Скопус. Антология поэзии и прозы

Победители

Никитич — лет под 60, из начальства, одет солидно.

Микола — лет под 50, шофер такси, суетлив.

Леха — лет под 30, водитель бульдозера, мрачен.

Действие происходит в начале семидесятых годов XX века

Поляна на берегу искусственного пруда в глубине подмосковного леса. Глубокая осень, небо стального цвета нависло над лесом. Холодно.

Микола (резко открывая карты). Эх, нужны стране герои, где их взять, когда одни чудаки родятся! (Бросает карты).

Никитич. Вышел едрена вошь? А я рубль ставлю! (Бросает рубль).

Микола. Опять темнишь? Ну, Леха, держись!

Леха. (Миколе). Хочешь в долю? Ставлю полтинник. (Смотрит в карты).

Микола. Выходит, пополам? Добавляю!

Кладут деньги.

Никитич. Значит, уравняли?

Леха (Миколе). Ты б хоть карту глянул.

Микола. Я человек рисковый, люблю судьбу испытывать.

Леха. Судьба — это пасть щуки!

Никитич. От едрена вошь! (Смеется).

Микола. Я говорил: Леха скажет — только держись! А все потому, что образование!

Никитич. Ну, открываем? (Открывает карты). Есть такая партия!

Микола. Эх, нужны стране герои, да где их взять! (Выбивает карты из рук Лехи). Опять твоя, Никитич! Везет тебе сегодня! (Разливает водку по стаканам). А ну, Леха, скажи!

Леха (берет стакан). Удача — это вентилятор.

Никитич смеется, пьют.

Микола. Видал, как он — сразу в точку! А ну, Леха, еще!

Леха. Ожог поцелуя — это искра блаженства!

Никитич смеется.

Микола. Искра блаженства — ведь это надо же! А ну еще!

Леха. Любовь — это неудержимое половодье чувств!

Никитич. А я уже перешел тот возраст, чтобы блядовать! Немного, конечно, еще прельщает, едрена вошь, но все больше интересуюсь насчет кормежки, или там по хозяйству чего сделать…

Микола. Это потому что бабы теперь — тьфу! Гулящие теперь бабы, это я точно знаю, недаром в такси работаю. Все бабы бляди, кроме наших матерей! Гулять гуляют, а душевности никакой.

Леха. Слить уста — это не значит слить судьбы.

Микола. Но вот в прошлом году у меня на курорте случай вышел, всем случаям случай! Встретил я там одну — ничего особенного вроде: и лет ей сорок пять, и с лица не красавица, но грудь, как у девки, и образование высшее. Четыре языка знает, есть об чем поговорить. Я, правда, ни одного языка не знаю, но она четыре знает и есть о чем поговорить…

Никитич. А меня и поговорить уже не тянет. Раньше тянуло, едрена вошь, а теперь нет…

Микола. Спортом надо заняться, физзарядкой. Это ж закон такой: в одном месте потеряешь, в другом найдешь. А ну, Леха, скажи!

Леха. Никогда не иметь — это лучше, чем потерять. Потерять — это лучше, чем никогда не иметь!

Микола (в восторге). Вот у нас Леха какой! Мы с ним — пара сапогов на одну ногу: у него образование, у меня ум природный. Вот он меня и приобщает. Ну, Никитич, еще кон?

Никитич. Не возражаю, едрена вошь.

Микола. А ты, Леха, пока я сдам, сходи удочки проверь: может уже поймалась наша золотая рыбка. (Леха идет. Микола сдает карты). Сейчас мы эту рыбку на сковородку в маслице — пускай попляшет!

Леха (возвращается). Не клюет.

Микола. Что значит, не клюет? Быть такого не может: всегда клевала, а сегодня не клюет! Мы сюда ради нее большого человека, можно сказать, привезли, а она не клюет! Эх, нужны стране герои, да где их взять!

Никитич (берет карты). Полтинник. Видать, так и уедем, едрена вошь, не попробуем твоей золотой рыбки.

