Современный грузинский рассказ

СЛЕД В МОРЕ

Два часа дня.

У причала керченского порта виден приземистый коричневый танкер, на борту которого пока еще заметна некогда белая надпись «Янтарь».

На танкере двое — штурман и бортмеханик.

Штурман, представительный мужчина, разменявший седьмой десяток лет, сидит на деревянном ящике и бархоткой начищает сапоги. У него продолговатая голова, голубые глаза и широкий рот, за что матросы прозвали его Голубой Акулой.

Механик лет на двадцать моложе. Он, как всегда, лежит на палубе и раскладывает карты.

Бортмеханик — наполовину русский, наполовину донбасский грек, но южная кровь явно преобладает во всем его облике.

— Идет, — сказал грек.

Акула не поднял головы.

В порту показался юноша в морской форме. Быстрым шагом приближался он к танкеру, смело пронырнул под мостовым краном, несшим по воздуху красный катер с пробитым днищем, и с причала прыгнул прямо на палубу.

Старый штурман чувствовал, что у моряка радостно сияют глаза, но даже не взглянул на него, продолжая с прежней тщательностью наводить блеск на сапоги. Новоприбывший оглядел равнодушные лица, и слова замерли у него на губах. После некоторого молчания он присел на железный кнехт, вытер пот со лба и сказал:

— Здравствуйте!

Акула молча кивнул.

Грек собрал карты и посмотрел на моряка.

Тот достал из коробки «Казбека» последнюю папиросу, выбросил коробку в море, надвинул фуражку на глаза, закурил и объявил:

— Капитаном назначили меня!

Грек с удивлением вскинул на него глаза и снова уткнулся в карты.

— Но главное не это, — продолжал моряк, — с сегодняшнего дня наш «Янтарь» отплавался в болотистом Азове, отныне наш маршрут — Керчь — Севастополь.

Старый Акула вытер бархоткой пальцы и тяжело поднялся:

— Что же, поздравляю!

«Старик, — подумал капитан, — ты завидуешь, что капитаном назначили меня, в то время, как ты самый опытный на судне».

Он снова поправил фуражку, выкинул окурок за борт и сплюнул.

И тут он неожиданно почувствовал, что наступил «момент». Не понимая, в чем именно заключается этот «момент», он чутьем угадал, что сейчас следует переменить тон, сказать что-то резко и требовательно:

— Сегодня выходим в рейс. Сейчас — за дело!

Изумленный Акула уставился на капитана, вскинул руку к виску и отчеканил:

— Йес, капитан!

В полночь «Янтарь» покинул порт.

На носу танкера сереют силуэты пустых цистерн, над которыми время от времени вспыхивают зеленые огоньки.

Капитан стоит рядом со штурманом и смотрит вперед.

«Скоро выйдем в Черное море, это вам не азовская трясина» — думает он.

Лицо у него суровое, выражение — энергичное. Для него море — жизнь, а жизнь начинается с победы.

Голубая Акула спокойно крутит штурвал.

Тугодумом стал он к старости.

Штурман улыбается в темноте.

На память приходит маленькая площадь в Гонконге, где перед чайханой низкорослый, тщедушный китаец подкидывал в воздух веревку, и она замирала вертикально, словно невидимая рука подхватывала ее в вышине. По веревке влезал мальчик, следом за которым вскарабкивалась обезьяна и острым палашом изрубала ребенка на куски.

Матросы, женщины и дети, выбежавшие из чайханы, разом вскрикивали от ужаса.

Минуту спустя раздавался смех невредимого мальчика.

Старику отчетливо вспомнилось, как один немецкий турист сфотографировал эту диковинную картину, а когда проявил пленку, на негативе ничего не было, кроме облаков, озаренных тропическим солнцем.

Да, миновало настоящее плаванье…

Сейчас ему все равно, бороздить Черное море или болотную жижу Азовского, он понимает, что умчавшиеся годы не воротишь.

«Севастополь? Пусть будет Севастополь!»

Грек, полулежа на палубе, наигрывает на гитаре. И ему все равно где плавать — поршни двигателя стучат одинаково, что в Черном, что в Азовском море. Он часами смотрит в небо, наблюдая за движением звезд.

Сегодня небо пасмурное, звезд не видно, поэтому он равнодушно теребит струны и думает, есть ли в Севастопольском порту бильярдная.

Вспыхивают и гаснут зеленые огоньки.

Далеко в море виден свет сейнера.

«Рыбаки возвращаются, — замечает капитан, — плохие настали дни для керченских и феодосийских рыбаков, кефаль повернула к Одессе.

Впустую ставят сети… Непонятная рыба эта кефаль».

Тихо в Керченском проливе.

Потом капитан вспоминает о невесте — Лида уехала отдыхать к матери в Бахчисарай. Лида — умная девочка, пионервожатая, но ее матери почему-то не по нраву пришелся моряк.

