Глава 28
В прошлый раз они «споткнулись» о кухню, на сей — даже не пытались туда попасть. Даниле не надо было объяснять, разжевывать, подписывать согласие кровью или убеждать, что она просит именно о том, о чём просит.
Он всё понял. И больше не отступил бы.
Вдавливал её тело в свое и делал шаги за двоих.
Пробрался под девичью футболку, чтобы скользить по горячей спине.
В каждом его движении были уверенность и нескрываемое желание. И это посылало по телу Санты те же волны дрожи, что в первый раз, но Данилу они уже не останавливали.
– Спальня где? – его влажный шепот в губы Санта поймала своими, чтобы не ответить даже, а просто кивнуть, поднимая руки, когда он тянет её футболку вверх, а потом отбрасывает, оставив в коридоре.
И может в любой другой день Санта получила бы сердечный приступ, размышляя, что та самая спальня не готова к приему гостей. Но сегодня она просто позволяла себя вести. Ни о чём не думать. Ни о чём не жалеть. Ни при каких обстоятельствах не затормозить…
Да и Даниле, кажется, абсолютно всё равно. Интерьеры его не интересуют. Он даже не произнесет свое фирменно немногословное «у тебя красиво». Он не разулся. Она тоже.
Им не до мытья рук. Сегодня совершенно точно без кофе.
Он весь сосредоточен на ней. Ей же отдан.
Целует лицо. Особенно ему явно нравятся губы, которым особенно же достается. Он их сладко мучает своими, а Санте хочется только, чтобы продолжал.
Данила прижимается колючей щекой к ее скуле, небольно придерживает зубами мочку, мнет руками ягодицы, вызывая особенно острые реакции…
Футболки Санты между ними больше нет, поэтому девичья грудь трется о кружево. А кружево – о его футболку.
В горячий живот вжимаются его поднявшиеся от джинсов пальцы…
Санта делает ещё один шаг под натиском и чувствует, что сзади кровать…
У неё перехватывает дыхание на долю секунды, она на неё же каменеет… Но больше сомнений себе не позволяет. Данила слишком хорошо умеет чувствовать. Он слишком хочет правильно чувствовать её.
Он чуть подталкивает, Санта опускается, собирая основаниями ладоней в складки мягкий плед…
Мужские руки упираются в него же. Данила наклоняется, давая без слов понять, что ей нужно подвинуться глубже.
Санта делает это, забив на утонченность движений и на то, что пачкает свои же вещи подошвами кроссовок. Лишь бы не разрывать контакт. Лишь бы он стал тесней…
Они целуются долго, мучительно, сладко.
Вслед за ладонями на плед опускаются локти Санты. Вжимаются с силой, потому что Данила нависает сверху, целуя с каждым разом всё настойчивей и глубже.
Он очень серьезен. Он сосредоточен. Он наверняка так же решил для себя всё отбросить. И ни о чём не жалеть.
Он держится на одной руке, второй же скользит по выгнутому навстречу позвоночнику.
Отрывается от губ, смотрит вниз.
Туда, где грудь под кружевом и подрагивающий живот.
Туда, где Санта подается навстречу…
И внутренне сжимается, потому что мужские пальцы крадутся по спине нежнее некуда, а глаза будто выжигают…
Он – состоит из контрастов. Она – состоит из любви.
У неё сбивается дыхание, когда Данила расслабляет крючки на бюстгальтере. Ткань повисает, а пальцы гладят там, где она ещё недавно держалась в натяг.
Как когда-то давно на кухне, Данила тянется губами к её животу, прижимается…
Санта не сдерживает чувственный выдох, а потом чуть краснеет – потому что он поднимает взгляд, в котором – немного лукавства, мальчишеская улыбка…
И он снова прячет её, прижимаясь к коже. Ему нравится, как она реагирует на его движения. Для него – абсолютно невинные. Для неё – взрывающие личный космос.
Данила ласкает её кожу, её же царапает, ведет носом выше…
– Свет не надо?
Спрашивает тихо, приподняв голову, ловя её взгляд. Санта убедительно мотает головой. Она боится, что свет её испугает, придаст происходящему большей реальности. Даст ему рассмотреть лучше любые намеки на то, что она предпочла бы скрыть.