Микола. Ты что? Раз я сказал: будет рыбка, значит — закон! Вот сейчас выпьем, согреемся, кон доиграем, глянь, а она уже там! На крючке! Только главное — выпить! (Наливает). Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать! Ставлю рубль! Что-то ноги стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть!

Все пьют.

Леха (смотрит в карты). Жизнь — это противоречие борьбы противоречий! (Бросает карты).

Никитич. Ты, значит, мимо, едрена вошь? А я уровнял. (Бросает рубль). Открываем.

Микола. Эх, нужны стране герои, да одни чудаки родятся! Опять твоя! (Бросает карты).

Леха (тянется к картам). У тебя что было? Покажи!

Микола. А тебе зачем?

Леха. Любопытство — скользящий луч прожектора. (Открывает карты). Так у вас же поровну, чего ж ты, надо играть свару.

Микола. Раз поровну, я должен уступить как хозяин. Ведь Никитич — мой гость или нет? И большой человек к тому же.

Леха. Пусть он по службе начальник, а ты простой таксист, в духовном мире вы равны, оба — инженеры человеческих душ.

Никитич. Верно, едрена вошь, в игре справедливость — первое дело! Играем свару.

Микола. Свару, так свару, я что? Я не против. Справедливость в человеке — это главное. (Наливает водку). Вот я по роду своей работы много встречаюсь с разными людьми, и вошло у меня в привычку изучать окружающий мир.

Пьют.

Леха. Справедливость — это русло нравственности.

Микола. …люди встречаются разные: и грешники и святые…

Никитич. Нет таких, чтоб не грешили. Все грешники, едрена вошь, хоть и святые…

Микола (в лирическом трансе). …Еду я, бывает, по улицам ночного города и обращаю внимание на освещенные окна домов, а в них мелькают бытовые кадры из жизни других людей…

Леха. Судьба — это обстоятельства. (Бросает деньги). Даю полтинник. Уравниваем?

Никитич. Уравниваем. (Бросает деньги).

Микола. А я удвою, мне не жалко. (Бросает рубль). Эх, нужны стране герои, да где их взять?

Никитич (открывает карты). Есть такая партия!

Микола (открывает карты). Опять твоя. Никитич! За это выпить надо. (Наливает водку).

Пьют.

Мы, значит, все на транспорте работаем… И транспорту надо уделять особое внимание… А ну, Леха!

Леха. Наша жизнь — это движение — прервав которое обрываешь нить жизни.

Никитич. Да, транспорт — великое дело. Вот я на транспорте с сорок шестого служил. Мы тогда зэков на Воркуту возили. И что бы мы без транспорта? (Плюет). Во! Плюнь и разотри! Ведь сколько народу было: одних ингушей не счесть, и разных других чучмеков. А потом к сорок девятому жиды пошли — ох, вредное семя, едрена вошь!

Микола. Я и говорю, без транспорта никак! А, значит, нужна мне исправная тачка, раз я на транспорте. Сколько мне еще на этом драндулете Москву позорить? Ты ведь, Никитич, большой человек — ты понять должен! На транспорте без исправной тачки не жизнь! А ну, Леха, скажи!

Леха. Жизнь — это мать мира и отец источников!

Микола. В самую точку! Иди теперь проверь удочки: как там наша рыбка. (Леха уходит). Ведь если мне хорошую машину, я королем буду. И тебя уважу, не сомневайся. А что толку в этой старой рухляди? Тому в лапу дай — тормоза прокачать, этому в лапу дай — бампер заварить, а на руках что остается? Шиш! А без деньжат ты никто. Допустим, тебя не казнят сегодня, допустим, только завтра, но если в кармане пусто, так закон допускает к тебе беззаконство. А раз так — лучше в попы идти, чем в транспорт!

Никитич. Нет, едрена вошь, в попы тебе нельзя, это точно! Чтоб попом стать, надо семинарию закончить!

