Штангист: Назад в СССР. Том 2

Глава 6

Рыков продрал глаза только в семь утра. Он тяжело поднялся, принял сидячее положение. Диван, на котором спал Гриша уже пустовал. Мальчишка собирался в школу. Вся семья Вадиминого брата Миши суетилась на кухне.

— Вадик, — зашел к нему брат, — проснулся? Иди завтракать, Маша гренок нажарила.

— Вы завтракайте, — Рыков с трудом встал с пола, где ему застелили ватный матрас. — Я потом. Побриться пойду.

Рыков так и не смог убедить жену в том, что никакой измены не было. Аня и слушать его не хотела, а только кричала, чтобы он поскорее ушел. Собрав наскоро вещи, какие смог найти, он пошел искать, где же переночевать. Конечно, первым делом он попросил помощи у своего брата Миши Рыкова. И хоть его жена Маша посматривала на Дениса с явным укором и неприязнью, все же пустила родного брата своего супруга переночевать. Рыков уже вторые сутки спал в их зале, прямо на полу.

— Но завтра, — сказала она, когда в первый день поникший Рыков сидел у них на кухне. — Завтра ты, не знаю, что сделаешь, но чтобы у Аньки вымолил прощения, понял?

— Понял, — буркнул он тогда понуро.

Дальше Машка затянула долгую лекцию о том, какой Рыков дурак, что рушит собственную семью. Что надо его немедленно тащить в товарищеский суд, что б ему там вправили мозги. Отучили ходить от жены налево.

И хотя все сказанное супругой брата действовало Рыкову на нервы, он не решился возражать, а только послушно кивал. Ночевать на улице не хотелось, сентябрь все-таки. А по другим родственникам идти он стеснялся. Все же Миша прикрыл его и в прошлый раз, после той истории с молоденькой продавщицей из кафетерия. За пределы его семьи этот позор никуда не вышел.

Когда Рыков, выбритый до синевы, вышел из ванной. Мишено семейство уже заканчивало завтракать.

— Мы тебе тут оставили, — сказал Миша, усевшемуся за стол Рыкову. — На вот.

Он придвинул к нему поближе блюдце с несколькими обжаренными в яйце гренками из белого хлеба.

— Спасибо, — буркнул Рыков в ответ.

Маша молча поставила ему кружку черного чая, Рыков, с натянутой улыбкой поблагодарил и ее.

— Слушай, Вадик, можешь Гришу до школы докинуть? — Спросил Миша, разворачивая свежую газету городского еженедельника «Кубанская Звезда», — у меня на работе совещание важное. А еще и Машку надо на фабрику завести.

— Конечно, — кивнул Рыков. — Гришка, беги одевайся.

Белоголовый Гриша, сидевший за столом чуть не смурнее самого Рыкова, кивнул. Встав из-за стола, пошел в зал, наряжаться в школьную форму.

«И ему Медведь жизнь попортил, — подумал про себя Рыков, провожая племянника взглядом. — До сих пор в классе изгоем ходит».

Миша, казалось, не обращая внимания на своего грустного сынишку, вздохнул, стал лениво листать газету.

— Слушай, Вадик, — начал он, когда Маша тоже ушла собираться, — Если ты и не гулял от Ани с той женщиной, тогда ж зачем ты с ней у аптеки встречался?

Рыков, дожевывающий гренку, нахмурил брови. Отложил поджаристую корочку на тарелку. Вот как ему было объясниться с братом, если он даже жене толком не смог растолковать, что испытывает ненависть к тринадцатилетнему ребенку? Ладно измена, это понять можно. А злость на дитя? Тут уж любой у виска пальцем покрутит.

Рыкову самому, казалось это страшно позорным, и он стеснялся своей злости. Да только чтобы его понять, наверное, надо пережить то же самое. Пережить все эти пакости, которые Рыкову сделал мальчик Вова Медведь. То есть чтобы понять его, надо быть Рыковым. Ну Гришковцом на худой конец.

— Миш, — вздохнул Рыков. — Дай ты мне поесть спокойно. У меня и так уже все мозги набекрень.

— Ну как знаешь, — суховато ответил Миша, — только ты давай, завязывай с этим всем. Не дело от жены гулять.

— Угу… — Пробурчал Рыков.

Когда Миша снова весь ушел в газету, Рыков доел корочку. Принялся медленно жевать последнюю гренку.

— Вадик… — Вдруг удивился Миша. — Ты посмотри…

— Чего?

— А тут про тебя пишут!

— Чего⁈

— Про тебя и про дядь Петю! Елки-моталки!

— А ну, дай! — Вскочил Рыков и вырвал у брата газету.

Он стал внимательно искать взглядом, где ж про него написано. Наткнулся на маленькую колоночку.