Благо, он не настаивает…
Кивает, его взгляд снова опускается. Он ведет пальцами по выступающим ключицам, ими же любуясь. Не спешит будто. Наслаждается. Дальше – поднимается к лицу…
– Посмотреть на тебя хочу. Можно?
И задает вопрос, который заставляет покраснеть, хотя Санте казалось – что сейчас уже некогда смущаться.
Она осторожно кивает, а потом не дышит, позволяя миллиметр за миллиметром скатывать с плеч бретельки, приподнимает локоть, освобождается от лишнего. Позволяя на себя смотреть. Трогать себя позволяя. Легкими касаниями – кончиками пальцев, которые проезжаются от пупка, выступающих ребер вверх до полной груди… Проходятся по ней, делая кожу гусиной, обводят ареолу…
И это слишком чувственно, потому что Санта не выдерживает – снова закусывает губу, испускает тихий коротенький стон…
Снова ловит мужскую улыбку и быстрый взгляд, а потом закрывает глаза, сглатывая, когда сосок накрывают уже губы.
Плед сминается пальцами сам. Сама же сильнее выгибается девичья спина.
Сам приоткрывается рот, само ускоряется дыхание… Повышается нетерпеливая концентрация желания, скатываясь жаром вниз из солнечного сплетения в промежность.
Когда Данила отрывается от груди и тянется вверх, её губы сами ищут его губы. Они влажные и прохладные, Санта их греет. Пока Данила не отрывается, чтобы снова смотреть.
– Идеальная вся. Даже не верится…
Мужской шепот снова проникает под кожу, звенит в ушах, ускоряет дыхание. Санта открывает глаза, встречаясь с его серьезным взглядом. Зная, что он не лукавит сейчас. Это не пустой комплимент ни о чём. Это значит, что он о ней думал. И сейчас у него совпало.
Ответа Данила не ждет. Снова тянется к её рту, поцелуи из рваных и страстных постепенно становятся нежными, тягучими, глубокими. Мужские руки изучают территорию, не стыдясь. Гладят живот, расстегивают пуговицу на джинсах, скользят по бедрам, сгибают коленки, щекочут голые щиколотки…
О пол с громким звуком бьются подошвами её стянутые наспех кроссовки.
Испытывая одновременно стыд и невероятной силы возбуждение, Санта приподнимает таз, позволяя Даниле снять с неё джинсы… И снова смотреть.
Уже сверху, когда он стоит, возвышаясь над ей кроватью. А она – полулежит на ней же поперек, придерживаясь на локтях. Из ткани на Санте – кружево стрингов и хлопковые следы.
Сам Данила тянется к вороту своего пуловера через голову, дергает вверх, снимает, отбрасывает куда-то на пол, снова не глядя…
И пусть Санта в жизни не осмелилась бы произнести «посмотреть хочу», но запретить это сделать ей некому.
Впрочем, как некому запретить трогать.
Когда он снова наклоняется, упирается руками, тянется губами к ее лицу, а Санта переносит вес на один локоть, чтобы освободившейся рукой скользить по предплечьям и плечам, чувствуя, как крышу сносит от ощущений. Твердых мышц и горячей кожи.
Ноги сами обвивают его бедра, царапаясь о слишком грубый джинс. Грудь и живот дразнят редкие касания и жар мужского торса, а ещё вдруг обжигает ударом теплого металла…
Это нательный крестик. Оказывается, он носит.
И сейчас он лежит на ней. Между вздымающихся полушарий.
В Санте просыпается детское желание схватить и сжать в ладони, но она не успевает.
Данила поднимается над ней на колени, сжимает между пальцами, тянет так же через голову.
Делает это, неотрывно смотря на неё. Полуоткрытые, блестящие губы. Лихорадочно порозовевшие щеки. Часто вздымающуюся грудь. Разведенные колени.
Крестик опускается на покрывало рядом с Сантой, Данила берется за ремень…
– Безбожника из меня делаешь, святая Санта…
И пусть он вроде как шутит, но для Санты это звучит по-особенному серьезно. Сжимает сердце. Множит любовь.
