Сокровищница тайн

После многих дорог, по которым скитался Иса,

На базар неизвестный его привели небеса.

Там собака валялась; душа уже в ней не ютилась,

Как Юсуф из колодца, из мертвой она удалилась.

И прохожие люди — сказанья о том говорят —

Перед павшей стояли, как сумрачных коршунов ряд.

Молвил кто-то: «О тлен! Удивляться, приятели, надо ль,

Что в наш мозг веет мраком пред нами лежащая падаль?»

И добавил другой: «Здесь не только для разума мгла,

Мне глаза она жалит, и душу она мне сожгла».

Каждый песню пропел все того же печального лада.

Поношенье в ней было, и горечь была, и досада.

Но Иса понимал, что людская толпа не права,

И сказал не о мрачном — о светлом сказал он слова.

И сказал он, с красой сокровенной, невидимой дружен

«Эти белые зубы прекраснее светлых жемчужин».

Улыбнулись прохожие: мрака распался покров, —

И блеснули их зубы от света услышанных слов.

Ты других не кори и себя не считай без порока.

Опусти свои очи. В злоречии много ли прока!

Держишь зеркало ты, отраженье родное любя.

Ты разбей это зеркало. Надо ли славить себя?

Ты в наряде весеннем, стоишь ты с весельем во взоре.

Как бы время тебя не заметило в этом уборе!

Чтоб укрыть твой порок, чтоб от ангелов был он вдали,

Девять синих завес милосердно тебя облекли.

Где в лазурном кругу утоленье найдешь и веселье?

Многозвездная цепь — не твое, человек, ожерелье.

Ты — не пес, не тебе предназначен ошейник Плеяд[104],

Ты — не ослик Исы, что же вьюки тебя тяготят?

Небосвод — вдовий плащ; над земным он склоняется лугом.

Что есть видимый мир? Это плод, пораженный недугом.

Мир, со всем, что придет, и со всем, что исчезло давно, —

Преходящ. Это — малое, это — пустое зерно.

Горький мир ты вкушаешь, Хаджа! Разве есть в нем услада?

Не с тобой Низами: для меня его больше не надо.