Микола. А что есть поп? Это я тебе скажу сразу: поп должен иметь бороду — это раз, и не жениться ни на какой другой жене — это два. И все, больше ничего ему не надо.

Никитич. А я тебе еще скажу, едрена вошь: главное — поп должен быть партийный!

Микола. Ну и что? Разве я не могу стать партийный? Я это право в огне боев заслужил. У меня три ранения и мемориальная доска на стене дома в городе-герое Севастополе. Так скажи, заслужил я или нет?

Никитич. В огне боев — конечно. Но вот водки пьешь много.

Микола. А что водка? Водка — вещь законная, она в магазинах продается. (Наливает). Вот ты, разве не пьешь?

Пьют.

Ну, допустим, я сегодня выпивши, так уже не человек, да? Уже меня можно за шиворот?

Входит Леха, подсаживается к ним, пьет.

Никитич. Разве б я ее, проклятую, в рот брал, если бы не биография? Одна биография во всем виновата, а то б я ни за что, едрена вошь! Ты вот, к примеру, на Воркуте не служил, а говоришь! Там без водки — нельзя! Всю зиму темно — ночь, — понимаешь! Все ночь и ночь, свету белого не видать, едрена вошь, а вокруг одни зэки. А зэки, разве они люди? Волки они, едрена вошь! А из-за них сидеть там приходится, сторожить, а вокруг все снег, едрена вошь, снег, снег! И трава не растет! И баб никаких, даже блядей, не то что девок!..

Леха. Девственность — это щит запрета, сломав который…

Микола. Ну и что, пусть я выпивши, так меня, значит за шиворот? Так я уже не человек, значит? Значит, я уже лишний, выходит? Меня, выходит, уже можно метелить, брить-стрить и на пятнадцать суток? А потом что?

Леха. Потом — это возможное никогда!

Никитич. А то как засветит в небе — хуже пожара — сияние, едрена вошь, называется. Так и полыхает: и красным и синим, и черт-те каким, едрена вошь! Ну, думаешь, все: кранты, Конец света! И зэки все бесноватые становятся, как волки воют — тут только держись! Как не выпить, когда, может, последний день живешь?

Микола. Почему это я не человек, если выпивши? Ведь я в войну, может, героем был! Может, мое имя в городе-герое Севастополе на мемориальной доске на стене вырублено! А что не погиб, так разве я виноват? Вполне мог погибнуть! Меня сам адмирал, может, уважал за храбрость!

Никитич. А в пятидесятом на повышение пошел, так, думаешь, легче стало? Все равно, биография! Хоть в Москву-столицу перевели, а биография трудная! В личную охрану к самому — к Самому, понимаешь, едрена вошь? Меня зачислили, потому что рост у меня оказался подходящий, ну и лицо тоже. И анкета, конечно…

Леха. Человек — это не раб судьбы, а ее повелитель.

Микола. Вызывает меня адмирал: садитесь, пожалуйста, а ля фуршет! Кофию предлагает, с ромом, конечно, и говорит: «Хотим, мол, тебя в Норвегию с немецким паспортом забросить. Ты как?»

Никитич. Ну, раз анкета подходящая и рост тоже, едрена вошь, — значит все! Взяли к Самому в личную охрану. Он не в Кремле тогда уже жил, а на даче за Москва-рекой, знаешь! Ты думаешь, небось: раз в личной охране у Самого, так это вроде курорт? Так нет, едрена вошь! Это полные сутки без движения лежи, хоть снег, хоть дождь. А что воспаление легких, так это всем плевать. Как же тут без пол-литры?

Микола. Я, конечно, немецкого не знаю, но адмирал меня все равно уважал за героизм и хотел меня в Норвегию забросить как героя. А я ни в какую.

Никитич. Или на параде, к примеру. Сам на мавзолее стоит, едрена вошь, а мы внизу на площади охраняем, хоть снег, хоть дождь. Ну, народ марширует, крик до небес. (Кричит). «Советским артиллеристам слава! Ур-ра!»

