Современный грузинский рассказ

БАКАША

Не знал Бакаша, как быть: сказать генеральному директору пару теплых слов или молча повернуться и уйти. Правда, он сознавал, что взбешенный, багровый от гнева Псхулухиа не так уж и неправ. Чувствовал Бакаша свою вину, но не в этом была суть. Не об этом думал он сейчас, невольно вытянувшись перед генеральным директором и нащупывая средними пальцами швы на брюках. Бакаша размышлял о своих парнях — почему они не вышли на субботник, — ни один не явился, хотя он приказал им выйти убрать двор. А Псхулухиа бушевал:

— Слышишь, Бакашвили! Если не способен управлять гаражом, нечего было браться, нечего занимать должность директора, любезный! Всего пятнадцать шоферов под твоим началом! С пятнадцатью работниками не можешь управиться, командир, фронтовик! А еще генералом был, говоришь! — последнюю фразу Псхулухиа повторял уже в четвертый раз, и окружавшие его подхалимы угодливо расхохотались и хохотали до упаду, кое-кто даже утирал слезы.

— Я не был генералом… Я полковник… — в четвертый же раз ответил Бакашвили на грубую, бестактную остроту.

— Какая разница? Такому, как ты, 15 гусей не вверит человек… Да на войне… полковник — маленький, что ли, чин, а?! Какая разница, генералом был или полковником?!

Бакашвили понимал: генеральный директор в самом деле не соображал, что нес. В 1941 году Псхулухиа, избегая отправки на фронт, раздобыл такую справку о здоровье, что, если б сказанное в ней соответствовало истине, костей бы его давно не было и родные давно б позабыли о нем… Эта справка ему даже карьеры стоила — чтобы не обвинили в дезертирстве, он с того злополучного для него года вплоть до 1955 постоянно проходил комиссию, которая «подтверждала» диагноз. Вот почему он достиг лишь поста генерального директора одного из разбросанных по всему городу учреждений. И Псхулухиа уверял всех, грустно улыбаясь, что здоровье подкачало, помешало ему получить форму № 27 (как будто он никогда ничего не добывал), не то занимал бы должность посолидней. Как знать. Так, вероятно, и было бы…

Вот о чем думал, стоя перед ним, Бакашвили — заведующий пятнадцатишоферным гаражом. Вот почему не двигался с места.

А генеральный директор гремел:

— На что похожа территория гаража! Как мне показать ее комиссии?! Не можешь работать, не умеешь — не надо, никто не неволит!

«Полк стоял, готовый к атаке. Бакашвили чуть ли не шепотом скомандовал: «Равняйся!» Триста человек затаили дыхание. «Смирно!» — почти про себя сказал он, и солдаты вытянулись в струнку. «Вольно!» — приказал он снова. Бакашвили ободрял солдат перед трудным боем, но не повышал голоса, не бил себя кулаком в грудь, говорил, как обычно, спокойно, словно с одним человеком. И ни слова, ни звука не пропустили солдаты, влюбленно глядя на Деда. А было Деду — сорок три года».

Утром Бакашвили пораньше пришел в гараж. Все пятнадцать машин были там, но ни одна — на своем месте, шоферы оставили самосвалы где кому вздумалось. Захламленный двор гаража и вправду выглядел безрадостно.

Бакаша достал из сейфа запасные ключи и аккуратно поставил машины в ряд, потом предупредил механика не выдавать путевки — всех шоферов направить к нему.

Наконец заявились на работу и водители.

— Почему вчера на субботник не вышли, львы мой? Просил же вас, — деликатно поинтересовался Бакашвили.

— Не начинай, Бакашджан! Один выходной у нас, и то работать заставляешь? — опередил других бригадир.

— Будто мало работаем.

— С семьей побыть не дадут, детям порадоваться.

Водители зашумели…

«Если не заставим умолкнуть дзот — не пройдем дальше! Кто пойдет, львы мои? — спокойно, как всегда, спросил Бакашвили.

— Я уже пошел, что тут толковать! — откликнулся любимец командира Шалва Эскванджиа.

— Иди!

— В момент заткну ему глотку, так его перетак… — и Эскванджиа в мгновение ока выкатился из окопа. Короткими перебежками понесся к дзоту. В глазах остальных бойцов были обида и недовольство.

— Не могу же я всех послать? — сказал Бакашвили политруку и, передернув плечами, примиряюще добавил: — Чего коситесь? Мы… Вместе в атаку пойдем! И точка!

Как ни старался Эскванджиа, ничего другого не смог поделать с отлично укрепленным дзотом — грудью закрыл амбразуру…

— Вперед! — сквозь зубы процедил командир. — Вперед, львы мои! — И первым кинулся в атаку.

Приказ был излишним».

