Стану смелой для тебя

Глава 29

Глава 29

Санта лежала на кровати, держа глаза закрытыми, прислушиваясь к шорохам, доносившимся из-за открытой двери в спальню.

Она знала – это Данила.

Она мысленно улыбалась, мысленно же немного порхала, но физически вытолкнуть себя из остаточной полудремы не могла.

Их первая ночь получилась суетной. Они дорвались друг до друга не вовремя. У них были слишком другие планы, которые дружно полетели к чертям.

Санта не заметила, как заснула на груди у Данилы после первого в своей жизни секса. Пригрелась. Поймала темп его размеренного дыхания, убаюкалась ласковыми поглаживаниями по спине.

Когда проснулась – тоже не поняла. Просто потому, что под ним прогнулась кровать. Он прижался сзади, поцеловал в висок.

От осознания, что куда-то уходил, а значит мог не вернуться, Санту тогда пробрала дрожь.

Она вцепилась в мужскую кисть, которая устроилась у неё на животе, и думала, что в жизни не отпустит. У него же вызвала этим улыбку.

– Машину переставлял, успокойся…

Данила шепнул в волосы, в них же целуя. А потом снова поглаживал, пока Санта не нырнула во вторую серию сна. Она ведь в жизни не подумала бы ни о чем. Ни о машине, которую Данила явно оставил не в лучшем месте, ни о двери, которую не закрыли…

Ни о маме, которой она не отписалась.

Именно эта мысль вытолкнула вверх во второй раз.

Санта даже дернулась, как самой казалось, а потом резко затихла, пусть сердце и колотилось.

Она развернулась и несколько минут тихонько смотрела на откатившегося спящего Данилу. Лежавшего на животе, с подоткнутыми под подушку руками, из-за этого – по-особенному выделяющимися плечами. Он дышал глубоко и ровно. А Санта практически отдирала взгляд от него.

Переползала аккуратно, потом, на носочках, прихватив белье и футболку, шла в коридор, поднимала мобильный…

Материла себя же последними словами тихо-тихо. Потому что уже полночь, несколько пропущенных от мамы и череда сообщений от неё же…

По позвоночнику успел пройти холодок от мысли, что она может приехать сама. Не потому, что Санта стыдится, просто… Сейчас всё слишком хрупко. Наконец-то в её жизни появилось это «всё».

Санта набрала маму, закрывшись в ванной, чтобы не разбудить Чернова.

Соврала полуправдой, что забыла отзвониться, потому что заснула. Чувствовала себя врушкой, но когда мама приняла её объяснение – испытала облегчение. Скинула, встала с крышки унитаза, на котором сидела во время разговора. Снова стянула вещи, задержалась взглядом на своем зеркальном отражении. Остановилась на лице – которое как-то загадочно улыбается. На распухших губах. Скользнула пальцами по ним… Встрепенулась, забралась в душ.

Ловила струи ртом, подставляла под них плечи, спину, руки…

Усмехалась, потому что неприятные чувства сводились к вполне терпимому дискомфорту, о котором элементарно забыть. Да и удовольствия от его близости и своей желанности больше.

После душа снова был путь на носочках. Снова в спальню.

Чтобы сначала стоять над кроватью, улыбаясь, потом потянуться за отложенным ночью серебряным крестиком, который, будто уж, оплетала массивная длинная цепь. Наконец-то сжать между пальцев, почувствовав себя таким же безбожником, каким назвался сам Данила… Зачем-то прижаться губами, опустить в шкафчик тумбы.

Ей нравилось быть для него чем-то святым, чистым, неприкосновенным. Но больше всего нравится, что он не смог удержаться. Что бы ни останавливало – он себе же проиграл.

Перебираться через Данилу во второй раз Санта уже не рискнула бы – точно ведь разбудит. Поэтому постаралась устроиться с другой стороны. Аккуратно прижавшись к бедру в боксерах ягодицами, обняла себя руками, потому что одеяло – за ним, а ей прохладно.

Замерла, почти сразу почувствовав сзади движение. И не успела расстроиться, ведь очень быстро её обняли руки. Моментально стало тепло. О шею сзади потерся мужской подбородок.

Дальше там же случился поцелуй. И ниже случился.

– Ещё тебя хочу…

Данила сказал, Санта почувствовала, что и от слов, и от действий – его пальцы пробираются под футболку, гладят живот – она моментально вспыхивает…

– Можно…

Поэтому разрешает.

