улице, на лавочке. Уже переодевшийся, готовый к тому, чтобы отправиться домой, я сидел и думал. Думал о том, что мне хочется большего.
Нет, речь тут не шла не о новых спортивных достижениях, которыми я так горел всю свою прошлую жизнь. Мне просто хотелось большего.
В определенный момент, бросив штангу после завершающего подхода, я осознал, что одной тяжелой атлетики мало. Нет, я знал это и раньше. Понимал это умом и готов был следовать за этим пониманием. Да только в этот самый момент, когда я победил в очередной раз, я, словно душою понял — штанги мало.
Понял, что делай я то же самое, из года в год, поднимая железо и точно выйду на всесоюзный, а может быть и на общемировой уровень в спорте. Казалось мне, что нет тут никаких особых преград: только и знай, что просто будь верен этому спорту и иди вперед.
Однако сейчас, здесь, у широкой стоянки этого спортивного комплекса, пришла мне на ум мысль о том, что всю мою жизнь штанга надевала мне покоя, потому что тогда прервал я свою карьеру, не реализовавшись в ней полностью. Не став успешным.
Сейчас же я точно знал, что я могу стать успешным в этом виде спорта. Но хочу ли? В душе сейчас царило такое чувство, будто за эти свои полгода, я закрыл собственную потребность в этом. Что хочу идти к чему-то новому.
Тогда обратился я к пережитому с Рыковым. Горе-тренер этот только и твердил, что о личной успешности, о личном благосостоянии. Мол, только в этом и состоит цель всей жизни человека.
Конечно же, я был с ним не согласен. В девяностые не раз и не два встречал я людей, что колоссально богатели в короткие сроки. В сущности, они могли бы позволить себе все что угодно. Но становились ли они от этого счастливыми? Приобретали ли они внутреннее равновесие, если угодно, гармонию внутри себя? Однозначно нет.
А ведь штанга — это очень эгоистичный вид спорта, если подумать. В ней штангист бросает все силы свои, душевные и физические на то, чтобы возвеличить самого себя в глазах других. Сейчас я четко и ясно осознавал, что не хочу этого. И пусть штанга на всю жизнь останется мне верной подругой и отрадой, строить вокруг нее свое будущее я не согласен.
Улыбнувшись своим мыслям, я тихо прошептал себе под нос:
— М-да, Вова. Пусть и взрослый ты мужик, но сейчас повзрослел еще больше.
Я встал со скамейки, взял и повесил на плечо спортивную сумку. Из спорткомплекса стали выходить люди. Кажется, закрывающая часть соревнований кончилась. Я видел, как наша сборная откололась от основной массы и направилась к своему автобусу, уже прогревающему двигатель.
А потом, от нашей группы откололся одни единственный человек. Это был дядя Костя. Он, видимо, заметил меня и торопливо потопал к лавочке.
— Вов, а куда ты девался? Я тебя уже обыскался!
— Да вот. Вышел воздухом подышать. Душновато там стало.
Дядя Костя застыл передо мной, обернулся и глянул на блестящий огнями комплекс. Несмотря на множество народу там, вдали, вокруг все казалось тихим и спокойным. Рокот людей будет бы, только подчеркивал эту тишину, что царила на другом конце стоянки, у лавочки.
— Ты был молодцом сегодня, — с улыбкой сказал дядя Костя.
— Спасибо.
Старый тренер вздохнул. Посмотрел на ясное звездное небо и обернулся к автобусу.
— Пойдем? Нам пора ехать, — сказал он.
— И правда. Пора, — тихо ответил я.
Конец июля 1974. Город Усть-Кубанс.
Усть-Кубанский автовокзал шумел. Народ топтался на платформах, ожидая своих автобусов, тек туда-сюда через небольшое здание, выводившее приезжих в город.
Стоял жаркий полдень. Как бы сказали сейчас «час пик». С ясного синего неба нещадно пекло раскаленное добела солнце. Если бы не приятный прохладный ветерок, дувший с Кубани, от жары можно было бы просто спечься.
— Вова, ты носочки точно взял? — Спросила беспокойная мама. — Может, дай я проверю! Говорила ж, давай помогу тебе чемодан собрать, а ты сам, да сам!