И так же, как он смотрел на неё, она смотрит на его широкие плечи, которые так хочется до бесконечности сжимать. Плоский живот. Узкий таз. Тонкую полоску жестких волос, ведущую от пупка, резинку боксеров.
То, как грациозно он наклоняется к ней. Как идеально прижимается пахом к промежности и губами к губам, как щекочет легкими касаниями, как распаляется сам, распаляет её. Как давит возбуждением, как помогает понять: они оба одинаково хотят…
Данила снова просит своими действиями приподняться, оставляя её совершенно голой. Сжимает влажную ткань в пальцах, свободными – тянется вниз. Не спешит ласкать там, где хочется до боли. Пробегается кончиками по внутренним сторонам бедер…
Заставляет практически изнемогать, напрочь позабыв о страхе. Мучительно долго будто играет, и когда Санта готова просить – скользит по влаге вверх к лобку…
Чувствует, конечно, как Санта от переизбытка неосознанно втягивает его губу, посасывая, прикусывая.
Она точно не знает, но ей очень хочется острее.
Бедра подаются навстречу пальцам, пальцы обводят клитор, губы ловят «пожалуйста», после чего контакт разрывает Данила. Он не ждет, что Санта будет стягивать с него одежду, от боксеров избавляется сам.
Из-за чувства почти тут же прижавшейся к промежности горячей головки Санту будто накрывает. Это уже очень чувствительно. По телу бежит дрожь, её пальцы съезжают на мужскую грудь, скользят по бокам, он ведет членом, распределяя её влагу, а она впивается ногтями в его кожу, утыкаясь носом в шею.
– Ты не пьешь таблетки?
Данила спросил, Санта честно мотнула головой, поборов идиотское желание соврать, чтобы его ничто не остановило. Но он, кажется, готов. Целует в висок, снова отрывается.
Дальше Санта слышит шелест фольги. Следит пьяно, как латекс раскатывается по длине. Сейчас ей не стыдно – всё очень красиво. Лучше идеальности, о которой она не мечтала.
Только остро чувствуется постоянная нехватка, которую утолить можно, если кожа к коже.
Новое давление членом на вход чувствуется иначе. Куда сильнее.
Данила прижимается к губам Санты, она подается навстречу, пытаясь отбросить страх и просто отдаться. Она не знает, как это будет. Но как бы ни было – важно, что с ним.
Его первое движение – короткое. Она понимает, почему. Сама слишком зажата. Старается расслабиться. Старается пустить…
На втором чувствует легкое жжение. Ей туго. Ему, наверное, тоже. На третьем – он входит полноценно и резко, а она выгибается, не в силах сдержаться.
Санта открывает рот, выпускает в воздух вскрик. Потому что перед глазами – снова точки. Но уже красные.
Потому что это очень больно, когда впервые.
– Санта…
Данила окликнул, замерев, она рискнула посмотреть не сразу. Ей надо было свыкнуться с ощущениями. С теснотой внутри. С постепенно отступающей болью. С тем, что между ними свершенный факт: он – её первый, и там наверное кровь…
– Санта, на меня посмотри…
Если первое обращение звучало требовательно, второе – тише и больше походило на просьбу.
Глупо было бы пытаться спрятаться от мужчины, которому отдаешься с потрохами. Глупо сейчас будет врать.
Поэтому Санта заставила себя опустить подбородок и взгляд. В Даниле читались растерянность и даже злость будто. В ней – осознание, что виновата. Но она не жалеет.
– Почему не сказала?
– Потому что ты не стал бы…
Тихо говорит правду, после которой Данила закрывает глаза, шумно выдыхая…
Выходит, вроде бы даря облегчение, а на самом деле, опустошая…
Смотрит вниз, потом снова в её лицо…
– Дурында маленькая…
Ругает, но Санта чувствует облегчение. Она даже улыбается. Тянется к его лицу пальцами, ведет по щеке. Ласкает, как бы извиняясь, и такой же ласки просит…
– Ну вот что ты за дурында, а?
Он же сопротивляется. Искренне спрашивает. Искренне же не ждет ответа. Потому что что-то уже понимает, о чём-то несложно догадаться.
