Стану смелой для тебя

Глава 19

Глава 19

Эти три дня Санта провела, как космонавт в скафандре. Слегка на автопилоте, чуть-чуть не понимая. Ожидая даже не инициативы, а малейшего намека на то, чего ждет Чернов и как ей себя вести.

Тот самый намек не стал неожиданным, но неожиданно сильно задел. Даже для самой Санты. Со слезами выходила обида, которой оказалось много. Но это не отменяло тот факт, что ни одна личная любовная драма не может считать уважительной причиной, чтобы встать, собраться и уйти.

Поэтому, чуть успокоившись и убедившись, что лицо не выглядит опухшим, а глаза красными, девушка вернулась на рабочее место.

Завтра у неё стоял дедлайн по одному из заданий Примеровой. К их исполнению Санта всегда относилась с двойной ответственность. Сегодня и подавно. Успела набросать проект заранее, думала, что вернется после заседания и закончит. Оказалось, отведенный мысленно на заседание час провела за другим чуть менее важным делом. Теперь же действительно вернулась.

Чувствовала опустошение и неожиданно спокойствие. Понимала, что в семь может без зазрения совести собраться и поехать домой. Захочет – доработает там. Не захочет – уже утром в офисе. Примерова – по своей природе сволочь. Даже если сделано всё будет идеально – найдет, к чему придраться. Поэтому пусть исполнять нужно хорошо, но не прикипать к работе душой. Себя не вкладывать.

Себя вообще надо беречь.

Чернов себя бережет – и он прав.

От непонятной девушки. От непонятных чувств. Какие играют в нём – Санта могла только догадываться. И иронично улыбаться, вспоминая фразу про привлекательность, чертовскую привлекательность и отсутствие необходимости терять зря время. Будь всё так в реальной жизни – времени действительно сохранилось бы много. Но ещё больше – нервов. Только люди – слишком сложные для такой простоты. Да и простота – не гарантия успеха.

После официального окончания рабочего дня офис начал потихоньку пустеть. Санта прощалась с уходящими судебщиками, улыбаясь или просто кивая напоследок. Сама тоже могла бы, но почему-то сидела. Закончила задание, полистала информацию о грядущих вступительных, поскролила соцсети.

После недолгого колебания нашла страничку Примеровой. И сама толком не знала, зачем, но пролистала её стену и фотографии, даже из-за этого кривясь. Конечно же, снимков с Черновым, которые позволили бы окончательно убедиться: они вместе, не обнаружилось. Но это ни о чём не говорит.

После странички Примеровой была уже страничка Чернова. Казалось, изученная вдоль и поперек. Выяснилось – на всё можно смотреть по-новому. И по-новому читать. Раньше Санта сталкерила его, его же не зная. Теперь каждый из постов и блогов читала будто с его интонацией, находя новые смыслы.

Это должно бы раздражать и теребить рану, а Санту будто наоборот – ещё сильнее успокаивало. Она не заметила, как пролистала практически на два года. Отвлеклась, чтобы размять чуть затекшую шею, когда поняла, что осталась в опенспейсе одна, а на часах – почти десять. И совершенно точно пора уходить. Но прежде – ещё один кофе.

В других кабинетах свет был потушен, а значит, таких засидевшихся сумасшедших в Веритасе сегодня больше нет.

Осознание себя маленькой – единственным человеком в офисе – заставило пробежаться по девичьей коже волнение. Снова пробудив ощущение из детства – когда родителей нет и дома один. Можешь делать, что хочешь… И разом разбегаются мысли и глаза.

В итоге же делаешь ровно то, что сказала мама. Потому что умница.

И сейчас тоже.

Быстрый кофе. Собрать вещи. Спуститься к машине. Включить музыку и выключить мысли, чтобы без приключений добраться домой.

Там – какой-то сериал или звонок маме, если не спит. Можно написать подружке, вроде бы давно не общались. Но не то, чтобы очень хочется. А чего по-настоящему хочется – это понимания.

Кофемашина гудела, наполняя крохотный стакан двумя густыми струйками. Санта следила за ними глазами, а мысленно была уже далеко.