— Взял, ма, не переживай, — с улыбкой ответил я.
— Да успокойся ты уже, — по-доброму одернула ее бабушка. — Он же не на луну улетает. А всего-то-навсего в Москву.
— Тоже мне скажешь! Москва! А вдруг у него не получится поступить⁈ Что тогда⁈
— Получится, — улыбнулся дед Фомка, подтягивая вислые штаны. — Вова у нас молодец. Орел!
Я хмыкнул, с добротой посмотрел на старика, пришедшего меня проводить.
Дядя Саша, одетый в китель, снял фуражку, протер лоб от пота. Потом глянул на часы.
— Автобус скоро будет, — сказал он, оборачиваясь на широкую стоянку междугородних автобусов.
Сегодня, вместе с дядей Сашей, который приехал в отпуск в начале июля, я отправлялся в Краснодар. Оттуда уже поездом до Москвы.
— Да вы не переживайте, Зинаида, — мягко добавил капитан, видя мамино волнение, — С Вовой будет все нормально. Он парень взрослый, сознательный. Поживет пока у меня с женой, в квартире. С сыновьями моими познакомиться. А как начнутся экзамены, переедет в училище.
— Я тебе теплые вещи потом, почтой вышлю.
— Ма, да ты чего? — Я рассмеялся. — Я же приеду еще. До десятого числа вступительные закончатся, и назад, до самого сентября еще дома буду.
— Ну… Да… точно…
От волнения мама вытерла чистые руки о подол платья. Сглотнула.
— Ну где там этот автобус уже, а? — Нервно сказала она. — Чего не едет? А может… Может, и не приедет вовсе?..
— Чего ему не приехать-то? — Ухмыльнулся Капитан.
Я глянул на выход из зданьица вокзала. Дядя Костя обещал приехать, чтобы проводить меня. Однако работа на новой должности в отделении школы спортивного мастерства, которую он получил после соревнований в Невинномысске, отнимала у старого тренера много времени. Работал он теперь с несколькими десятками парней постарше. Дело, конечно, было трудным, но дядя Костя не жаловался.
— Да придет он, придет, — заметив, куда я смотрю, поторопился утешить меня дед Фомка. — Говорил, значит, приедет.
— Я знаю, — сказал я. — Ну а если даже не успеет, не обижусь. Работа есть работа.
Автобус пришел минут через пять. Причалил он к платформе и раскрыл створки своих дверей. Наружу хлынули уставшие и потные пассажиры.
Дядь Саша сбегал к водителю, узнал, сколько будет стоянка. Оказалось, автобус отходит через пять минут.
— Вова! Ты там веди себя хорошо, — обняла меня бабушка. — И возвращайся скорее. Я к твоему приезду, наварю большую кастрюлю вареников с картошкой.
Внезапно бабушка осеклась.
— Ой, забыло, что ты прошлым летом сказал, что такое тебе готовить не надо.
— По такому особому случаю можно, — ответил я. — Ба, я буду очень ждать твоих вареников.
Бабушка прижалась ко мне крепче, а потом, смахивая слезы, отстранилась, освободив место деду Фомке.
— Ну, — дед прочистил горло, подтянулся, — не пуха тебе, Вовка. Не посрами, так сказать, родной город свой.
— Не посрамлю, — рассмеялся я сдержанно, а дед Фомка пожал мне руку.
Последней робко подошла мама.
— Вов… — Начала она тихо, — я…
Я улыбнулся, первым обнял маму, прижал к себе.
— Мы же расстаемся совсем не надолго, — проговорил я полушепотом.
— А потом? Потом ты уедешь учиться и что?..
— Буду тебе писать.
Мама заглянула мне в глаза.
— Я тобой горжусь, Вова. Очень горжусь. Я счастлива, что ты у меня такой вырос… Такой… Самостоятельный.
— А я благодарен, что ты меня во всем поддерживаешь, — кивнул я добродушно.
— Ну все, закончили? — Спросил дядя Саша. — Отчаливаем. Вон, народ уже загружается.
— Отчаливаем, — сказал я, бросив взгляд на выход из вокзала.
— Не приехал? — Спросила мама, проследив за моим взглядом.
