Соблазнение

Глава 10

Алтея стояла перед зеркалом в своей спальне, изучая свое отражение, размышляя, не сменить ли ей на зеленое свое серое платье, в котором она была весь день, с момента прибытия и до ужина.

Она была поражена, появившись на ужине и обнаружив, что дамы одеты в то же, что и в библиотеке, — ни строчки больше.

Сидящий во главе стола, полностью одетый в черный пиджак, серый жилет, белую рубашку и идеально завязанный шейный платок, указывающий на то, что он считает этих ночных женщин достойными того, чтобы он должным образом одевался, ужиная с ними, Бенедикт немедленно поднялся на ноги, когда она вошла в столовую.

Сжав руки перед собой, внезапно смутившись, она сказала:

— Тебе не обязательно вставать.

— Он встает перед всеми, милая. Не думай, что ты особенная, — сказала Джуэл, сидя на другом конце стола.

И все же для него она хотела быть такой.

Затем он указал на стул сбоку, сразу слева от себя, и она почувствовала себя особенной. За весь обед они не произнесли ни слова. Не потому, что она этого не хотела, а потому, что другие дамы доминировали в разговоре, перекрывая друг друга, демонстрируя свое волнение, освещая свои успехи и неудачи других во время уроков. Хотя она была польщена их энтузиазмом, завтра она начнет обучать их правильному столовому этикету.

После этого все разошлись по своим комнатам, и она слушала, как тикают минуты. Она слышала их смех и шаги, когда они спускались вниз, чтобы начать развлекать клиентов. И все же она ждала.

Она трижды заколола и распустила волосы. Заколоть их или распустить. Она наконец-то решила заколоть их.

Она подумывала о том, чтобы записать свои впечатления об этих женщинах, что-то вроде дневника для собственного назидания или, может быть, статьи для других. День был настоящим откровением. Они так сильно отличались от тех дам, с которыми она раньше проводила время. Она больше не была уверена, что аристократии выгодно быть такой диктаторской в отношении того, с кем им следует общаться. В результате у нее сложился довольно ограниченный взгляд на мир.

Но потом то же самое сделали и эти дамы, называя ее "барыней", относясь к ней немного подозрительно, пока они не узнали ее немного лучше. В конце концов, они могут даже стать друзьями. Разве общество не посмеялось бы над этим?

Когда часы, наконец, пробили десять, она тихо прошла по коридору, оклеенному зелеными обоями, украшенными крошечными розовыми цветами, что придавало ему домашний уют. Эта резиденция представляла собой гамму от чувственной до мужской и женской, что облегчало определение назначения каждой области. Когда она приблизилась к библиотеке, то заметила, что дверь широко открыта.

Когда она заглянула внутрь, то увидела Бенедикта, сидящего перед камином в одном из двух кресел с подлокотниками, обитых бархатом сливового оттенка. Она думала, что вела себя тихо, но он либо услышал ее приход, либо почувствовал ее присутствие, потому что сразу же отложил книгу и встал.

— Ты не должен вставать ради меня, — снова сказала она.

— Так меня учили.

Женщиной, которая подарила ему драгоценный серебряный коробок для спичек. Переступив порог, она вошла внутрь, гадая, нервничали ли дамы из-за своих уроков так же, как она из-за своих. Затем она заметила бокал с хересом, стоящий на столике рядом с пустым креслом, и улыбнулась.

— Если ты предпочитаешь что-то другое… — начал он.

— Нет, херес подойдет.

Стоя перед креслом, она сложила руки перед собой.

— Поскольку у меня будет несколько часов для себя каждый день, я хотела бы потратить это время на чтение. Где-то в этой комнате должен быть по крайней мере один экземпляр "Убийства в Тен Бэллс". Ты собираешься заставить меня искать его?

Она воспользовалась возможностью, чтобы полюбоваться плавностью его широких шагов, когда он направился к книжному шкафу со стеклянными дверцами у входа в комнату. Раздался щелчок, когда он открыл одну из дверей. Приблизившись к ней, он протянул ей книгу. Она благоговейно взяла ее и провела пальцами по волнистой текстуре фиолетовой твердой обложки. Затем она перевернула ее, чтобы полюбоваться корешком, где название и его имя были выгравированы золотом. Ей хотелось приласкать этого мужчину так же, как и эту книгу. Она подняла на него взгляд.

— Ты не возражаешь, если я прочту ее?

— Можешь забрать ее себе, делай с ней, что хочешь.

— Я не хочу брать твой экземпляр…

— У меня есть еще один. На самом деле, несколько.

Он вернулся к своему креслу, но остался стоять.

Она обошла свое, опустилась на плюшевую подушку и сделала глоток шерри, ожидая, пока он устроится.

Изучая ее, он сделал большой глоток того, что, как она была уверена, было скотчем.

— Во время ужина каждая из дам поделилась своим рассказом о прошедшем дне, но ты хранила молчание. Так что теперь расскажи мне правду.

Она была благодарна, что они не собирались сразу же приступать к ее урокам.