Зря, наверное.

– Почему так поздно сидишь, Сант? – Потому что в дверном проеме, прислонившись плечом к деревянному косяку, стоял Чернов. – Нас закроют к чертям за грубые нарушения трудового…

Пошутил, улыбнулся, когда уже стоило бы Санте, а она ещё не успела переварить. Прошелся взглядом. Теплым. Ответа не дождался, но сделал шаг внутрь.

– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.

Положил папку, которую всё это время держал в руках, на барную стойку у стены, после чего направился в сторону то ли Санты, то ли кофе.

Заседание прошло рутинно. Ходатайство Лексы об аресте не удовлетворили. Истцы будут оспаривать – коню понятно. И так будет с каждым отклоненным. Это, несомненно, затянет процесс, но на быстрый исход никто и не надеялся. Они ведь рубятся не на жизнь, а на смерть.

Отчасти за клиента. Отчасти из принципа.

В работу нельзя вмешивать личное отношение. Эмоции всё портят. Это знают все, но Игнат начал первый, отдав дело Максиму, при виде которого Данилу передергивало, сколько бы лет ни прошло. И Данила отплатил той же монетой – привел Примерову.

По старшему Щетинскому видно было, что видеть женщину ему неприятно. Но вряд ли встреча стала такой уж неожиданностью.

Но Аля – молодец. Грань не перешла, а вот нервы потрепала. Уже потом. После заседания. Когда они обсуждали условия возможной мировой. Абсолютно недопустимые для ССК, а значит и для Веритаса. Слишком сладкие для Лексы и представляемых ею разорителей своего же предприятия. Данила с Игнатом говорили немного и по делу. Максим с Альбиной – сцеживали, коля больно и метко.

Исходом встречи Данила был доволен. Пусть они н до чего не договорились. Но сам факт, что Лекса выступила с предложением – уже доказательство того, что в силе своей позиции они сомневаются, пусть и съезжают на то, что это просто стремление сэкономить свое время и деньги клиента. Чушь.

Альбине, кажется, эта встреча далась непросто. Уже в машине, когда они ехали дальше по делам, она много молчала, глядя перед собой. Это сильно контрастировало с тем, как блестела – взглядом, внешним видом и даже энергетикой, находясь в компании человека, которому до бесконечности, кажется, будет что-то доказывать.

Глядя на неё, Данила чувствовал легкую досаду, но учить взрослого человека – бессмысленно. Она сама решает, кого любить. К чему стремиться. Кого прощать. Когда уходить.

Как и он. И он её не понимает, но будут новые сопли – будет вытирать. Потому что любит дурынду. Ещё с университетских времен, когда их алогичная дружба родилась.

Остаток дня они с Альбиной провели в разъездах. В ССК, на объект, просто поужинать. Примерова потихоньку нормализовалась. Данила потихоньку снова закапывался. Отвлекался на дела, а потом вспоминал о том, что обидел человека, которого нельзя. Которого не хотел.

Давнишняя закономерность «не видишь – забываешь», превратилась в «не видишь – думаешь без остановки, чувствуя себя неблагодарным мудаком».

Он вернулся в офис конечно же не затем, чтобы застать там её, но как-то так у них получалось, что всё не так, как планировалось.

Альбина ждала в машине, Чернов поднялся за нужными ему документами. Прошелся до своего кабинета, не особо-то обращая внимание на то, где свет ещё есть, а где нет. Взял папку. И только на обратном пути понял, что свет горит в опенспейсе его практики. Свет горит, а внутри пусто.

А ещё лежат вещи на месте, которое, если память Даниле не изменяет, числится за Сантой.

Понимание, что она, кажется, до сих пор сидит и даже где-то бродит, заставило вздохнуть. И пойти искать.

Что называется – идти на свет. Усмехаться, потому что под этой фразой внезапно обнаруживается глубокий смысл. Санта ведь – она не просто святая. Она ещё и светлая. Он гуглил.