«Что-то изменилось, что-то происходит с людьми, — подумал Бакаша. — Как понять иначе такое — не считаться со старшим! Просьбу старшего не то что по положению, по возрасту и то положено уважить, если она не абсурдна, конечно…»

— Так вот, вы не явились на субботник, зато вместо вас заявился генеральный директор и при всех крыл и поносил меня. Пятнадцать гусей не вверил бы, говорит, тебе — посмел мне сказать! За что вы так со мной, львы? Почему подвели?..

— Брось! Нашел из-за кого переживать, — снова опередил товарищей бригадир. — Не знаешь, что он за подонок!

— Ладно, львы мои! Уберем территорию сегодня! Иначе не получите путевок.

Шоферы притихли, переглянулись.

— Сначала работа, потом уборка… С цементного звонили, почему, говорят, машин до сих пор нет, — сказал бригадир.

— Не уберете, путевок не получите. И машины чтобы вот так, на свои места ставили, в последний раз предупреждаю. Для чего расчертила нам двор инспекция!

— За простой самосвалов Псхулухиа еще сильнее взгреет тебя!

— Я сказал, не уберете, путевок не получите. Ясно?

— На заводе нас ждут!

— Мне мебель надо перевезти. Ты же обещал?

— Сначала работа — потом уборка, и двор расчистим, и машины поставим в ряд, — пообещал бригадир.

Шоферы оглянулись на него и сразу поняли все.

— Хорошо, верю вашему честному слову!

Стемнело. Бакаша покинул гараж. Так и не дождался шоферов, ни одна машина не вернулась. Ушел не только потому, что кончился рабочий день, боялся — пристукнет кого-нибудь. Не выдержит. Ушел от греха подальше. «Но как быть с порядком, с дисциплиной?! Во всем и везде нужен порядок. Если сам не разумеешь, пусто в башке — оглядись, прислушайся — радио, телевидение, газеты кричат о дисциплине, о порядке! А на улицах? На улицах, по которым носятся его славные шоферы, львы его, плакаты красуются, и все о том же — порядок, дисциплина — везде и во всем! Эх, львы, львы!»

Утром в гараже он застал привычный беспорядок. И снова предупредил техника послать к нему водителей. Не скоро, но появились наконец. Зашли к директору. Бакашвили молчал — не знал, с чего начать. Молчали и шоферы. Ни один не извинился. И тут как назло зазвонил телефон.

— Почему задерживаешь машины, Бакашвили! Почему? — орал в трубке Псхулухиа.

— Дело было. Я должен был…

— Дело. На заводе цемент ждет, братец! Когда я втолкую тебе, что каждая минута задержки равносильна измене Родине!..

«Рапорт.

Заснул на посту в караульной будке. Не слышал, как прошли мимо него немецкие разведчики. Проснулся только от взрыва склада боеприпасов…» И перечислялся понесенный ущерб, в том числе и живой силы. Передать дело военному трибуналу… Бакашвили разорвал рапорт. Почувствовал на себе изумленные взгляды комиссара и других офицеров.

— Расстрелять! — отчеканил он.

Тот выстрел по сей день звучит в ушах. В какой адский грохот ни попадал он после того — и в зоне артподготовки оказывался, и рядом с грохочущими «катюшами» стоял, — но те, одиночные выстрелы из трех винтовок и сейчас не дают покоя.

Шоферы воспользовались замешательством директора и пошли к машинам. Самосвалы один за другим прогрохотали через ворота.

Бакашвили постоял во дворе, огляделся по сторонам и принялся убирать. Что только не валялось в ремонтных ямах! Каждая была свалкой изношенных шин, всякого хлама. Ребята из соседних дворов в партизаны играли в этих ямах. В них не то что гестапо, черт не сыскал бы маленьких партизан.

Бакаша выгреб мусор из одной ямы, потом из другой. В третьей находился «штаб», и ребята стали просить «дядю Бакашу» не трогать ее, но он разъяснил им, что местоположение «штаба» следует менять, а то враг засечет их, и мальчишки перебрались в другое место.

Когда он вычистил и третью яму, сердце у него непривычно колотилось. В последнее время оно не раз напоминало о себе, но Бакаша не обращал внимания. Глянул на часы — оказалось, уже пять. Почувствовал голод. Умылся. Устало посидел немного у письменного стола, подремал. Потом встал, отправился домой. По пути зашел в магазин. Увидев длинную очередь в кассу, хотел повернуться и уйти, но вспомнил, что и жена весь день занята. И решил воспользоваться своим правом. Потому решил, что очень уж устал и проголодался сильно. Достал из кармана удостоверение.

— Еще одному без очереди?! — выкрикнул кто-то за его спиной. — Чего тогда отступали, если вас столько было?!