— Все прошло довольно хорошо, даже если временами они были немного неуправляемы. Мне сказали, что ты сшил для каждой из них очень красивое платье. Мне нужно, чтобы они носили их во время уроков.

— Тогда пусть они так и сделают.

— Когда я это предложила, они сказали, что платья можно надеть только в день их отъезда — и они считают твое слово священным. Однако, если они хотят добиться какого-либо успеха, им нужно смотреть на себя по-другому, как на леди. И они не могут этого сделать, если будут выставлять напоказ свои прелести.

— Я поговорю с ними.

— Спасибо.

Его пристальный взгляд прошелся по ней оценивающе и заставил ее пожалеть, что она не одета во что-то похожее на то, что было на дамах сегодня днем.

— Завтра я отвезу тебя к швее, чтобы она сшила тебе несколько платьев.

— Это очень великодушно с твоей стороны, но в этом нет необходимости.

— У тебя есть серое, голубое, — которое было не ней во второй вечер, когда он увидел ее в пабе, — зеленое. У тебя есть что-нибудь еще?

Фланелевая ночная рубашка и нижнее белье, хотя она не думала, что он интересовался этими предметами. Она не хотела признавать, насколько изношенными становились ее серое и голубое платья.

— Мне их достаточно.

— Ты сама только что доказывала, что одежда человека должна отражать, кто он и чего он хочет от жизни. Разве то же самое не должно относиться и к тебе? Разве у тебя не должна быть одежда, достойная соблазнительницы?

Воспользовавшись ее собственными словами, он заманил ее в ловушку, заставив делать то, что он хотел. Ее раздражало, что он такой умный.

Она посмотрела в сторону камина, вспоминая время, когда она бы в порыве гнева выбежала из комнаты, осыпала бы его ругательствами, уволила бы слуг, из-за раздражения, гораздо менее сильного, чем гнев, охвативший ее из-за того, что она попалась в его ловушку. Но это было в те времена, когда у нее был выбор, и она не полагалась ни на чью милость, потому что ее отец обладал такой властью, что она простиралась и на нее. Но у нее больше не было роскоши показывать свое раздражение или права настаивать на том, чтобы окружающие усердно работали, чтобы все исправить. Как любовница, ее будущее будет определяться прихотями мужчины и ее способностью не показывать, что она расстроена из-за него. Она боялась, что не справится с этой задачей, что у нее нет актерских навыков, необходимых для того, чтобы скрыть свое недовольство.

Она снова обратила свое внимание на него.

— Ты совершенно прав. Я благодарю тебя за твое любезное внимание. Поход к портнихе был бы кстати.

Если он будет злорадствовать по поводу своего успеха, она закончит на этом вечер. Только он этого не сделал. Он просто продолжал изучать ее.

— Я забыл упомянуть, и я не знаю, узнала ли ты об этом сегодня днем, но все дамы читают. Если есть какие-либо книги, которые помогли бы тебе в достижении цели, дай мне названия, и я прослежу, чтобы их доставили сюда.

— Я удивлена. Я подумала, что незнание алфавита стало одним из фактором, побудившим их к этому занятию.

— Женщины вступают на этот путь по самым разным причинам. Кто-то умеет читать, кто-то нет. Моя сестра Фэнси предлагает бесплатные уроки чтения для взрослых пару вечеров в неделю. Я водил на ее занятия тех, кто не умел читать, чтобы, по крайней мере, у них было это преимущество.

Она вспомнила, что младшая Тревлав недавно вышла замуж за графа Роузмонта. Какое-то время Алтея была одержима, стремясь быть в курсе событий внутри аристократии, каждый брак, рождение ребенка и скандал показывали, насколько она больше не была частью всего этого. Но найти листки со сплетнями всегда было непросто. У нее больше не было друзей, готовых посплетничать с ней.

Когда-то она копила самые несущественные слухи, те, которые не попадали в газеты, как будто они были редчайшей сладостью, которую можно попробовать. Но потом она потеряла к ним вкус после того, как ее семья самым нелестным и неприятным образом завладела всеобщим вниманием.

— Ты очень хочешь, чтобы женщины получили образование.

— Моя мама верила, что знания — это ключ к достижению лучшей жизни. Она настояла, чтобы мы ходили в школу, не позволяла нам пропускать ни одного дня. Когда мы все начали работать, мы скинулись, чтобы купить годовую подписку в библиотеке. Это позволяло нам брать только по одной книге за раз, поэтому мы выбирали ее по очереди. Даже если нам не нравилась выбранная книга, мы должны были прочитать ее, чтобы потом собраться вместе и обсудить содержимое. Я подозреваю, что некоторые удивлены тем, как много мы знаем, как много мы понимаем, как легко мы можем вести разговор на самые сложные темы. Как мы можем подкрепить наши позиции и аргументы фактами. Поэтому я очень хочу видеть женщин образованными. У них должно быть столько же возможностей, сколько и у мужчин, улучшить свою жизнь. Я никогда не понимала мужчин, желающих иметь жену, с которой невозможно вести оживленные дебаты.