Поворачивает голову, ловит губы, падает на спину, приподнимает бедра, чувствует сначала скольжение ткани по ногам, потом – его тяжесть голым телом…

И он опять её любит. Они делают это молча, неспешно и очень нежно. Санта доверяется Даниле, отдаваясь чувствам, он осторожничает, играя с её телом, но волшебным образом всё угадывает. Ласкает пальцами, много целует. А когда входит наконец-то членом – Санта уже где-то высоко. Впервые кончает с любимым мужчиной, сжимая его собой.

Уже засыпая, она снова цепляется за мужскую руку и требует не уходить, не попрощавшись, потому что правда этого боится. Данила же улыбается. Прижимается к виску. И обещает.

Этого Санте достаточно, чтобы ухнуть в темноту.

На сей раз – явно надолго. Ведь когда она наконец-то открыла глаза – поняла, что в спальне светло. Он частично задвинул шторы, но оставил просвет. Сам же…

Санта повернулась на другой бок, прошлась пальцами по смятой простыне.

В спальне и не пахло порядком. Плед на полу. Там же – её джинсы, кроссовки.

Зато отчетливо «пахло» его присутствием, заставляя грудную клетку Санты вибрировать удовлетворением.

Она не уловила момента, когда Данила встал. Но он сдержал обещание – не ушел.

Прежде, чем выйти мужчине навстречу, Санта натягула домашний костюм. Дальше – быстро в ванную. Улыбалась, определяя по мелочам, что он тут был. По каплям на полу душевой зоны. По влажности развешенного полотенца. По тому, что тюбик с зубной пастой стоит чуть не там, где обычно.

Он не пытался «замести следы», и Санту это грело.

Она не сомневалась – Данила в жизни не стал бы лезть, куда не стоит, но и страдать излишней скромностью не стал. Всё сделал, как она ожидала бы от него. Не по-хозяйски, конечно, но как самый дорогой гость.

Приведя себя в порядок, к арке, отделяющей кухню от коридора, Санта шла, переживая какой-то особенный прилив нежности. Одновременно не терпелось поскорей снова увидеться, и хотелось до бесконечности оттягивать. Потому что он же просто улыбнется – а она растает.

Подкравшись к дверному проему, Санта остановилась в нём.

Замерла, затаив дыхание.

Данила сидел на одном из высоких стульев спиной ко входу. Рядом с ним стояла чашка с кофе. Сам он был одет в джинсы, стянутую ночью наспех футболку.

Волосы ещё немного влажные – значит, его душ случился не очень давно.

Значит, он вряд ли успел заскучать.

Держит что-то в руках. Смотрит вниз, крутит…

Чувствует взгляд, наверное, потому что оборачивается.

И Санта правда немного умирает, ведь он смотрит на неё по-новому. Как на свою. И действительно улыбается, но немного грустно. Не так искристо, как хотелось бы.

Проходится взглядом, не спеша здороваться.

Им же говорит: ты мне пздц как нравишься. Но есть какое-то «но»…

Оно ускоряет Санте сердце. Оно селит тревогу. Оно заставляет её улыбку чуть померкнуть…

– Доброе утро, – Данила здоровается, встает со стула, откладывает то, что держал в руках.

Это книга. Санта её знает…

– Садись, я кофе сделаю. Уже научился…

Мужчина произносит, подходя к плите. На ней стоит всё та же кофеварка. И в голове Санты мелькает ироничное: «не верится, у нас случится кофе!».

Она послушно садится туда, где сидел он. Смотрит сначала в окно, чувствуя себя необычайно блаженно. Потом – на его чашку. Он сделал всего несколько глотков. Третий – её.

Санта надпивает и морщится. Потому что без сахара и очень отрезвляющий.

Ставит чашку обратно на блюдце, потом же скользит пальцами по глянцу обложки.

В ней – ничего особенного. Если бы не те самые «но».

Девушка открывает корешок с характерным хрустом свежего издания. Книга не зачитана до дыр. Ни одна на той полке, где Данила её взял, не зачитана. Их содержание можно спокойно найти в интернете. Их важность в другом.

«С благодарностью и большим уважением,

от Данилы Чернова Петру Щетинскому».

Там хранятся его подарки отцу. Редкие юридические издания или те, в которых публиковался сам.

Переезжая в эту квартиру, она забрала их из отцовской библиотеки.

Маме объяснять свой выбор не пришлось – просто нужно для учебы.

А на самом деле… Просто нужно было для души. Туда же Санта позже ставила то, что покупала уже сама. Его рекомендации, сделанные в постах или статьях.

Она – его сталкер. Тихони тоже сталкерят.

И он, наверное, достаточно умный, чтобы всё понять. Да и она не дура, чтобы отрицать очевидное: разговору быть.