Бакаша обернулся. Безошибочно распознал сболтнувшего. Посмотрел на него в упор — и столько мерзкого вычитал в его водянистых глазах, что чуть не стошнило. «Хорошо еще, в моем полку его не было», — и внезапно ощутил, как заныла правая рука — глянул на свою кисть, ухватившую лацкан пиджака: рука его, рука средних размеров, сгребла, оказывается, в горсть все, что было на подонке. И сам поразился, как ему удалось. Разжал пальцы, отвернулся от струхнувшего, обмочившего себя водянистоглазого типа и пошел к выходу, вытерев руку о брюки.

«Да, зажрались люди, заплыли жиром. Режиссеры для фильма о концлагере исхудалых людей не найдут», — подумал Бакаша и свернул к рынку.

Утром следующего дня, хотя и было воскресенье, Бакаша пошел в гараж.

Картина там была прежняя — самосвалы в привычном беспорядке как попало стояли у стен… «И не заметили, верно, что все три ямы расчищены».

В прохладной будке дверь была настежь, сладко спал на очень удобной тахте, остроумно придуманной и сложенной из мягких сидений списанных машин, сторож. «Соображают ведь, когда хотят, — хватает ума и уменья сделать полезное». Но особенно поразило Бакашу другое: мальчишки уже играли в войну — трещали автоматы, грохотали орудия, завывали снаряды, крики «ура!» сотрясали воздух, а сторожу хоть бы что, посапывал себе преспокойно.

А ведь был на посту. Да, воцарился мир, и если уж кто погрузился в сон, того не добудишься.

Мальчуган, игравший немца, плакал, не хотел, видимо, быть фашистом, но его, самого маленького, принудили, сказали, наверное, хочешь играть, будешь немцем, а нет — катись домой! «Не хочет малыш быть немцем, а что он знает, интересно, о фашистах. Даже отца его, надо думать, миновала война. Дедушка — да, из того поколения, конечно… У него самого — внук, сверстник вот этого сорванца…» Но Бакаша ошибся, мальчуган плакал из-за чего-то другого, так как едва из подвала мастерской донесся шум, он утер слезы и крикнул:

Бакаша невольно заглянул в распахнутую дверь караулки. Сторож и не думал просыпаться А из подвала и вправду доносился шум. Бакаша метнулся, но не успел достичь входа, как на крыше мастерской два «партизана» выкатили самодельный пулемет и навели его на Бакашу. «Огонь!» — раздалась команда и потонула в оглушительных взрывах — из-за ограды гаража летели и лопались перегоревшие лампы. Как «взрываются» лампочки, вы, надеюсь, знаете и представляете.

кричали «пулеметчики».

Бакаша рванулся к бочке из-под масла, стремительно вскочил на нее, а оттуда разом махнул на крышу мастерской. Маневр его оказался для ребят столь непредвиденным и невероятным, что они побросали оружие и кинулись наутек. Бакаша схватил пулемет — разнести на куски, но откуда-то донеслись голоса:

— Не ломайте, дядя Бакаш!

— Не уносите, дядя Бакаш!..

— Мы с трудом его сделали!

«Что со мной?! Что со мной творится! Не соображаю, что делаю!»

— Сами говорили — двора у вас нет, играйте тут, когда машины уйдут!

— Пожалуйста, дядя Бакаш… Не ломайте, дядя Бакаш…

— Что мы такого сделали…

— Простите.

«Беспризорные они, что ли?.. Не смотрят за ними, не учат их ничему?!»

— Верните, дядя Бакаш… — и самый маленький снова заплакал.

— Простите, больше не будем…

— Посмотрите, что вы тут натворили! И без вас черт ногу сломит, такой беспорядок…

— Мы уберем, уберем!

— Знаю вашу уборку!..

Бакаша заглянул к сторожу.

— Что случилось, — спросил его успевший проснуться сторож.

— Ничего… Отдыхай, отдыхай. Пошел я… — и медленно направился к воротам.

Всю ночь проворочался без сна. «Забыли они что-то… Что-то главное. И эти шоферы, и мальчишки… Хотя, при чем тут дети! Со взрослыми что произошло? А какая, собственно, разница между шоферами и этими мальчишками?! По-моему, никакой…»

С трудом уснул под самое утро.

Жена вошла в комнату в тот момент, когда он прикреплял к парадному кителю — где-то у живота — сорок шестую награду.

Не давая ей изумиться, полковник в отставке предупредил:

— Не начинай теперь… Сама знаешь, без нужды не достаю их, — и Бакаша нежно, трогательно приложил ладони к орденам и медалям. Их тяжесть огрузнила китель, и воротник давил на тощий затылок исхудавшего за последнее время полковника.

По улице он шел с таким видом, что прохожие невольно останавливались. Правда, люди глазели бы, даже если б он старался пройти незаметно, — а как не дивиться человеку, который в будний день, с утра пораньше украсил грудь боевыми наградами!