Стоит на кухне, заполняет её своим спокойствием и размеренностью. Каким-то неведомым образом будто заставляет тормозить и любоваться собой. Впитывать глазами и чуточку душой что-то своё особенное. Что-то так сильно манящее. Что-то запретное и оттого ещё более желанное.

– Почему так поздно сидишь, Сант? – Данила не хотел пугать, но первый доставшийся ему взгляд – всё равно неподдельно растерянный. Она чуть щурится и моргает. Будто проверяет – не мерещится ли.

А потом сглатывает, осознавая – нет.

В её глазах проносится табун сомнений. А Даниле снова хочется улыбнуться. Потому что она сама – как отбившийся от табуна подросток-жеребенок. Уже красивый. Блестящий. И хвост такой же – высокий, гладкий. Черный.

Будущий чемпион. Но не такой уж уверенный, как мог бы быть.

Она конечно же не ответила, но Данила и не ждал. Сделал шаг в кухню.

– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.

Отложил папку, за которой так удачно поднялся, а потом сделал шаг на свет.

Чувствуя, что внутри становится теплее.

Данила находился за спиной, Санта чувствовала его взгляд и собственное волнение, которое изо всех сил старалась скрыть.

Кофе делала она.

Сама вызвалась, чтобы выиграть немного времени, собрать мысли в кучку и подготовиться.

Ведь его «шаг навстречу» – неожиданный.

А чутье подсказывает, что вряд ли она услышит что-то, способное обрадовать в большей степени, чем расстроить.

Чувствуя мандраж, Санта сжала пальцами оба наполненных стаканчика, обернулась, вскидывая взгляд и тут же чувствуя, как по телу расходится жар – потому что Данила всё это время следит за ней. И делает это как-то… Интимно.

Наверняка не специально, но возвращая воспоминаниями на другую кухню. Будоража сердце, щекоча ноздри, обжигая кожу под одеждой.

– Спасибо, – его голос был спокоен и такой же теплый, как взгляд. Он взял из рук Санты кофе, выражая благодарность ещё и кивком. Она же не смогла ответить. Разве что намеком на улыбку, после чего сделала шажок назад. – Как нога?

Нахмурилась, не совсем понимая вопрос, порозовела, поймав новую Черновскую улыбку и скользящий по ткани юбки, коленке, обтянутой черным капроном, до щиколотки взгляд.

Сама она и думать забыла о незначительной травме, а он, оказывается…

– Всё хорошо, спасибо. Видимо, преувеличила проблему. На утро уже не болела.

Санта ответила честно, пожав плечами, и делая глоток. Вроде бы понимала: Чернов ей не угрожает, а всё равно не могла унять внутренний трепет. Прокрутила в голове свои же слова, уловила, что мужчина ещё несколько мгновений смотрит вниз, а потом поднимает глаза. В которых то ли действительно легкая ирония, то ли Санте так кажется, но становится жарче и важным объясниться.

– Я вас не обманывала…

Она говорит тихо, смотря в ответ серьезно. Наверное, слишком. Наверное, забавляя ещё сильнее, если Чернов успел убедить себя же: фокус с ногой был уловкой, но даже если так – он себя не выдает.

Ему нужно меньше секунды, чтобы тоже стать серьезным, кивнуть, прикрыв глаза, а потом посмотреть так же и уже без снисхождения.

– Я знаю, Санта. Мне кажется, я немножко тебя понимаю…

Его слова легко царапают сердце, с девичьих уст рвется опрометчивое: ни черта вы не понимаете, но она сдерживается.

Недолго молчит, продолжая смотреть, а потом позволяет себе честное:

– А я вас – нет.

Знает, что такое её утверждение – новый повод для улыбки, но Чернов не улыбается. Они изучают друг друга. Друг о друге думая.

Вокруг – тихо, а слух у Санты так напряжен, что она впервые способна различить гул холодильника и оценить, как громко работает вентиляционка. А ещё она больше смерти боится, что им не дадут поговорить. Не дадут хотя бы чуть-чуть друг друга понять. Потому что она… Запуталась. И без него не разберется, а его игнор убивает.