С каждой строчкой брови Вадима все сильнее поднимались от настоящего изумления.

— Вадик, это что, все правда? Ты тоже…

— Брехня! — Взорвался Рыков, бросив читать на середине. — Все брехня! Понял⁈

Вадим Ззыркнул на Мишу так страшно, что тот даже испугался. Привстал было, но снова медленно опустился на табурет. Даже Маша с Гришей прибежали на крик.

— Это все брехня, Миша. — тяжело дыша, сказал Вадим. — Это все кривотолки! Клевета!

— Да кому ж на тебя клеветать-то надо? — Удивился Миша.

— Медведь это все… Медведь и лопух этот… Костя Перегудин!

— Какой медведь? Какой Перегудин? — Изумленно спросил Миша.

— Миш, я этого всего не делал, — потряс Рыков свернутой газетой, стараясь оправдать в глазах братовой семьи.

Хотя в статье и не было доказательств, но утверждения были. Причем совершенно однозначные. Кроме того, Рыков знал, что если милиция начнет копать под него, то доказательства найдутся быстро.

— Знаешь, Вадик, мы, наверное, Гришу сами довезем, — проговорил медленно Миша.

Когда все семейство Михаила Рыкова отправилось к машине, Вадим остался на кухне. Он не находил себе места. Беспокойно метался по квартире, съедаемый страхом. А еще злостью.

«Когда? Когда ж они успели в городскую газету сходить?» — Размышлял он.

Рыков был уверен, что это Костя с мальчишкой Медведем решили так ему насолить перед дисциплинарным советом. Хотели настроить комиссию против Рыкова, чтобы того просто с позором выгнали из школы. Причем выгнали, прямиком на нары.

Бросивший курить после армии, Рыков нашел на кухне пачку сигарет. Пошел на балкон, закурил от нервов. Когда во двор заехали желтые милицейские жигули, у Вадима сперло дыхание.

— За мной… — Испугался он, выронив из губ сигарету.

Рыков рванулся прочь с балкона. Схватив в зале свою спортивную сумку, принялся совать туда вещи, попавшиеся на глаза.

Когда дверной замок щелкнул, Рыков вздрогнул всем телом.

Вадим струсил и просто спрятался за стеной, у входа в зал. Раздались торопливые шаги. Прижав сумку к телу, Рыков почувствовал, как пот, выступивший на лбу, катится по вискам.

«Милиция… Уже здесь… Что делать? Что? — Думал он. — Бежать! Надо бежать!»

Когда шаги приблизились, и милиционер за стеной явно направился в зал, Рыков выскочил, он тут же оттолкнул вошедшего. Человек, ударившись головой об косяк, рухнул на пол.

Только спустя полсекунды Рыков понял, что наделал. Под его ногами с разбитым виском лежал Гриша. Видимо, мальчик что-то забыл к школе и вернулся это забрать.

— Боже… — Протянул Вадим, не зная, что делать. Не совладав с собой, он бросился бежать вон из квартиры.

— Вот, смотри, — я положил перед мамой газету, которую мне отдал дядя Костя.

Сегодня мы с ним встретились в школе, и Константин Викторович сунул мне свежий выпуск «Кубанской Звезды» — городской газеты, в которой писали о трудовой жизни и последних новостях в Усть-Кубанске.

— Гришковец раскололся в тюрьме, — сказал Дядя Костя мне тогда. — Он сдал Рыкова и еще нескольких своих подельников. Это как-то в газету просочилось и теперь вышло по всему городу.

Мама придвинула к себе газету.

— Колонка снизу, на пятнадцатой странице, — сказал я.

— А что там? — Удивилась мама, отвлекшись от ужина.

— А там про Рыкова. И про его делишки. Посмотри, кому ты доверилась, мама. Это еще хорошо, что мы с бабушкой отговорили тебя выбрасывать штангетки. А то было бы совсем обидно.

Мама раскрыла газету. Стала внимательно читать. Когда закончила, подняла на меня глаза.

— Так а зачем он это? Зачем он про тебя мне пакости рассказывал?

— Потому что Рыков нас с Константином Викторовичем не любит. Потому что он хочет, чтобы я бросил штангу, а дядю Костю выгнали из Надежды. Он плохой человек, мама. Плохой, мстительный и изворотливый.

— Вот я дура! — Воскликнула мама. — Вот дуреха! Чужому мужику поверила, а своему сыну…

Мамины губы вдруг затряслись. На глазах навернулись слезы, и она тотчас же прикрыла взгляд рукой.

— Мы с тобой из-за него ругаемся, а он… — высоковатым от позывов плача голосом проговорила мама.

Я подошел к ней. Тронул за локоток.

— Мам. Иди сюда.

Мама обернулась ко мне. По ее раскрасневшимся щекам уже побежали слезы.