Бакаша не спешил. Впервые за все время работы опаздывал, но не торопился. Знал, с какой целью опаздывает.

— Здравствуйте, дядя Бакаша! — первыми заметили его мальчишки-партизаны.

Бакаша ответил улыбкой. Ребята увязались за ним, подбежали другие, окружили гурьбой — со всего квартала сошлись. Бакаша не ускорял шага.

А разъяренный Псхулухиа в десятый раз звонил в гараж — жаловались из цементного завода: опять нет с утра машин. И не выйдут машины в рейс, пока Бакаша не подпишет путевки…

Псхулухиа бросил трубку, сел в свою белую «Волгу» и, грозясь: «Все, в последний раз предупрежу его!», выехал в гараж.

Шоферы, собравшись в круг, рассказывали анекдоты. При виде Псхулухиа умолкли.

— Все еще нет его?! — возмутился генеральный директор.

— Нет, — отозвался техник.

— Пусть только заявится, покажу ему! Десять часов! Министры так не задерживаются. — Псхулухиа уселся за стол Бакаши.

Шоферы снова принялись за анекдоты и весело хохотали, забыв обо всем. Когда скрипнули ворота, они разом оглянулись на шедшего в гараж военного, но интереса не проявили. А когда вслед за блестящим офицером проследовала ватага мальчишек, они узнали своего директора и, онемев от изумления, окружили Бакашу.

— Все еще не появился? — прогремел голос Псхулухиа из директорского закутка — «кабинета».

Шоферы расступились, и взору Псхулухиа предстал сверкавший орденами и медалями Бакаша.

Все замерли, непривычную тишину нарушали лишь шаги генерального директора — Псхулухиа почему-то подходил на цыпочках, словно побаивался, и не скоро приблизился к Бакаше.

Какое-то время все продолжали молчать. Водители, как бы не веря глазам, притрагивались к орденам и медалям. Наконец один, преодолев растерянность, смущенно промямлил:

— Что это за орден?

— А этот? — осмелел и другой.

Бакаша ответил и одному и другому. И посыпались вопросы. А уж ребят ничто не могло унять. Они, как видно, впервые видели воочию боевые награды.

— Постой, постой, а почему у тебя орден Суворова? — злорадно, будто уличая в обмане, вопросил Псхулухиа. — Им только командующего армией награждают!

— Верно, орден Суворова 1-й степени первым получил маршал Жуков 28 января 1943 года после Сталинградской битвы.

— Что он получил, это известно. Тебе почему дали, тебе?

— Было дело, значит.

— А орденом Невского награждают за личный героизм… Да? Может, ошибаюсь? — заметил один из водителей.

— Не ошибаешься. Так и есть! — ответил бригадир.

Фронтовая газета «Вперед к победе!», ноябрь 1942 г.

«Командир батальона Г. Бакашвили одним из первых награжден орденом Александра Невского. Этой высокой награды Г. Бакашвили удостоен за проявление исключительного мужества, находчивость и отличную боевую подготовку. Несмотря на явное превосходство сил, фашисты не сумели перейти рубеж, который оборонял батальон Г. Бакашвили, и отступили, бросив на поле боя свыше половины живой силы и техники».

— Да ты генералом был, друг, или… — начал было Псхулухиа, но его грубую шуточку оборвало глухое молчание.

— Полковником я был!.. И все на мне мое — и ордена, и медали, и погоны! — усмехнулся Бакаша. — А вы, ребята, посмотрели, и хватит, марш в школу!

Ребята разлетелись, как стайка воробьев.

Водители молча сели в свои машины, незаметно смылся и Псхулухиа.

Бакаша раздал путевки. Трудовой день хотя и с опозданием, но начался.

На следующий день Бакаша пришел на работу рано, как обычно.

Вы скажете: это надумано, банально, но что поделаешь — так и было все: двор — убран, машины вымыты, начищены до блеска, и, сверкая чистотой, на своих местах стояли самосвалы.

У техника уже готовы были путевки.

Бакаша быстро подписал их, и машины без задержки одна за другой выехали из ворот гаража. Душа радовалась — такой кругом царил порядок.

В директорской комнатушке зазвонил телефон. Трубку успел взять техник.

— Кого? Нет у нас такого, — и положил трубку на аппарат.

— Кого спрашивали? — поинтересовался Бакаша.

— Какого-то Георгия…

Телефон зазвонил снова, и снова техник перехватил трубку.

— Это Псхулухиа говорит, — услышал техник в трубке.

— Слушаю, батоно!

— Повторяю, мне нужен батони Георги…

— Нет у нас такого…

— Как это нет?! Ты лучше меня знаешь? Дай мне Бакашвили, Бакашвили!

Да, с самого начала хотел сказать — и забыл: Бакашвили звали Георгий.

Перевод Э. Джалиашвили.