Слишком много

ГЛАВА 30

Тео

Каждое мое дыхание чертовски болезненно, словно кто-то затягивает цепь вокруг моей груди и тянет сильнее с каждым вдохом.

Мои руки дрожат на руле, хотя я сжимаю его так сильно, что костяшки пальцев побелели.

Я в полном беспорядке.

Анархия в голове.

Пустота в сердце.

Легкое чувство паники сжимает мою грудь.

Мой кулак бьет по рулю, когда я останавливаюсь на красный свет. Во мне бурлит целый шквал противоположных эмоций, я не могу усидеть на месте, двигаюсь на своем сиденье, стучу ногой по педали и ругаю водителя передо мной за то, что он не перестроился, когда свет изменился.

Слова «мой муж» отдаются в моем мозгу, как отголоски землетрясения, разрушая все попытки обуздать свои мысли. Мне хочется, чтобы это была шутка. Девушка, в которую я влюблен, была замужем за другим мужчиной.

Неужели это расплата за мои грехи? За то, что все эти годы я не хотел от женщин чего-то большего, чем случайный секс?

Какая ирония судьбы: девушка, от которой я хочу получить нечто большее, чем просто секс, девушка, с которой я хочу построить свое будущее, уже нашла идеального мужчину. Мужчину, с которым она, должно быть, хотела провести всю свою жизнь.

А я — не он.

Мне нужно с кем-то поговорить, выговориться, покричать, или я могу сделать что-то очень глупое, например, подраться со случайным мудаком в случайном баре, чтобы выпустить пар.

И мне точно нужно выпить немного, чтобы успокоить свои расшатанные нервы.

Мы с Талией должны были встретиться с моими братьями и Джеком в ресторане Нико менее чем через полчаса, но план, блядь, изменился. Я набираю номер Нико, держась за руль и пытаясь решить, не вырвать ли его из рулевой колонки.

— Как дела? — отвечает он.

— Планы изменились. — Я вздрагиваю от звука своего голоса. Даже для моих ушей я звучу расстроенным. — Мне нужно, чтобы вы все были у тебя дома.

— Ты как-то странно говоришь? Что случилось? Где ты?

— В двух минутах ходьбы от твоего дома. Просто позови всех к себе, хорошо?

— Да, я позвоню им и открою бутылку. Заходи.

Прервав звонок, я поворачиваю налево, в закрытый квартал, и, нажав на педаль газа, мчусь по дороге, усыпанной огромными особняками. Я снова поворачиваю направо, на этот раз на подъездную дорожку Нико на скорости слишком много миль в час. Шины взвизгивают, когда я нажимаю на педаль тормоза и останавливаюсь в нескольких дюймах от двери гаража.

На улице тепло, все еще около семидесяти градусов. Солнце садится за океан, окрашивая безоблачное небо в розово-фиолетовые тона. В воздухе витает запах травы, и слышен лишь нежный шелест листьев. Ни дети не бегают по окрестным особнякам, ни собаки не лают, ни машины не проезжают… Это мирный вечер. И такое ощущение, что весь мир решил посмеяться над моими страданиями. Сейчас должен идти дождь.

Или, что еще лучше, над головой должна разразиться жестокая буря, молнии раскалывают небо, выбеливая шикарный дом Нико до белизны.

Или еще лучше — ураган, соответствующий моему дурному настроению, но нет.

Даже долбаного моросящего дождя нет.

— Ты выглядишь как дерьмо, — говорит Нико, когда я врываюсь внутрь и топаю по выложенному мрамором коридору в роскошную гостиную. — У вас с Талией все в порядке?

Я мечусь взад-вперед между стеклянной стеной и роялем, что занимает восемнадцать чертовых шагов в одну сторону. Я пытаюсь собраться с мыслями и составить связное, разумное предложение. Не то чтобы это получалось.

Внутри моей головы царит хаос, похожий на хаос на главном этаже Белладжио (прим. перев.: Коммуна в Италии). Мои мысли борются за внимание, представляя собой какофонию бессвязного шума. Я пригубил половину виски, которое Нико сунул мне в руку, когда я в третий раз проходил мимо дивана, и впился пальцами в затекшую шею.

Мне следует подождать, пока придут Шон, Джек и Логан, но у меня может случиться чертов инсульт, если я не начну говорить прямо сейчас.