Леха. Ур-ра!

Микола. Не хочу, говорю, в вашу Норвегию, ну ее к хренам…

Никитич. Или «Советским женщинам слава! Ур-ра!»

Леха. Ур-ра!

Микола (перебивая). Адмирал так рот и открыл: «Как, значит, не хочешь?»

Никитич (перебивая). А еще грибы он собирать любил. Сам, своими руками. И очень бывал недоволен, если находил мало…

Леха. Ур-ра!

Микола (одновременно с Никитичем). А так, говорю, обрыдло мне все! Вот где (тычет под горло) у меня ваша Норвегия, и Голландия, и Херляндия…

Никитич (одновременно с Миколой). Так мы перед ним в траве ползли по-пластунски, хоть в дождь, хоть в снег, и грибы в землю по пути втыкали…

Леха (вдруг орет). А ну, говори по-одному!

Никитич и Микола смолкают.

Микола. Ты чего?

Леха. Обязанность — это долг рабства.

Никитич. Ну, будем рыбку золотую жарить, едрена вошь!

Леха. А где она, рыбка?

Микола. Разве ты не принес?

Леха. Удача — это не дар судьбы, а свершение желаемого.

Никитич. А рыбка где, едрена вошь?

Леха. А рыбка в море! Лишь хвостом по воде плеснула…

Микола (заводится). Как так хлестнула? Я ей хлестну! Я ради нее большого человека сюда привез — для него любая рыбка, хоть простая, хоть золотая, сама на сковородку скакать должна, а она — в море!

Никитич. Да разве это море? Вот Белое море — это да! На сто километров лед! На тыщу километров лед! На десять тыщ километров лет! А это что? Пруд вонючий, едрена вошь! А нахваливал! Завез невесть в какую даль на бульдозере. Ты б меня на Сег-озере так завез, едрена вошь, я б тебя в карцере сгноил! Там бы ты со мной такого не позволил, а тут, в Москве, храбрые вы больно! Думаешь, конченый я человек? Ничего, придет еще мое время! Ишь, чего захотел — тачку новую! Да на хрена тебе тачка, едрена вошь, если ты рыбку поймать и то не можешь!

Микола (кричит). Леха! Раздевайся, живо! Лезь в воду, рыбку ловить будем! Голыми руками ее, суку, возьмем! Что мне рыбка? Я живого языка голыми руками брал! Этими вот руками! Так-что, Никитич, не сомневайся, рыбка будет! Живо, Леха!

Леха. Незачем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача.

Микола. Скидывай портки, живо!

Никитич. Зачем скидывать? У меня на Белом море зэки в портках в воду лезли, если я прикажу. А там разве вода? Там лед один, едрена вошь.

Микола (в сильном возбуждении). В портках, так в портках! А ну, давай, Леха! Пусть знает наших!

Леха? (подходит к краю пруда). Гении не имеют времени на педикюры! (Прыгает и взвывает от холода). О-о-о! Холодина!

Никитич. А ты чего? Ты тоже давай, прыгай!

Микола (бегает по берегу и кричит, размахивая руками). Тяни ее, Леха, не жалей! За жабры ее, суку, и на сковородку! (Никитичу). Леха у нас парень мировой! Он и без меня эту падлу золотую на берег вытянет! У меня в разведотряде кореш такой же был. Орел! Голыми руками языка брал, а на привале следил, чтобы я во сне в костер не падал. Потому что верный друг! До гробовой доски!

Из пруда молча вылезает мокрый Леха.

Ну, где она? Давай ее сюда!

Леха, не отвечая, наливает полный стакан, пьет.

Ты чего, Леха? А где ж рыбка?

Леха. На дно легла. Обиделась.

Микола. А чего ей обижаться? Что мы ей сделали?

Леха. А что выпивши мы. Вот она и обиделась. (Погружается в мрачную задумчивость).

Никитич. Ну зачем тебе исправная тачка, едрена вошь?