— Ну ничего, увидимся еще с дядь Костей. Не последний день живем, — проговорил я.
Мы с капитаном воспитанно пропустили целый взвод женщин, севших в автобус. Потом, держа свой багаж, внутрь зашел и дядя Саша, следом за ним и я.
Не успел я зайти на подножку, как услышал:
— Вова! Вовка!
Я обернулся. Соскочил со ступеньки. К нам бежал едва успевший дядя Костя. Он раскраснелся и придерживал кепку-пирожок, чтобы не слетела.
— Фух! Успел! — Остановился он под автобусом, переводя дыхание. — Ей-богу, мчал, чуть юпитер свой не загнал!
Дядя Костя выпрямился, приосанился. Глянул на меня сверху вниз блестящими глазами. Потом сглотнул комок.
— Удачи тебе, Вова, — протянул он мне свою грубую руку. — И поскорее возвращайся, но уже кадетом.
— Спасибо, — улыбаясь, я пожал его крепкую руку.
— Это тебе спасибо, Вова. Большое спасибо.
Сентябрь 1983 год. Где-то на Иранской границе.
— Товарищ старший лейтенант! — в кабинет заглянул замполит — младший лейтенант Клычков. — Машина пришла!
— Отлично, — встал я из-за стола, — старшина где? Пускай всех свободных от наряда бойцов, кто не спит, завет разгружать.
— Есть!
Замполит кинулся искать старшину, а за ним, из офицерской комнаты пограничной заставы с позывным ПЗ-13 «Орешек», вышел и я. Уже второй год я занимал тут должность начальника заставы.
С приездом машины на заставе началась суета. Увидев ее, из нашей комнаты вышла Нина. Красивая, слегка полнотелая после родов брюнетка, нашла меня еще в те годы, что я провел в военном училище. Когда вышел младшим лейтенантом, мы поженились.
— Вова, а чего тут? — Тихо спросила она приблизившись.
— Привезли наконец-то.
— Правда? — Обрадовалась она. — Ты же так долго этого добивался!
— И добился, — хмыкнул я.
Нина посмотрела на суетящихся солдат, шепнула:
— А можно я потом приведу туда Илью, что б он посмотрел?
— Конечно, — я кивнул.
— Приехало, шеф? — Подошел замбой Холодков.
— Приехало, — улыбнулся я.
Холодков — крепкий парень, занимавшийся до сверхсрочной гиревым спортом, просиял, — значит, отвоевали у отряда.
— Отвоевали, — кивнул я с улыбкой.
Часовой заставы открыл ворота, и внутрь вкатился газик с брезентом на кузове. К этому времени старшина уже согнал человек пять бойцов к машине.
— Ну что там, приехало, товарищ командир? — рядовой из старослужащих по фамилии Михайлов, который чуть ни больше остальных ждал «груза», подскочил ко мне первым.
— Да приехало-приехало. Давай, помоги Ципко снять брезент. Чего он там один копается?
— Слушаюсь!
Михайлов запрыгнул на кузов, стал развязывать веревки брезента. Шофер, тем временем, открывал запоры на кузове. Полог сняли, с лязгом откинулся борт.
В машине оказался немногочисленный инвентарь для силовых тренировок: пара грифов, гантели, гири и стойки. Набор блинов.
Холодков тут же полез в кузов, достал шестнадцатикилограммовую, несколько раз пожал насилу.
— Ух! Хорошая! — Отдышался он, поставив гирю у ног.
— Помещение готово? — Спросил я у старшины.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — похвалился тот.
— Ну и отлично, — кивнул я. Потом обратился к остальным: — Итак, товарищ бойцы! Официально объявляю, что с завтрашнего дня на нашей заставе работает зал физической подготовки! А теперь, давай-ка разгрузим это дело!
Парни принялись тягать блины и инвентарь. Ципко потащил гриф, но я остановил его.
— Ципко, дай-ка, сам отнесу.
Солдат удивился, но гриф отдал, сам вернулся за блинами. Я осмотрел обернутый в транспортированную упаковку спортивный снаряд. Проговорил:
— Ну ничего. Будет время, и я, старая моя подруга, с тобой поработаю.