Сокровищница тайн

Хиндустанский мобед в долгом странствии бросил на сад,

Что увидел в пути, испытующий, пристальный взгляд.

Он увидел стоянку, рибат благоденственный, или

Целый край, где красоты прельщали людей и манили.

Здесь цветы, словно зори, раскинули радостный стан.

Здесь в неведенье сладком дышал быстротленный тюльпан.

И цветы, что роскошно являла очам луговина,

Были сладки, как сахар, душисты, как лучшие вина.

Перед острым шипом роза вскинула розовый щит

Возле ивы, что вечно от смутного страха дрожит.

Кудри нежной фиалки, арканами став, угрожали,

И нарциссы глаза, как дирхемы, вокруг рассыпали.

C жемчугами тюльпан, в бирюзе никнет роза. Одна

Им назначена участь: мгновенье зовется она.

Да, мгновенье одно! Красота их возникнет и канет.

Но никто не гадает о том, что с зарею настанет.

Удалился мобед: в отдаленный стремился он край;

Но, домой возвращаясь, вернулся в увиденный рай.

И не встретил он роз, соловьиной не слышал он трели…

Только вороны, каркая, с голых деревьев глядели.

Адом сделался рай. Знать, покинувши царственный дол,

Царь прекрасного замка во мрак синагоги ушел.

Ветви ждали огня, печей уж внимали угрозам.

Взор склонялся, грустя, лишь к вязанкам колючек, — не к розам.

И, в дорогу спеша, надо всем посмеялся мобед,

Загрустил о себе, не предвидевшем горестных бед.

Он сказал: «Всё, что в мире, что жизни охвачено пленом,

Постоянства не знает, подвластно одним переменам.

Всё, что голову вскинет из темной земли, из воды,

Снова голову клонит в часы неизбежной беды.

Так как в мире земном все приводят пути к разрушенью,

Подчинясь небесам, принужден я идти к разрушенью».

Он сказал: «Всё от неба, и милости нету конца».

И познал он себя, и познал он величье творца.

Он сыскал этот жемчуг, он жил этой светлою тайной.

С этой тайной дошел он до жизни нездешней, бескрайной.

Мусульманин! Скажи, с гебром схож ли ты? Был он могуч.

Ты — источник, но капли не смог обрести ты из туч.

Ты с индусом сдружись, пусть душа его будет не сира.

Ты из мира уйди; да не будет окрестного мира!

Долго ль будешь, скажи, своеволье свое ты являть,

Гордо, в шапке и в поясе, к небу чело поднимать?

Встань, о прахе забудь; ты пред ним не склоняйся с любовью.

Препоясался прах, чтоб твоею пожертвовать кровью.

Этот пояс и шапка — они ведь беда для любви,

Их отдай за любовь, и любовь ты к себе призови.

То ты в шапке порою над прахом встаешь господином,

То к любви, препоясан, стремишься рабом или сыном.

Господин или раб! Выбор сделай. Решенье прими.

Подражай Низами: он прогнал от себя Низами.