— Помнишь правду Талии с вечеринки?

Нико сидит на подлокотнике своего дурацкого дивана, поставив локти на колени, и следит глазами за мной по комнате.

— Да, она провела месяц в тюрьме.

Я проглатываю остатки дурацкого виски и с грохотом ставлю дурацкий стакан на дурацкий, мать его, кофейный столик.

Думаю, мне нужно сделать несколько глубоких вдохов…

— Ее обвинили в убийстве.

Проходит несколько долгих молчаливых секунд, и Нико никак не реагирует. Кажется, он ждет, что я разражусь хохотом.

Этого не произойдет, брат.

— Она не в тюрьме, так что…, — медленно начинает он, его тон сдержан, как будто он знает, что достаточно одного неверного слова, чтобы я сорвался.

— Спроси меня, кого она якобы убила.

Выражение его лица неуловимо меняется, как будто он начинает понимать смысл моих дрожащих рук и резкого тона, но прежде чем он успевает открыть рот, его прерывает громкий стук в дверь. Очень вовремя.

— Войдите! — кричит Нико.

Первым входит Логан, за ним следуют Шон и Джек, каждый с бутылкой виски. Нико, должно быть, предупредил их о ситуации по телефону, потому что они без слов похлопали меня по плечу.

— Я введу вас в курс дела. — Нико пересекает комнату и достает из винного шкафа три хрустальных бокала. — Талия рассказала Тео, почему она провела время в тюрьме. Ее обвинили в убийстве.

— Убийстве? — Логан ссутулился и свел брови, снимая бейсболку. — Кого она убила?

— Предположительно, — отвечает Нико, наполняя их бокалы. — Думаю, мы сейчас узнаем. — Они смотрят на меня с ожиданием. — Кого?

Мышцы на шее и руках снова напрягаются. Слова на вкус как старая жвачка.

— Ее мужа.

Эта информация доходит до них быстрее, чем обвинения в убийстве. Их выражения совпадают с тем, что творится у меня в голове: растерянность, удивление, шок. Лицо Логана также искажается от узнавания, как будто он вдруг понял, почему я мечусь по комнате, из ушей свистит пар, как будто я сам готов кого-то убить.

— Она была замужем и не сказала мне. — Я опускаюсь на диван, мои плечи обвисают. Теперь, когда все открыто, мне стало немного легче. Хотелось бы сказать «спокойнее», но это было бы откровенной ложью. — Что мне теперь делать?

— Что она рассказала тебе о деле об убийстве? — спрашивает Шон, и полицейский в нем берет бразды правления в свои руки. — Обвинения? Почему она была подозреваемой?

Я качаю головой, глядя в потолок.

— Какая разница? Она здесь, так что обвинения, должно быть, сняты. Она была замужем, Шон. Это важно. Она должна была полюбить парня, чтобы выйти за него замуж, верно? Она должна была думать, что он тот самый. И что, мать твою, это делает из мной? Вторым лучшим выбором?

— Ты же понимаешь, что эти вопросы ты должен задавать Талии, а не нам, да? — спрашивает Логан, вертя в руках стакан. — Что еще она тебе рассказала? Как долго они были женаты? Ей всего двадцать четыре, так что это не могло быть долго. А что, если это была пьяная ночь в Вегасе? Или что, если это был один из тех браков по расчету?

— Брак по расчету в Греции? — Я насмехаюсь, мой характер пылает. — Вряд ли. А что, если она действительно его любила?

— Любила — это твоя подсказка, — говорит Джек, смерив меня пристальным взглядом. Конечно, он на стороне Талии. В его глазах она не может поступить плохо. По сути, он ее лучший друг. — Прошедшее время.

Нико берет свой iPad, кладет его на кофейный столик и начинает постукивать по экрану.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Спрашиваю у Google.

— Что мне делать?

Он усмехается, качая головой.

— Я иногда волнуюсь за тебя, Тео. Я пытаюсь найти какие-нибудь статьи о суде по делу об убийстве. Ты знаешь имя мужа?

— Василис. Талия из Салоников, ее фамилия Димопулос. — Я крепче сжимаю стакан, снова краснея. К черту все это дерьмо. Скорее всего, это его фамилия, а не ее.