Микола (вне себя). Но я все равно ее добуду, падлу эту! Не посмотрю, что золотая! Хоть со дна, а добуду! (Снимает куртку). На дно за ней нырну! Сейчас нырну, выпью только для согреву! (Пьет из горлышка, косится на дрожащего от холода Леху). Выпью, значит, и к ней! (Видно, что ему не хочется лезть в воду). До самого дна доберусь, а найду ее, падлу! Или лучше так: плотину эту сейчас к хренам сломаем, воду с пруда спустим, и вот тебе, пожалуйста, рыбка золотая! Лежит на дне, как на ладошке, перед тобой: адью, мамзель, на сковородку!

Никитич. Это кто ж тебе плотину ломать позволит?

Микола. А разве я земле своей не хозяин? Я кто? Я — рабочий класс, гегемон! Все тут мне принадлежит: хочу ломаю, хочу строю! Тем более, в огне боев заслужил! Или нет?

Никитич. Гегемон, конечно, едрена вошь, но и мнение начальства тоже уважать должен.

Микола. Мнение — это конечно! Но ты же не против? Ведь она, падла эта, что она? Она, вишь, на дно улеглась, она нам доказывает. Но мы тоже доказать можем. Чтоб знала, кто здесь хозяин!

Никитич. Вот и у меня случай на Воркуте вышел. Я тогда ответственным за лесосклад был, а учетчиком при мне зэк один служил, из жидов…

Микола. Потому что, если я не хозяин, то какой же я тогда гегемон? А ну, Леха, скажи!

Леха вдруг разражается рыданиями.

Никитич. Глазастый такой жидок, знаешь, какие они бывают? Уши врозь, но грамотный, едрена вошь!

Леха (сквозь рыдания). Ведь обиделась она, давно обиделась, но молчит! Но я на нее не обижаюсь, потому что разве со мной жизнь?

Микола. А кто гегемон, тот, значит, всегда начальство уважает. А я, тем более, в огне боев заслужил!

Леха (плача). Ведь я как в дом вхожу, так мне и жалко ее. Разве у ней со мной жизнь? Я же каждый день пьяный…

Никитич. И вот пригоняют раз состав из Москвы, сто вагонов от автозавода, под лес. И жидок мой с бумагами ко мне: «Путевой листок, — говорит, — подпишите!» Это чтоб грузить лес, едрена вошь…

Леха. Конечно, я каждый день пьяный, а я как пьяный, я психовый. Но я на нее не обижаюсь, хоть она и не девка была, как за меня выходила…

Микола. …у меня, может, три ранения и мемориальная доска на стене дома в городе-герое Севастополе…

Никитич. «Когда погрузку начинать?» — спрашивает, едрена вошь, а сам глазками так и сверкает, думает: ему за хорошую работу зачет сделают, год за три спишут. А я думаю: «Нет, брат-жидок, шалишь! Не снять тебе, едрена вошь, с этого дела навара!»

Микола. А раз так, значит, я — гегемон, и слово мое последнее. Иди, Леха, долбани разок плотину с бульдозера, чтоб знала она, кто здесь хозяин!

Леха (утирая слезы). Я ведь каждый день пьяный, ломаю все, крушу, по-скотски, а она молчит. Но я на нее не обижаюсь. Я себя на ее место ставлю: ну что у ней со мной за жизнь?

Микола. Не идешь, значит? Ну и ладно, я сам могу: я по любой машине грамотный, шофер первого класса! (Идет к бульдозеру).

Никитич. У меня тогда запой был, а тут еще сияние это, едрена вошь…

Бульдозер с грохотом трогается с места.

Смотрю я на него, листок путевой из рук беру и говорю: «Не грузи!» А он молчит, только глазами моргает, а что он может? Он же зэк, хоть и грамотный, едрена вошь!

Бульдозер уезжает за сцену.

И пошли сто вагончиков в Москву порожняком: их задерживать нельзя, у них на железной дороге расписание!

Слышно, как за сценой натужно ревет мотор бульдозера, затем — удар.