— Поскольку я не буду ничьей женой, я не буду спорить. Я полагаю, что мой любовник будет просто рад видеть меня, а не слышать.

— Ну и дурак. Слова женщины могут соблазнить меня эффективнее, чем покачивание ее бедер.

Она не могла отрицать, что его слова были более соблазнительными, чем ширина его плеч. Не то чтобы она была не прочь провести пальцами по этим плечам.

— Есть ли какие-то конкретные слова, которые ты находишь более соблазнительными, чем другие? — спросила она.

Он сделал глоток виски, и ей захотелось слизнуть с его губ остатки влаги. Губы Чедборна были тонкими, верхняя едва была видна, но рот Бенедикта был таким же, как и все остальное в нем — широким, полным и соблазнительным.

— Честные, возможно, даже болезненные, — наконец ответил он.

— Я помню, что читал о твоем отце в мельчайших подробностях, обо всем, что он пережил как предатель короны, но ничего о тебе. Вчера ты сказала мне, что я знаю правду о тебе. Только это не так. Расскажи мне правду о себе.

Она снова обратила свое внимание на огонь.

— А я так наслаждалась нашей беседой.

Он вытянул ноги, наклонился вперед, уперся локтями в бедра и обхватил бокал обеими руками, как будто это была крошечная птичка, нуждающаяся в защите.

— Алтея, я поделился с тобой частью своей жизни — личными моментами, успешными моментами. Я рассказал тебе правду о Салли, о своей роли в ее смерти, о чувстве вины, которое я испытываю из-за этого. Ты утешила меня, и теперь этой тайны больше нет между нами. Почему ты так много скрываешь от меня?

— В моем прошлом есть позор.

— Неужели ты думаешь, что, родившись бастардом, я не знаю, что такое позор? Что я буду высмеивать тебя за перенесенные трудности или осуждать тебя за обстоятельства, над которыми ты не властна?

— Я же сказала тебе, что не знаю подробностей.

— Мне не нужны подробности о нем. Мне нужны подробности о тебе.

Если бы он не был таким тихим, таким неподвижным, просто ожидая, когда она будет готова, чтобы признаться во всем, она, возможно, смогла бы игнорировать его. Но она никогда не могла ни с кем поговорить об этом, чтобы облегчить душу. Ее семья тоже пострадала, но по молчаливому согласию все они отказались обсуждать этот вопрос, высказать свои чувства предательства. Казалось, что высказывание чего-либо из этого вслух только усугубит ситуацию. Поэтому они все притворились, что все произошло не так, как было на самом деле. Они просто проснулись однажды утром и обнаружили, что они простолюдины и нищие.

Возможно, было бы легче, если бы она не отрывала взгляда от голубых, красных и оранжевых языков пламени, бешено пляшущих в камине, но по какой-то причине она искала темные глубины его глаз, квадратную линию подбородка, острый, как нож, кончик носа, высокие скулы, все контуры его лица, которые стали такими до боли знакомыми, что она могла бы нарисовать его по памяти. Напряженность, с которой он изучал ее, как будто его действительно волновал ответ, пугала ее так же сильно, как и успокаивала. Ее напугала это, потому что она не должна была жаждать его внимания, дорожить его присутствием. Он был временной частью ее жизни, как и многие другие до него. Через горе и разочарование она узнала, что преданность можно погасить простым словом или жестом.

— Было восемь минут третьего утра, когда громкий стук в парадную дверь разбудил меня, — прохрипела она, ее горло сжалось, как будто оно пыталось помешать произнести отвратительные слова.

— Я не знаю, почему мне пришло в голову посмотреть на часы на каминной полке. Окно моей спальни выходило на подъездную аллею. В противном случае я, вероятно, не услышала бы шума. Когда я выглянула… там, должно быть, был весь Скотленд-Ярд. Я полагаю, дворецкий, может быть, лакей, открыл им дверь, а затем коридоры наполнились эхом топота сапог и криков. Дверь в мою спальню распахнулась…

Она отпила немного хереса. Его сладость, казалось, противоречила горьким словам, которые она произносила.

— Инспектор, или кто он там был, бросил на меня быстрый взгляд и вернулся в коридор. Словно в трансе, я последовал за ним до самого порога. Моя мать кричала, ее горничная пыталась успокоить ее. Вокруг было так много мужчин, что я не могла подойти к ней. Они тащили моих братьев по коридору — полагаю, они также вытащили их из постели — и все, о чем я могла думать, это то, что они были недостаточно цивилизованны, чтобы носить ночные рубашки. Как любопытно. Затем Маркус крикнул: "Ради бога, парень, позволь нам привести себя в порядок"

Ты не знаком с Маркусом, но он может быть довольно пугающим. Вероятно, это потому, что он наследник, так как они действительно позволили им одеться. Я помню, как они проводили его мимо, он поймал мой взгляд и сказал: "Все будет хорошо". И я ему поверила. Только, конечно, это было не так.