Сокровищница тайн

Как-то шествовал старец-подвижник пустынной дорогой,

И мюриды при старце, и было мюридов премного.

Каждый думал из них, что от бренного мира отвык.

И, чтоб их испытать, громко выпустил ветер старик.

Отмахнулись они рукавами, замелькали их ноги, —

Лишь один возле старца остался на пыльной дороге.

И сказал ему старец: «Один ты остался. Зачем?

Все другие ушли, — почему не сопутствуешь всем?»

«Будь жилищем тебе мое сердце! — мюрид отвечает. —

Прах от ног твоих, старче, пусть голову мне увенчает!

Не принес меня ветер, решил я остаться с тобой, —

Из-за первого ж ветра могу ли расстаться с тобой?»

Всякий, ждущий подарка, уйдет, как подарок получит, —

Принесенное ветром его же порыв улетучит.

Быстро пыль подымается, быстро садится опять.

Это свойственно пыли: места постоянно менять.

Укреплялась гора на основе своей постепенно, —

Потому долговечна, на месте едином бессменно.

Тот лишь предан распутству, кто с божьего сбился пути.

Может верности бремя один терпеливый нести.

Если ты не распутствуешь, бремя неси отреченья,

Бремя плотское сбрось, если ты не осел от рожденья.

Если ты не притворщик, слеза умиленья видна

У тебя на глазах, и смиренье твое — без пятна.

Благочестье в султанской одежде, расшитой богато,

Это — царь Соломон, мастеривший корзины когда-то.

Та свеча восковая, что золото сыплет во тьму, —

Это скрытый аскет, только сбросить бы роскошь ему[119].

Благочестие ценно особенно в винном подвале.

Коль в развалине клад, то ценнее найдется едва ли.

Низами благочестье красою немалой блестит,

Но отшельника подвиг парчой златотканою скрыт.