Леха (в интервалах между ревом и ударами). А ведь мог бы и не пить! Но пью. И всю получку пропиваю. А если бы не пил, много ли мне надо? Рубль в день на обед, да блок сигарет на месяц. И все, и больше ничего мне не надо.

Никитич (в интервалах). Ушли, значит, вагончики, а назавтра узнаю, что жидок мой к заместителю бегал, у него путевой листок подписать норовил, едрена вошь! Старательный, вишь, нашелся: забыл, едрена вошь, кто я, а кто он! Ну, думаю, ладно, ты у меня попрыгаешь! И точно. Назавтра опять сто вагонов из Москвы пригоняют, под лес, и опять он ко мне с листком…

Леха. Другие, может, домой по 300 рублей приносят, а я все пропиваю. А мог бы все ей отдавать, жена все-таки, хоть она и не девка была, да чего поминать? Десять лет уже прошло… А она все молчит, но я на нее не обижаюсь…

Никитич. А сияние это, едрена вошь, всю душу из тебя вынимает! Так я даже в его сторону и не глянул, листок со стола смахнул и опять: «Не грузи!» Он прямо чуть не заплакал, заморгал и пошел. А вагончики опять порожняком в Москву покатились.

Леха. Нет, не обижаюсь я на нее: что я, не человек, что ли? Я все понимаю, хотя я каждый день пьяный. А я когда пьяный, я психовый, но я на нее не обижаюсь…

Рев бульдозера и удары смолкают.

Микола (за сценой). А ну, Никитич, глянь, течь там есть?

Никитич. И так, едрена вошь, я жидка своего еще три дня на место ставил, чтобы понятие имел. Ведь без моей подписи ничего грузить он не мог. Кто он, едрена вошь? Зэк и зэк, хоть и уши врозь. А я материально ответственный: хочу, целую неделю порожняком вагоны гнать могу! И теперь еще кой-чего могу. Не думай, придет еще мое время, едрена вошь!

Микола (орет за сценой). Никитич! Леха! Гляньте, как там плотина?

Никитич (не понимая). Чего?

Микола (за сценой). Как плотина? Дала течь или нет?

Никитич (подходит к берегу). Не видно пока, едрена вошь!

Опять рев бульдозера и удары.

Никитич (с возрастающим интересом следит за работой Миколы). Не туда, не туда лупишь, едрена вошь! Правей бей! Еще правей! Ты что, едрена вошь, право от лево отличить не умеешь? А ну вдарь!

Удар.

Откати! Еще, еще откати, не дрейфь! Так, хорош!

Слышен рев мотора.

Теперь по команде: давай, едрена вошь!

Микола (поет за сценой, хрипло). «Сделать нам, друзья, предстоит больше, чем сделано!..»

Никитич. Чего орешь? Откатывай!

Рев мотора.

Готов? По команде, по цели прямой наводкой — огонь!

Удар.

Опять промазал, едрена вошь!

Микола (поет за сценой — пение его больше похоже на истошный крик). «Сделать нам, друзья, предстоит больше, чем сделано…»

Никитич. Откатывай, время не трать!

Рев мотора.

Правей, правей, чего боишься, ниже земли не упадешь! Готов? По команде прямой наводкой — огонь!

Удар.

Не, едрена вошь, слезай! Нет у тебя прицела. (Идет к Лехе, который все это время ничком лежал на земле и трясет его за плечо). Вставай, парень, тебя Родина требует!

Леха (приподнимается). Раскаяние — это мука памяти, но я не обижаюсь.

Никитич (командирским рыком). Встать! Смирно! И за руль!

Появляется Микола. Никитич держит Леху за шиворот, чтоб не упал.

Микола (поет). «Сделать нам, друзья, предстоит больше, чем сделано»…

Никитич (Миколе, не выпуская Леху). Не сдюжил, едрена вошь?

Микола. Пойди ее пробей, она бетонная, сука, ее на века строили.