«Что теперь скажет эта конопатая ведьма, когда узнает, что я стал капитаном? Как только дадут отпуск, я заявлюсь в Бахчисарай. Он, наверное, красивый городок, туристы толпами валят туда… Женщины в открытых пестрых сарафанах… Блондинки специально носят черные очки… Через двадцать минут будем в море, это вам не Азовское!»

Капитан коротко отдает команды, на что штурман отвечает столь же лаконично: «йес, капитан!»

Капитану не нравится ни старый штурман, ни его ироническое «йес». Он много раз слышал от других, как сорок лет назад в Порт-Саиде Акула выбил зубы английскому шкиперу, некоему мистеру Вильямсу, и с той поры усвоил это насмешливое «йес, капитан».

«Завидно старику, что меня назначили капитаном», — думает капитан, исподтишка поглядывая на Акулу. Глубокие морщины, протянувшиеся от глаза к виску, придают лицу штурмана угрюмое и усталое выражение.

«Силен, видать, был Акула, когда одним махом выбил мистеру Вильямсу три зуба.

Теперь старик сдал, сдал да и спился».

Вдруг «Янтарь» закачало.

Капитан понял, что приближается море.

Вскоре залив разошелся, и танкер выплыл в Черное море.

— Мы в море! — не смог удержаться капитан.

— Йес, капитан.

«Подтруниваешь надо мной, да? — мысленно обращается капитан к штурману. — Признайся, что и ты доволен, хотя и поджал губы».

А старику все равно. Он сейчас думает о двух бутылках коньяка, которые проиграл ему в домино сосед-шофер.

Плещут волны.

Капитан спрыгивает на палубу.

Грек отложил гитару и уставился в небо.

— Чего разлегся, займись делом!

Но грек не шелохнулся, только высоко поднял руку и произнес:

— Ночью будет шторм.

— Шторм? — капитан взглянул на пасмурное небо. Из глубины моря тянуло свежим ветром.

«Шторм?! Итак, первое плавание начинается со шторма».

И громко сказал:

— Пусть будет шторм!

В три часа ночи первая волна прокатилась по палубе.

— Началось! — тихо обронил капитан.

Тучи спустились ниже.

Небо зарядилось электричеством.

— Через час хлынет дождь, — донеслось до капитана. Он обернулся — рядом стоял грек.

«Хорошо бы начался дождь, ветер спадет, сейчас главное — пробиться сквозь волны, мы привыкли к заливу, а тут они крутые и боковые».

Капитан поднес рупор ко рту и крикнул штурману:

— На оверштаг!

Потом повернулся к греку.

— Проверим брезент.

Крутые волны трясли танкер и разворачивали влево.

Брезент был натянут надежно. Оба вернулись к рубке.

Акула следил за волнами, направляя нос танкера наперерез им.

Ветер крепчал.

— Капитан! — срывающимся голосом крикнул грек.

Но тот без слов догадался об опасности. Огромная цистерна на носу танкера накренилась. Ветер мотал сорванным тросом. Каждую минуту могла лопнуть и вторая растяжка, тогда цистерна рухнет на штевень, и танкер погиб.

Обождав, пока прокатится очередная волна, капитан и механик перебежали на безопасное место.

Грек поднял сброшенный водой такелаж.

Капитан подошел к двигателю, выдернул рубильник, поймал конец троса и направился к цистерне.

— Капитан! — испуганно закричал грек.

Капитан не слышал, грохот волн заглушал все. Он был охвачен одним желанием — поскорее закрепить трос. Каждая минута промедления грозила гибелью. Капитан приблизился к цистерне, обмотал ее тросом, завел его за перила, закрепил и медленно попятился к противоположному борту, где находился кронштейн.

Грек облегченно перевел дыхание и включил двигатель.

До звона натянулась единственная растяжка. Механик побежал к капитану, который с тросом в руке продвигался к кронштейну.

Внезапная боковая волна тряхнула «Янтарь», сбила капитана и бросила на железные перила.

Когда волна схлынула, грек увидел лежащего капитана и кинулся к нему.

Кровь текла по лицу капитана.

— Капитан!

— Где трос?

— Капитан, ты ранен!

— Трос, говорю!

Грек понял, что сейчас не до раны. Он бросился искать трос, который волна намотала на вентилятор.

Вытянул его.

Сейчас надо было накинуть петлю на кронштейн.

Хлынул дождь, и танкер уподобился щепке в разбушевавшейся стихии.

Грек не слышал ничего, кроме голоса капитана:

— И-и раз, и-и раз, и-и раз!

И повторял про себя:

— И-и раз, и-и раз, и-и раз!

Медленно натягивался трос, выравнивая черный силуэт цистерны.

Оба старались изо всех сил. У грека кружилась голова и темнело в глазах.

А капитан не ощущал ничего, кроме единственного желания — поскорее накинуть петлю. Забылось все, и старый Акула с его насмешливым «йес, капитан», и неприязнь к конопатой будущей теще. Соленая вода разъедала рану, висок горел.

Капитан ни о чем не думал, кроме одного, что это далеко не Азовское море.

«Настоящее море, настоящая жизнь!»

— И-и раз! — в последний раз выкрикнул капитан.