Поэтому, когда Данила подходит, наклоняет голову, смотрит сначала на профиль, потом – в глаза, Санта убеждает себя, что готова…

Отвечает улыбкой на сомнения в его глазах. Наслаждается тем, как он придерживает её за талию.

– Ты пообещала ночью, что врать не будешь, Сант. Помнишь же?

Кивает в ответ на вопрос. Помнит всё и это тоже.

– Тогда объясни мне себя, пожалуйста. Я хочу тебя понять.

Данила не предполагал, что может стать для Санты первым. Неожиданно обнаруженное выбило из колеи.

И поначалу правда разозлило. Потому что о таком предупреждают. Потому что когда девушке двадцать один – это что-то значит, о чём-то говорит.

А он не знает, что…

Наверное, хорошему преподу надо бы тут же всё прекратить, одеться, рядом посадить. И обсудить.

Ну так, чтобы по-взрослому. Педагогично чтоб.

Но Данила – херовый педагог, как оказалось. И знаток гордых фиалок тоже херовый.

Ночью он мало спал, куда больше времени апытался сопоставить, чтобы из логики ничто не выбивалось.

Получалось… Так себе.

Многое стало понятно без её объяснений.

Например, что её дрожь, когда Данила зашел «на кофе», это не стеснительность и не невозможность отказать человеку, от которого зависит её будущее.

Это неопытность и растерянность.

Он её тогда бы трахнул – а она не призналась. И сейчас не собиралась.

Очень противоречивая. Очень много вопросов поднимающая.

Испугавшаяся угроз Альбины, готовая верить во всё плохое, что только может его окружать. В её глазах – блядуна, который спит с одной, зажимает другую. Пиявки, которая высосала из её отца все соки, а стоило ему умереть – пошла сосать в другом месте. Балабола, который чешет языком о том, во что был посвящен по секрету. Танка, который прет к успеху, не гнушаясь манипуляциями на чужих эмоциях.

И тем не менее…

Ему она отдалась.

Со всей искренностью. С неподдельным желанием. С подозрительно решительной готовностью. Которые тоже помешали ему разобраться, с кем имеет дело.

Мог ли? Наверное, да.

Она машину Ромашкой зовет… Она поехала «переживать» к маме, а не ушла с головой в вечерины.

Она слишком серьезная, как для своего возраста. Ход её мыслей слишком для него неочевиден.

Но, честно говоря, вчера он совершенно не думал о ходе её мыслей.

Он вышел из машины вслед. Себе же объяснил: просто покурить. А сам смотрел, как Санта идет к подъезду, и пальцами чувствовал, как хватает за руку, разворачивает…

Потому что «я хочу тебя себе». С тех пор, как сказал, ничего не поменялось. По-прежнему хочет. По-прежнему себя останавливает.

Получить от неё сообщение:«оно того не стоит» – было откровенно неприятно. Он сам её наталкивал именно на это решение, а когда она его приняла – разозлился.

Сторонился. Жил в принятии… Самому казалось, что уже почти.

Но это было обманчиво, потому что её совсем не обязательно звать в кабинет и задавать абсолютно тупые вопросы, которые уже не раз обсудил с Леной. Её совершенно нет необходимости трогать лично. Пусть себе стажируется. Бегает. По офису и на свиданки. С молодыми, смешливыми, легкими… С кем не надо всё взвешивать и оценивать: стоит ли... С теми, кто не связан словами её отца, которые только теперь ярко вспыхивают в памяти.

«Не представляю, что сделаю, когда жениха мне приведет… Сердце остановится, наверное…».

Пётр когда-то в шутку говорил о дочке-двенадцатилетке, Данила улыбался, не придавая значения. А теперь…

Сердце четыре года не бьется, а избранный ею «жених» – это тот же должник, которому смотреть на неё не пристало. Не то, что пальцем трогать.

Данила не тешил себя иллюзиями на свой же счет. Он для Санты – далекий от «хорошего» вариант. Он сто лет не ввязывался в прямо-таки отношения. Он сексом занимается. С теми, кто нравится. Не шлюшничает по-черному, но и обязательствами с эмоциями свою жизнь не перегружает. Когда-то он обжегся на планах строить что-то большее. С тех пор прошло много времени, которое доказало: без сложностей вполне можно жить. Он жил. А влюбился, по иронии, в дочку наставника. Которой толком и предложить-то с уверенностью в своих силах нечего.

Умение строить в нём – атрофировано. Ближайшие планы на жизнь – другие. Убежденности в том, что хоть что-то может получиться – ноль. Убежденности и в том, что преград много – сто процентов.