— Нам бы не помешала помощь Талии в переводе, — говорит он, но через мгновение открывает другую вкладку в веб-браузере и позволяет Google Translate творить свою магию. — У меня есть кое-что, — говорит Нико после некоторого переключения с греческого на английский.

Он подталкивает iPad в мою сторону и берет мой пустой стакан, чтобы наполнить его, пока я читаю переведенную версию статьи вслух, чтобы не терять времени, пока все догонят друг друга.

Начато расследование убийства после того, как 34-летний Василис Димопулос, мэр Салоников, филантроп и кандидат в президенты, был найден мертвым в своем доме вчера поздно вечером (вторник).

Тело обнаружила полиция, прибывшая по вызову незадолго до 22:00. Жена погибшего, 22-летняя женщина, была задержана для допроса.

Детектив Николаос Баласкас сказал: «На данном этапе мы не можем строить предположения о том, что произошло. Мы прилагаем все усилия, чтобы установить обстоятельства смерти г-на Димопулоса. На данном этапе мы не можем исключить ни одной возможности».

Детективы, расследующие убийство, призывают людей сообщить о себе, чтобы помочь им собрать воедино все обстоятельства.

Все, кто видел или слышал что-то подозрительное в этом районе, должны немедленно связаться с нами. Вокруг адреса были выставлены оцепления, и в районе будет усиленное присутствие полиции, пока мы продолжаем расследование.

— Он баллотировался в президенты?! — огрызаюсь я, моя кровь снова закипает. Это точно не поможет в этой хреновой ситуации. — Мэр и филантроп против обычного старого меня.

— Ты тупица, — говорит Шон, закатывая глаза. — Я понимаю, что ты взвинчен, но не нужно вести себя так по-дурацки. Она любит тебя, Тео.

Любит. Я не сомневаюсь в этом ни секунды, но это не меняет фактов. Не знаю, что ранит больше — то, что она была замужем, или то, что она мне не сказала. Наверное, и то, и другое, но тот факт, что она не доверяла мне настолько, чтобы поделиться этой информацией раньше, ранит еще сильнее.

Я передаю Нико iPad. Он еще раз просматривает статью, а затем копирует и вставляет разные абзацы в переводчик, чтобы найти дополнительную информацию, которая может пролить свет на тайну убийства.

Следующее, что он находит, подтверждает то, что мы уже знаем — Талия была обвинена в убийстве. Я знаю, что первоначально сцена выглядела как самоубийство, но статьи, касающиеся этой маленькой детали, туманны, и нет никакого описания того, как на самом деле выглядела сцена, кроме того, что парня нашли в ванне.

Затем Нико натыкается на интервью с родителями и друзьями Талии.

— Послушайте это. Вот что отец Талии рассказал прессе. У нас больше нет дочери. Нет слов, чтобы описать, как нам стыдно и как мы возмущены. Мы искренне верим, что справедливость восторжествует быстро, и ожидаем самого сурового наказания за это чудовищное преступление.

Какой родитель будет так отзываться о своей дочери? В какое бы дерьмо я ни попал, мои родители никогда не отвернулись бы от меня.

— Это еще не все.

Он читает заявления нескольких друзей Талии, которые единодушно повторяют одни и те же слова: стыдно, что знал ее, желаю, чтобы она сгнила в тюрьме. В верхней части страницы находится галерея фотографий, на которых родители Талии стоят перед разгромленным домом — разбитые окна, мусор на лужайке перед домом, граффити на стенах.

Нико листает галерею, показывая нам фотографии тысяч цветов, возложенных к дому Василиса, фотографии толпы людей, стоящих у здания суда с непристойными транспарантами. И одна, от которой у меня сводит желудок — фотография моей девочки в наручниках в зале суда, стоящей рядом с адвокатом, чьи руки скрещены. Он бесстрастно отводит взгляд от своей клиентки, как будто представлять ее интересы — это кошмар.

Я не так представлял себе судебный процесс. У меня было не так много времени, чтобы представить его, но я бы не стал так думать, независимо от того, сколько времени у меня было бы на размышления.

Талия была признана врагом народа номер один. Ее ненавидели все, включая тех, чья любовь и защита должны были быть безусловными, — ее родителей.