— И-и раз! — в последний раз повторил грек.

Петля обхватила кронштейн, цистерна выпрямилась, а они, совершенно обессиленные, повисли на тросе и висели, пока не отдышались.

Когда капитан вошел в рубку, Акула увидел его окровавленный висок и вытащил из кожаной сумки бутылку водки:

— Промой рану и перевяжи.

— Я предпочитаю йод.

— Как знаешь, но водкой вернее. Надень вон ту рубаху.

Но капитан отказался и от рубахи.

А старик уже забыл о капитане. Ловко вертя штурвал, он окончательно вывел танкер на оверштаг.

Длинные крутые валы накатывались спереди.

Капитан приложил к виску ватку, смоченную йодом.

Рану щипало, но это было даже приятно.

«О чем думает старая Акула?»

Капитан гордился победой. Его вовсе не интересовало, о чем задумался старый штурман. Главное — он победил, и это — все!

Он взглянул на старика.

Штурман по-прежнему глядел вперед.

«Ну, старикан, если ты еще раз прогнусавишь свое мерзкое «йес», я эту бутылку разобью о твою башку».

А старый штурман молчал. Молчал и вспоминал. В его старой памяти возникали то индийские факиры с пестрыми змеями, то марсельские проститутки, то выбитые зубы Вильямса.

Солнце заходит.

«Янтарь» приближается к Севастополю. У берега плавают огромные медузы, пригнанные штормом.

Над танкером кружатся чайки. На рейде стоит «Петр Великий».

Плавно покачиваются на воде миноносцы, траулеры и мелкие суда. Грек, опершись о перила, разглядывает берег, пытаясь отгадать, в каком из домов находится бильярдная.

Старый Акула медленно поворачивает штурвал. Он понимает, что жизнь прожита, поэтому равнодушно глядит вперед, чувствуя, как ноют уставшие ноги, и заранее радуясь, что скоро позволит себе пропустить стаканчик.

«Жаль, нельзя закусить хамсой, хотя в такую жару хамса не повредит моему старому желудку.

Пройдусь по набережной, куплю себе чебуреков. Здешние чебуреки куда вкуснее симферопольских», — и старик пытается вспомнить, в какой части севастопольского порта находится маленькая забегаловка.

Капитан гордо приосанился. Победителем входит он в порт.

Что-то военное проглядывает сейчас в его выправке. Он доволен, что голова его перевязана грязной тряпицей.

«Ничего на свете не дается легко!»

Главное сегодня — выдержать себя. На набережную выйду позднее, выйду и сейчас же вернусь. Или вообще не выходить? Грек всю ночь готов проторчать в бильярдной, отпущу его часа на три. Иначе нельзя».

Слева проходил огромный серый крейсер. На нем взвивается приветственный флаг.

И на «Янтаре» поднимают брейд-вымпел.

Капитан вытягивается.

Крейсер проходит. Косые волны, тянущиеся за ним, как щепку, качают танкер.

Капитан сникает и косится на Акулу.

Акула ничего не заметил.

С палубы крейсера грозно глядят жерла пушек. Букашкой ползет «Янтарь» среди стальных гигантов. Капитану кажется, что туристы на «Петре Великом» потешаются над ним.

Он невольно бросает взгляд на цистерну, на железную цистерну, которая минувшей ночью едва не превратилась в адскую машину. Сейчас она выглядит меньше обычного и как-то несерьезно.

Капитану приходит на ум, что со стороны плоскодонный и широкий танкер смахивает на жабу.

Он снова косится на штурмана.

Голубая Акула, ни на что не обращая внимания, старается половчее подвести танкер к берегу.

«Акулу ничем не поразишь, — думает капитан, — ему бы поскорее нализаться. Да что удивительного, старик испытал настоящее плаванье».

Капитан смотрит на суровое, усталое лицо, и ему становится жаль старика.

«Акула вовсе не завидует моему капитанству, — вдруг растроганно понимает он, — ему на это наплевать, главное для него быть на море, море его жизнь, его воздух, а без воздуха какая жизнь? Жалко Акулу».

Штурман подводит танкер к причалу.

Грек вспрыгивает на пирс и набрасывает швартовые на железные кнехты.

Акула достает из фуражки папиросу.

Капитан ощущает усталость. Сейчас надо сбегать на медпункт и перевязать голову.

Ему страшно хочется выпить. Он подмигивает Акуле.

— Йес, капитан! — соглашается Акула и мозолистой ладонью хлопает по донышку бутылки.

Капитана уже не обижает его «йес».

Штурман наливает водку в алюминиевый стаканчик и протягивает капитану. Тот залпом осушает его, и тепло сразу разливается по телу.

Теперь капитан уже не вспоминает ни о ране, ни о ночном шторме.

Акула наливает себе.

С пирса доносится скрип мостового крана.

Кричат чайки.

Далеко на горизонте виднеется серый силуэт крейсера, за которым двумя косыми линиями тянется след, расходится и пропадает где-то вдали.

Перевод В. Федорова-Циклаури.