При желании, всё это можно прочесть. И Санте кажется, что Данила пытается. В какой-то момент вздыхает, мотает головой, будто пытаясь скинуть поволоку или мысли отрезвить, снова смотрит прямо, говорит:

– Не поверишь, Сант. Я себя тоже…

Даря новую улыбку, в которой в ней ноль смеха. Радости ноль. А в её голове впервые мысль, помогающая по-новому на всё посмотреть: он ведь тоже мог запутаться. Не только она.

– Я хочу ещё раз извиниться. Повел себя неправильно.

Данила поставил стаканчик у мойки, так и не выпив и капли. Санта несколько секунд смотрела на блестящую черную гладь кофе. Потом – на телефон, который Чернов тоже оставил на столешнице. После – на пальцы, устроенные на ней же.

Его слова расходились с действиями. Потому что губы складываются в «неправильно», а он остается ближе.

Упирается бедром в столешницу, закрывая собой арку, ведущую из офиса на кухню.

Чернов произносит и молчит, а Санта собирается с мыслями и силами, чтобы снова встретиться взглядами.

Делает это, читает в его сожаление и решительную готовность действительно объясниться. Сама же чувствует внезапное упрямство.

– За что?

Вопрос выглядит наглым, наверное, но у Данилы раздражения не вызвал. Он усмехнулся, позволил себе то, за что, наверное, в его голове тоже стоило бы извиняться – взгляд на губы. Потом вернулся к глазам.

– Ты же меня на кофе позвала. Лапать себя не просила. Я тебя испугал.

Пусть понятно было, о чем им надо поговорить, но такой прямоты и такой интерпретации Санта не ожидала.

Три простых предложения снова вернули на другую кухню, окатили жаром и легким стыдом. Но не потому, что неприятно, а наоборот. Слишком сладко. Для неё. А для него… «Лапать». Зачем опошлять?

– Вы меня не испугали.

Санте приходилось заставлять себя смотреть прямо и честно. Для неё даже смело.

– Я же не совсем дурак, Сант…

Данила мягко возразил, Санта упрямо мотнула головой, отставляя свой стаканчик туда же, где уже стоял Черновский.

Следующая пауза заполнилась его взглядами. Такими же, как чуть раньше у Санты. На кофе. По ее пальцам к кисти, до плеча, по шее, губам, носу до глаз.

– Я не ожидала. Просто не ожидала…

Принимая правду, в которой сама Санта ни секунды не сомневалась, а Данила как-то не допускал, мужчина несколько секунд смотрел напряженно, ныряя куда-то на дно зеленых глаз.

Санта это чувствовала, внутренняя дрожь из-за этого усиливалась, но сейчас ей очень важно было донести свою правду.

Быть искренней – подвергать себя угрозе. С высокой вероятностью, твоей открытостью могут воспользоваться. Природная осторожность кричала Санте не пытаться быть с ним настолько откровенной. Но вырывающееся из груди сердце просило рискнуть. Им ведь и так плохо. Хуже не будет. Но вдруг…

– Значит, совсем…

Данила сказал тихо, опуская голову и улыбаясь каким-то своим мыслям. Это стало немного неожиданным… Это заставило и саму Санту на мгновение улыбнуться. А потом снова замереть. Потому что Чернов уже смотрит на неё, сузив глаза.

– Ты и без меня знаешь наверняка, что очень красивая. Запоминающаяся. В сердце западаешь. Попробуй отделаться потом. Но мы же взрослые люди. Так нельзя. Мне на тебя западать нельзя, Сант. Ни за что. Игнорировать тебя – тоже плохая идея. Свинство похуже, чем разбрасываться окурками.

Данила вспомнил, усмехнулся, а Санта при всём желании ответить тем же не смогла бы.

Замерла и слушала.

– Но главное свинство – это допустить что-то большее. То, что априори разочарует.

– Кого разочарует?

Санта понимала: Данила ждет от неё не вопросов, а куда более свойственных кивков головы и тотального понимания, даже если на самом деле – ни черта. Но в Санте с каждым его словом разгорался протест. Не яркий. И не яростный. Но достаточно сильный, чтобы противостоять.