Я борюсь с порывом рвоты, горькая желчь поднимается к горлу. Наверное, именно поэтому она никогда не говорила о своих родителях, друзьях или о тех, кого оставила в Греции. Вот почему она уклонялась от этой темы на каждом шагу.

Ни имен, ни историй, ни фотографий.

Обвинения в убийстве должны были стать причиной, по которой она приехала в Америку. Чтобы спастись от ненависти на родине.

— Странно, — говорит Нико. — За два дня до окончания суда все обвинения были сняты. — Глубокие складки прочерчивают его лоб, когда он молча читает статью. — Никаких объяснений. Смерть Василиса была признана самоубийством, а Талия ушла без единого пятнышка в своем послужном списке.

Он протягивает мне iPad, чтобы я мог прочитать лаконичную статью.

— Это бессмыслица.

Мое сознание раскалывается пополам. Непокорный, колючий зуд пробирает меня при одной только мысли о том, какой адской должна была быть жизнь Талии во время суда, но я не могу избавиться от главного вопроса.

— Она была замужем, — напоминаю я им, мои слова звучат немного невнятно, поскольку я пью уже четвертый бокал. — Она хотела провести всю жизнь с этим парнем.

— Они были женаты одиннадцать дней, Тео. — Джек возражает, бросая мне в лицо маленькую деталь, которую мы узнали из одной из статей. — Это вряд ли целая жизнь. У всех нас есть прошлое. Я понимаю, почему ты расстроен, но ты не можешь отчитывать ее за то, что она делала до встречи с тобой. За эти годы ты натворил немало безумных дел, и я готов поспорить, что ты ничего ей не рассказывал.

— Конечно, у всех есть прошлое, но я никогда не был женат, а если бы и был, то рассказал бы ей об этом до того, как у нас все стало так чертовски серьезно. Я даже не был помолвлен. Черт! Я никогда не был влюблен до того, как встретил ее. — Я массирую виски кончиками пальцев. — Я так запутался.

— Она сказала, почему не сообщила тебе раньше?

— Я не дал ей и слова вставить, — признаюсь я со стыдом в голосе. — Я убежал…

У Логана подрагивает челюсть, но тон его голоса размеренный и нейтральный, как будто он не хочет еще больше меня раззадорить.

— Ты не докопаешься до истины, если не поговоришь с ней. Почитай статьи. Похоже, она прошла через ад. Уверен, говорить об этом нелегко. Она пытается забыть, что это вообще произошло.

— Это не оправдывает ее. Она должна была рассказать мне раньше. Это не мелочь, Логан. Я думал о нашем с ней будущем. Кольцо, свадьба, дети… а теперь я узнаю, что у нее уже был гребаный муж!

— У тебя странные приоритеты, брат. Ее обвинили в убийстве, — процедил Нико, сверля меня своим злобным взглядом темных глаз. — Это должно волновать тебя больше.

— Обвинения были сняты. Она его не убивала.

Он ничего не отвечает, смотрит прямо перед собой, челюсть ходит кругами, изо всех сил стараясь не заговорить.

— Ты думаешь, она его убила? — Я вскидываюсь, мое самообладание зашкаливает. — Ты, должно быть, шутишь. Ты же видел ее! Думаешь, она может одолеть парня?

Нико, похоже, изо всех сил старается не дать моему отношению переключиться на ярость в его голове, пока он допивает остатки своего напитка. Ему не нужно много времени, чтобы потерять спокойствие. Иногда достаточно одного неверного слова, чтобы заработать рассеченную губу или синяк под глазом.

— Я не знаю, что произошло, и ты тоже. И не узнаешь, пока не поговоришь с ней.

В этом-то и проблема. Я настолько оторвался от реальности, что не думаю, что смогу вести разговор с Талией, не позволив эмоциям взять верх. Не фильтровать свои слова и выплескивать спутанную паутину своих мыслей — не самая лучшая идея. Уверен, что в итоге я накричу то, что не имею в виду, и в будущем пожалею об этом. Мне нужно выспаться, отдохнуть, восстановить силы и разобраться с внезапным наплывом неожиданной и нежелательной информации.

Когда-нибудь нам придется поговорить, но когда придет время, я должен поверить в себя и позволить ей говорить, потому что все, чего я хочу сейчас, — это кричать во всю мощь своих легких. Сегодня она нанесла урон моему доверию, а это дерьмо трудно восстановить.