Никитич (орет). Нет таких крепостей, едрена вошь! Вставай, Леха, принимай штурвал!

Леха (невнятно). Жизнь равнодушна к людям, но я на нее не обижаюсь! (падает ничком в траву).

Микола (поднимает Леху). Леха, ты друг или не друг? Вспомни, как я за тебя в разведку ходил… чтоб тебе, значит, счастливое детство… А ты?

Никитич. Давай, принимай штурвал! Родина зовет!

Леха с трудом поднимается на ноги.

Никитич (поет). «Сделать нам, друзья, предстоит больше, чем сделано»…

Леха (бредет к бульдозеру). Чем ближе к идейной цели, тем дальше от личного счастья.

Микола (подталкивает Леху). Эх, нужны стране герои, да где их взять!

Леха уходит, через минуту слышен рев бульдозера. Микола и Никитич комментируют работу Лехи.

Никитич. Главное, едрена вошь, с разбегу ее долбануть.

Микола (суетится вокруг Никитича). Леха, слушай команду! По команде — вперед! За Родину! На врага!

Рев мотора.

Никитич. Заводи руль! Заводи полевей, и с ходу — удар!

Удар.

Микола (в упоении). «Сделать нам, друзья, предстоит!..»

Никитич. Откатывай! (рев мотора). Подальше, подальше, не дрейфь, не упадешь! Левей! Еще левей! Хорош! Давай, едрена вошь!

Удар.

Микола. Еще больше, чем сделано!..

Никитич (все больше возбуждаясь). Xорош! Молодчик! Хвалю! Вот трещина показалась. А ну еще откатывай!

Рев мотора.

Микола. Эх, дубинушка, ухнем! Еще больше, чем сделано!

Никитич. Левее, едрена вошь! Прицел точней! Заводи руль, заводи не дрейфь! Удар!

Удар.

Микола (в исступлении). Поддалась! Вон трещина какая! А ну, еще разок!

Никитич. Посильнее разгонись! Руль круче выворачивай, едрена вошь!

Рев мотора.

Готов! Ну, с ходу — на врага! Удар! Покатило!

Удар.

Микола (приплясывает). Советским бульдозеристам слава! Ур-р-р-а-а!

Рев мотора.

Никитич. Стой, стой, ты куда? Куда с поля боя? Не дрейфь, не затонешь! Еще пару раз долбани ее, едрена вошь! Чтоб до конца!

Микола. Советским танкистам слава! Ур-р-а-а!

Никитич. Приготовсь! По цели — а-а-гонь!

Удар.

Микола (вне себя). Советским танкистам слава!.. Ур-р-р-а-а!

Никитич. Откатывай, откатывай! Руль круче выворачивай, не дрейфь!

Рев мотора.

По цели из всех орудий — огонь!

Удар.

Микола. Советским артиллеристам слава! Урр-р-а-а!

Рев смолкает, слышен шум падающей воды.

Никитич. Слыхал, как вода шумит? (Самодовольно). Стихия!

Микола. Ура! Наша взяла! Пробили, пробили целку. Советским женщинам слава! Ур-р-р-а-а!

Никитич. Шумит стихия! Молодцы мы, Микола! Настоящие богатыри! Будет тебе исправная тачка! Человек человеку друг! Товарищ! И брат!

На поляну медленно, почти бесшумно въезжает бульдозер.

Микола (на пределе восторга). Орлы мы, Никитич! Герои! Вот мы кто! И снег, и ветер, и звезд ночной полет! Орлы! И давай поцелуемся! В тревожную даль зовет!

Микола и Никитич обнимаются. Леха медленно сходит с бульдозера и бредет к ним. Микола начинает петь.

«Работа у нас такая!..» (Микола и Никитич поют вместе).

Леха (садится у их ног, утирая слезы). Конечно, она не целка была, но я на нее не обижаюсь. Я ведь каждый день пьяный, а я когда пьяный, я психовый!

Микола и Никитич стоят над ним в обнимку, как скульптурная группа.