— Прости… Вовочка…

— Ты не виновата, — сказал я и обнял ее. — Тебя Рыков просто обманул. А ты за меня переживала.

Мама заплакала, а стал нежно поглаживать ее по спине и вздрагивающим плечам.

— Все хорошо, мам, — шептал я. — Ничего плохого не случилось. Совсем ничего плохого.

— Дурная я была, Вова! Дура я и никто больше!

— Тихо… Все хорошо.

— Дура! Уши развесила! Слушала его, слушала! Кивала как маленькое дитё!

Внезапно мама отпрянула, решительно утерла слезы и заглянула мне в глаза.

— Я тебе никогда больше тренировки запрещать не буду, — сказала она. — Никогда-никогда. Можешь идти сегодня, Вова. Я никогда не буду против.

— Спасибо, мам, — улыбнулся я, и мама тоже ответила мне улыбкой.

И в этой улыбке слились грусть и теплая радость.

В спортзале было полно народу. Группа в полном составе переоделась и ждала тренера. Мы уже успели пробежать разметочный круг, и теперь ребята занимались гимнастикой.

Забастовщики, как мы стали про себя называть пацанов, отказавшихся от прошлой тренировки, принялись перешептываться. Они ждали Рыкова, и то и дело поглядывали на настенные часы, отсчитавшие уже до пятнадцати минут пятого.

— А где Вадим Сергеевич? — Прислушался я к ихним разговорам.

— Не знаю. Придет, наверное.

— Он никогда так надолго не задерживался.

— Да придет ваш Рыков, — закончив растягивать мышцы на руках и груди, вмешался я.

Сережа с Артемием и Матвеем, что разминались рядом, переглянулись. Первые двое нахмурились. В их взглядах читалась озабоченность и даже беспокойство. Матвей же только хмыкнул, понимая, что я стал воплощать наш план в жизнь.

— Хорошо бы что б пришел, — на первый взгляд добродушно улыбнулся Дима, поправляя трико на плечах.

— А то так кажется, что нас нарочно дурят, — вмешался Егор.

— А что вас дурить? — пожал я плечами. — Вы сами себя и так дурите.

Забастовщики, кто увлекся нашим с Димой и Егором разговором, зашептались.

— Как это, дурим? — Сердито спросил один из них.

— А ты, Медведь, самый умный, что ли?

— Где ты тут дураков нашел?

— Нехорошо коллектив обижать, — ухмыльнулся Дима. — Если Вадим Сергеевич не придет, мы снова откажемся тренироваться. Зачем оно нам надо без хорошего тренера?

— Вот потому вы себя и дурите, — я присел, сделал глубокий выпад на левую, чтобы растянуть мышцы в ногах. Потом перекатился на правую.

— Ну-ка, поясни? — Дима подбоченился.

— А чего тут пояснять? Все и так понятно. За Рыкова вы заступаетесь, вот и дурите себя. А я вам скажу, что он плохой тренер. Самовлюбленный. А на своих подопечных ему все равно.

— Да? — кивнул Дима. — А мне другое рассказывали. Я уже тут много с кем подружился.

Парень развел руками, обернулся к забастовщикам, ища поддержки. Его и правда поддержали одобрительными репликами.

— Мне рассказывали, что это твой Перегудин — плохой тренер. Что он нянькается со своими ребятами, как квочка с яйцами. Вот вы слабые и получаетесь. А Вадим Сергеевич ведет тренировки сильной рукой. Никому спуска не дает. Потому у него быстро результаты сделать можно.

— У него делали быстрые результаты из-за таблеток, — возразил я. — А теперь, когда правда всплыла, он своей группе перестал их давать. Посмотрим, какой теперь у вас будет прогресс. А Константин Викторович — хороший тренер. Он знает, что в этом деле все решает упорство и трудолюбие. А вас, если надо из-под палки на тренировке гонять, значит, не хватает вам сильного характера.

— Это кого ты сейчас тряпкой назвал? — Нахмурил брови Дима.

— А вот сейчас познакомится с моими кулаками, быстро узнает, кто тут тряпка! — Вышел вперед Егор.

— Ну, про тряпку я ничего не говорил, — я ухмыльнулся самой нахальной ухмылкой, которую только смог изобразить. — Эт вы сами. Значит, и правда, вам тренер нужен злой как собака. Без такого вы сами из себя ничего не представляете.

— Че сказал? — Потемнел лицом Дима.

Егор даже выругался матом и сухо сплюнул. Пошел было ко мне, закатив рукава своей легкой кофты, но Дима остановил его, перекрыв дорогу рукой.

— Че ты сказал? — переспросил он.

— Что слышал. Если б кто из вас согласился со мной на проходку выйти, я б вам показал, как меня дядя Костя всего за пять месяцев натренировал. Да только никто из вас не согласится. Струсит, потому как Рыкова нету, и некому вам дать такого указания.