Санта хочет стать юристом, а может стать его любовницей. Их историю запомнят. И сколько бы ни продлилась, к ней потом полжизни могут относиться соответственно.

Вот и оставит он её – с разбитым сердцем, неоправданными ожиданиями и репутацией, полной изъянов. Потому что ей и так будет сложно: никто не понимает, что там внутри у Щетинских. А она может стать ещё и девочкой, "взлетевшей через постель".

Этого надо бы избежать.

Но она открывает дверь в подъезд, по глазам Данилы бьет яркий свет. И вместе с тем, как его становится меньше – в его грудной клетке теснее.

Вслед за Сантой к подъезду подходит один из её соседей. Решение принимается само.

Сами же несут ноги. На тот этаж. К той двери.

Палец вжимается в звонок.

Руки обнимают ту.

Губы находят те.

Она просит остаться – они как вспыхивают.

С ним такого не было давно.

С ней, как оказалось, никогда.

Но почему она позволила – ему неясно. И ему важно понять.

Он не жалеет, но Санта права: знал бы – не стал. Это обычное человеческое желание не усложнять себе жизнь. И ей тоже не усложнять.

Но теперь – это уже не вопрос, а свершенный факт. Условие, из которого предстоит исходить.

И он хочет. Просто правильно.

Без домыслов там, где можно получить признание.

Санта спала сладко, а он так и не смог себя заставить заснуть полноценно. Чтобы не мучиться – встал. Уходить не собирался – обещал ведь, что не бросит. Только со вздохом отметил пятно на сброшенном покрывале, намекнувшее: совершенно точно ошибки нет.

Вздохнул, сходил в душ. Проверил почту, мессенджеры. Даже перезвонил, куря на балконе, паре человек. Потом сидел в гостиной. Бродить и шариться не считал допустимым. Но к полке ноги повели. А может снова сердце.

И он ведь не дурак, да и память у него хорошая. Что за книги – узнал. А ещё фото нашел. Свое с её отцом. Вложенное в одну из книг. Он такое не дарил. Щетинский тоже вряд ли стал бы сентиментальничать. А если да – то там должны были быть фото с другими людьми.

Или просто отца.

Но нет.

И в отличие от умницы, у него по логике – твердая пятерка. А ещё он не спешит.

Сначала возвращается на диван. Думает. Потом – с книгой – идет на кухню. Варит себе кофе. Делает несколько глотков, оборачивается…

Санта думает, что движется бесшумно, и может так и есть, но он её нутром чувствует. И желание её чувствует. Она хочет тепла. Такого, как ночью.

Он хочет его дарить. Но ему мешает зуд на подкорке. Ему нужно поговорить.

Санта садится на «его» стул, отпивает с улыбкой из «его» чашки. Гладит его книжку…

Она умиротворена. Она магнитит.

Данила сдается, подходит, прижимается, смотрит в лицо… Хочет честности, как обещала.

Не боится ничего, как самому кажется, но предчувствует, а может просто знает: Санта – об удивлении. Его, так точно…

Данила просит:

– Объясни мне себя, пожалуйста. Я хочу тебя понять.

Санта же вздыхает. Не спешит отвечать, но и сбегать не решается. Настраивается. Смелости набирается. И это так забавно… Ночью совсем ведь не боялась…

– Если бы я сказала – ты не стал бы…

Санта произнесла то, что уже говорила, посмотрела чуть виновато, но так, что становится ясно: она о своем поступке не жалеет. Понимает, что это не совсем честно, но сожаления в ней нет. Впрочем, как и в Даниле. Он хмыкает.

– Не стал бы. Ты права.

– Ты и так постоянно говоришь, что я – святая. Я не хочу быть для тебя святой.

Санта сказала будто с легким укором, Данила впервые получил возможность «услышать» себя её ушами. В жизни не подумал бы, что это её царапает. Хотя это ведь правда. Он себя же от неё отгонял святостью. А оказалось – она ещё святее, чем он предполагал.

– А чего ты хочешь, Сант? Честно… Без утаек…

Данила спросил, блуждая по лицу, Санта чуть стушевалась. Во взгляде – проблеск жадности. Губы быстро сжимаются, будто она не позволяет себе произнести первый пришедший на ум ответ. И это немного расстраивает. Её первые ответы всегда стреляют в цель.

– Я хочу тебя. Себе.

Из уст Санты его слова звучат иначе. Не как констатация, а как просьба. Она же сквозит из глаз.

– Хочу тебя любить в открытую.

Санта снова просит – голосом и взглядом. Данила их выдерживает.