Выдерживать взгляды, впитывать усмешки.

– Как минимум, тебя.

– Не надо решать за меня. Просто себя объясните. Я вас не поняла, а вы сами решили, как хотите понять меня. Проблема ведь в этом. – Даже это сказать Санте было сложно. Слишком дерзко. Несвойственно. Самонадеянно. Слова легко могли просочиться сквозь песок, навсегда пропасть в нём бесследно. Но ответный пытливый взгляд Чернова дал понять: кажется, нет. Он не ожидал. И он задумался. И он не спешит перебивать. – Вы мне нравитесь…

Девичье сердце уже даже не бьется – дребезжит, как испорченный будильник, который невозможно отключить ударом, а губы складываются в слова, которые Санта в жизни не произнесла бы. Во всяком случае, ей так казалось.

Из-за страха получить не ту реакцию.

Из-за бесконечного страха, который незнаком ни одному из мужчин, которых она считает своими путеводными звездами. Которым она хотела бы уподобиться. Чьей любви хотела бы.

– Очень. Давно.

Понимая, что пути назад нет. Санта своими же руками вбила два гвоздя двумя словами. Произнесла, а потом снова слушала тишину. Не жалела, но готовилась к тому, что вот сейчас будет больно.

– Это плохая идея, Сант…

Так и получается.

Рука Чернова тянется к её щеке, придерживает подбородок, будто боясь, что вот сейчас такой вздернутый после произнесенных слов он опустится, скользит большим пальцем по скуле…

И умом Санта сама это прекрасно понимает. Даже согласиться готова. Не маленькая ведь. И не дура.

Он занят. Она слишком для него неопытна. Наверняка недостаточно интересна. А он – сложен для понимания.

Они бесконечно будут обо что-то спотыкаться, пока не устанут. Но это не отменяет тот факт, что вот сейчас ей хорошо. Что хочется верить в себя. Что смелой быть хочется.

Между ними – два небольших шага. Чернов их вряд ли сделает, но вряд ли же оттолкнет.

Это видно по тому, как смотрит. Это чувствуется по тому, как продолжает гладить кожу.

На них сложно решиться, но их легко пройти.

Легко оказаться с ним ближе расстояния вдоха. Легко задрать подбородок выше, сейчас уж точно не демонстрируя гордость, а желая дотянуться до губ.

Поймать взгляд, утонуть в нём.

Шепнуть:

– Очень плохая…

На всё соглашаясь, и со всем соглашаясь…

Вздрогнуть, потому что оставленный на столешнице телефон начинает вибрировать в самый неподходящий момент.

Успеть испытать разочарование, ведь мужские пальцы «едут» к нему, и что будет дальше – понятно.

Это отличный шанс опомниться и избежать очередного происшествия на кухне. Но Санта тормозит руку Данилы, накрывая своей.

Чуть отстраняется. Смотрит. Просит взглядом, зная, что сейчас он её понимает. Будильник-сердце замирает в ожидании решения.

Данила колеблется. Бродит. Думает. Решает….

Мужские пальцы проезжают дальше, оставляя Санту ни с чем. Её сердце снова взвинчивается. Быть отвергнутой – невыносимо. Но такова реальность, кажется.

Санта уже переживает момент, когда он сделает шаг в сторону, беря трубку, снова оставит её с внутренней пустотой одну на кухне одну.

Это вполне в стиле их отношений. Этого стоило ожидать.

Но что-то идет не по плану.

Вибрация сначала становится глухой – он взял мобильный в руку. Потом и вовсе пропадает. Дальше Санта слышит хлопок – мобильный опускается на столешницу и съезжает в мойку, а большой палец руки Данилы едет по ее лицу, останавливается под губой, немного тянет вниз…

Его лицо снова так же близко, как было однажды. Смотреть в глаза друг другу сложно. Санта физически чувствует, как в кровь выплескивается адреналин. Физически же, что она победила, кажется…

Чернов давит настойчивее, она приоткрывает губы.

Дальше Данила говорит в них:

– Мудаком себя чувствуя, а всё равно тебя хочу.

К ним же прижимаясь.