— Некому дать, говоришь? — Дима нахмурился.

— Ну вот, скажем ты, новенький, — я сложил руки на груди. — Ты ж с Рыковым не тренировался. Даже не знаешь его подхода к занятиям, а все равно держишься за него. Оно тебе надо?

— Я дядю Вадима хорошо знаю, — угрожающие низким голосом проговорил Дима. — И своим товарищам новым доверяю. А они все как один говорят…

— Значит, я был прав. Нужен им, как волам, погонщик, а не наставник. И тебе, выходит, тоже.

Возмущенные возгласы посыпались из компании забастовщиков. Остальные ребята, наблюдая за мной со стороны, даже как-то напряглись. Видели они, что растет между нами с Димой напряжение.

— Вова, а ты не перебарщиваешь? — Шепнул мне Артемий.

— Тихо. Все идет по плану, — прошептал я в ответ.

— Третий юношеский? — Пошел в атаку Денис. — Тоже мне, достижение. Тебя, видать, только до последнего разряда Перегудин дотянуть и смог.

— Да? — Я кивнул. — А давай со мной в проходку. Пусть все увидят, чего я стою против тебя.

Дима размышлял совсем недолго. Он снова глянул на своих забастовщиков, ждавших его ответа. Потом смерил меня взглядом. Ухмыльнулся.

— А давай, раз такой умный, — выпятил он грудь. — Щас мы посмотрим, кто тут из нас тряпка. А заодно я покажу на тебе, что товарищи мои правы. Что твой тренер, так — третий сорт!

— Ну!

— Точно!

— Задай ему, Дима!

— Купился, — выдохнув тихо, проговорил вполголоса Сережа, стоявший немного позади меня.

— А ты смелый, — решил я нарочно подстегнуть Диму. — Думал, струсишь.

— Ха! Ты еще плохо меня знаешь! — Горделиво заявил он.

— Значит, правила простые. Как на любой проходке. Первые подходы разметочные. Потом устанавливаем минимальный вес на одно повторение. Шаг — пять килограммов. Кто больше, в конце концов, подымит, затем и победа.

— Согласен, — кивнул Дима.

— Я предлагаю проходку на толчок, — сказал я.

— А-а-а-а не, — Дима покачал головой. — Я про тебя слышал. Мне ребята рассказывали, что тебя батя натренировал в технике. Давай упражнение насилу. Предлагаю приседания. Кто на один раз присядет больше.

Я нахмурил брови. Признаюсь, это было насовсем по моему плану. Я предполагал, что упражнение будет на технику. Так, у меня было больше шансов не допустить ошибки на большом весе и переиграть Диму за счет своих умений. А если пойдем в приседания, тут уж шансов будет меньше. Потому как в приседаниях играет роль чистая сила, а техника отходит на второй план. И тут сложно было сказать, на что способен Дима. Да только и отступать было нельзя. Однако я решил попробовать и тут одну хитрость, чтобы проходка пошла по моим правилам.

— Вова, — шепнул мне Сережа. — А вдруг он тут тебя выиграет?

— Давай я против него, — проговорил Артемий полушепотом. — У меня приседания за семьдесят. Он столько не жизнь не сядет. По нему ж видно.

— Коней на переправе не меняют, — сказал я серьезно. А потом обратился к Диме: — а что это ты решаешь, в каком упражнении будет проходка, а? Трусишь на толчок идти?

— Я трушу? — Возмутился он. — Да говорю ж, знаю я, что ты хитрый! Приседания будут честнее!

— А я так не считаю. Мы с тобой штангисты, а не кони-тяжеловесы. Нам надо и в технике состязаться, а не только в грузоподъемности.

— Приседания, и точка! — Заносчиво задрал подбородок Дима.

Когда я решительно пошел к мальчишке, все удивились. Ребята, что стояли за ним, даже с места сдвинулись, подступили к Диме ближе, решив, что я собрался драться.

Сережа с Артемием и Игнатом тоже не мешкали, пошли следом за мной, чтобы поддержать, если завертится.

— Тогда так, — я протянул нахмурившемуся Диме кулачок. — Давай камень, ножницы, бумага. Кто выиграет — выбирает упражнение. Согласен? Или все-таки затрусишь? На одни только приседания надеешься?

Дима уставился на мою руку, поджал губы в краткой нерешительности.

— А давай, — сказал он вдруг, заглядывая мне в глаза и протягивая свой кулак.

Все в спортзале затихли, наблюдая за нами. Даже те ребята, что сторонились перепалки, заинтересовавшись, бросили разминку и приблизились посмотреть.

— Ну тогда поехали.

Синхронно мы затрясли кулачками, заговорили хором:

— Камень, ножницы, бумага. Цу-е-фа!