Оба знают – он не бросится тут же уверять, что да, и что взаимно. И на всю жизнь.

– Нам в открытую нельзя, Сант. Ты же понимаешь…

Реагируя на фразу, Санта кивнула. Потом – задержалась взглядом на раскрытых ладонях, которые устроила на коленях.

– Я уйду из Веритас. Ты для меня важнее…

С её губ слетает новая «смелость», Данила чувствует, что его дрогнули. И так же – сердце. И дело не в потешенном самолюбии. Его трогает Сантино понимание, что они живут в мире компромиссов и жертв, и искренняя готовность выбирать его.

– Я отвечу «Костенко»… Если они возьмут – хорошо…

Санта продолжила, снова вскинув взгляд. Данила на секунду закрыл глаза, принимая дурное решение… Дурное, но рисковать должна не она. И жертвовать тоже.

– Не надо. – Мужчина начал, уловил, что Санта кривится. – Останешься в Веритас, Сант. Я тебя не отпускаю. И я тебе доверяю.

– А если узнают?

– Мы будем работать. Ты – не будешь манипулировать. Я – жалеть. Не получится – вернемся к обсуждению…

Говоря, Данила видел, что по лицу Санты гуляют сомнения. И в себе, и в удачности плана. Она ищет подвох. Но подвоха нет. Он правда хочет ей добра.

– Хорошо... Но ты не понял... Я хочу любить в открытую для тебя же… Не для кого-то…

Вернувшись к брошенной ранее фразе, Санта ее повторила, уточнив.

Данила тоже повторил – мысленно. Нахмурился слегка, слушал дальше.

– Моя девственность ни к чему тебя не обязывает. Но я и объясняться не стану. Ты сам говорил: каждый должен жить жизнь, как хочет, а не как велит статистика. Я захотела ночью. Я захотела с тобой.

– Спасибо…

Данила сказал тихо, Санта чуть нервно улыбнулась. Вздохнула каскадом, снова посмотрела в его лицо.

– Мне сложно тебя понимать, я часто ошибаюсь. Но ночью ты меня хотел. Мне кажется, всё было правильно. Не о чем жалеть…

– Я не жалею, Сант. Я хочу понять, что нам делать дальше.

Заброшенная Данилой удочка опустилась в прозрачную воду. Поплавок застыл на глади… Санта ничего не говорила, но Чернову было понятно: она не знает.

Что просить. Чего требовать. Как быть.

Они оба поддались порыву. И оба не знают, куда выворачивать дальше. Нет смысла делать вид, что между ними – химия, которую они дружно утолили. Здесь большее...

Санта повернула голову, фокусируя взгляд на обложке книги. Данила посмотрел туда же…

В кухне было тихо. Снова забурлила кофеварка…

Санта совершила попытку встать, чтобы выключить, Данила придержал за талию, получив в ответ просящий взгляд…

– Хорошая книга, да?

Спросил, смотря прямо. Моментально уловил румянец. И что его Свет кусает губу… Набирается смелости, смотрит в глаза, держа ногу так, будто он в любой момент может отпустить руки, и есть опасность свалиться…

– Не знаю. Я ещё не читала…

Санта сказала честно, её щеки честно же порозовели. И дальше можно не спрашивать, уже додумать. Но лучше начистоту. Хотя бы сейчас уже начистоту.

– Давно – это сколько, Санта?

Поэтому Данила повторяет вопрос, ответ на который уже однажды не добился.

Санта напрягается. Перестает дышать. Смотрит над его плечом…

Он готов поклясться: сейчас у нее и сердце бьется быстрее, чем билось ночью под ним.

Потому что обнажать тело – легче, чем обнажать душу. Но он нагло хочет себе всю.

– С пятнадцатого апреля…

Санта произнесла совсем тихо, осмелев достаточно, чтобы сделать это – смотря в глаза. И Данила откуда-то точно знал: его растерянность делает больно.

Он хмурится, думает…

Он не помнит, что было пятнадцатого апреля.

– Я не понимаю.

Данила признается, впитывая её закономерную горечь. Но она не сдается. И она не бросает на полпути.

Она искренняя. Честная. Смелая.

– Две тысячи шестого года.

Шепчет еле-слышно. Смотрит беззащитно.

Дает постепенно понять: всё, что происходит с ними – это не стечение обстоятельств. Не злая шутка судьбы. Не урок для него. Всё куда проще и куда сложнее.

– Я впервые тебя увидела…

Любимые папами дочки никуда не спешат.

Они делают выбор.

Пятнадцать лет назад Санта сделала свой.

Она решила, что будет любить его.