– Прости…
Санта извиняется, Данила только ещё раз вздыхает, потом же тянется к губам.
Наверное, хорошей наукой было бы вот сейчас её оставить. Встать, одеться и уйти. Он же – взрослый. О таком предупреждают. Это она «дурында маленькая», но Санта не зря выбрала его.
Он снова её целует, но уже нежно-нежно. Мягко-мягко. Легко.
– Очень больно?
Спрашивает, нахмурившись, Санта же самоотверженно мотает головой.
– Совсем не больно, – нагло врёт, получая в ответ грустную усмешку и тихое:
– Я слышал…
После которого – новый нежный поцелуй. Скольжение губами вниз до шеи, касания к ней…
Будто извинительные поглаживания по телу, хотя извиняться не за что. По Даниле видно – новость его отрезвила, если не сказать, что долбанула по башке. Он гладит её машинально, но когда снова возвышается и смотрит в лицо, Санта понимает: взгляд стеклянный. Он думает. И он решает…
Фокусируется на её лице, вряд ли понимая, что Санта – не дышит.
Тянется к нему, целует снова.
Сначала аккуратно, потом сильней…
Когда Санта приоткрывает рот – ругается сквозь зубы, но «приглашением» пользуется.
Санта чувствует, что внутри ещё немного саднит, но когда головка вдавливается с силой в промежность – это вызывает у неё не страх, что взрыв и точки повторятся, а благодарность и триумф. Потому что ей очень важно, чтобы вот сейчас он не ушел.
Ей очень нужно, чтобы разум проиграл.
– Хочу тебя – сил нет. Остановиться, блять, должен…
Данила говорит, оторвавшись от губ, противореча себе же. Потому что слова об одном, а движения – об обратном. Он снова её наполняет. Он нахмурен, следит за реакцией. А в Санте правда чувство собственной победы перебивает боль.
Которая теперь не острая. Он не так резок, она уже знает, к чему нужно быть готовой…
– Мне мало. Я ещё хочу. Пожалуйста.
Данила замирает, Санта тянется к его губам. Он пытается найти в ней ложь. Изучает полутона. Но их нет…
Одновременно с медленным движением внизу он её целует.
– Мне не больно…
Кривится, реагируя на ложь, но не отступает. Толкается внутрь, заполняя сильнее. Ныряет языком между приоткрытых губ. Сжимает грудь, выходит и снова толкается…
– Никогда мне не ври, Сант. Слышишь? Вообще никогда. Всегда правду говори. Всегда и всё мне говори, хорошо?
Задает вопросы, давая прочувствовать свои движения внутри. Плавные. Не резкие. Предсказуемые и из-за этого не пугающие.
Он медленно выходит, медленно же заполняет ее собой. Следит за реакциями, скрывает свои.
Санта сжимает мужские бедра, ловит его взгляд. Она знает, что в её одновременно требование и просьба. В его – сомнения и ласка. Они не борются даже, вдвоем за одно.
Тянутся друг к другу, друг друга целуют…
– Хорошо?
Данила переспрашивает, Санта судорожно кивает. И это, кажется, его чуть успокаивает.
Он закрывает глаза, выдыхает, прижимается губами к её щеке, чтобы дальше делать движение за движением. Осторожные, но все равно острые. Мешая её боль с неожиданным наслаждением.
Старается быть сдержанным, но Санте хочется, чтобы он себя отпустил. Это не так невыносимо, как он себе придумал. Его движения заражают. Она снова говорит об этом. Но снова не словами. С силой вжимается пальцами в его кожу. Сама ищет губы. Подается бедрами навстречу, явно противореча его тактике быть осторожным.
Данила её понимает. Чуть-чуть колеблется, но быстро сдается. Движения становятся резче. Мужские руки – жадными.
Он пьет поцелуи и присваивает себе тело.
Ускоряясь, вжимается в шею, с силой втягивая кожу на ней. Так, что тоже больно. И из-за этого же приятно.
Задевает зубами, трется повлажневшей кожей, тянется ко рту, толкаясь сильней…
И Санта не знает, это уже её удовольствие или то, что движет Данилой так заразно, но с каждым новым усиливающимся и ускоряющимся движением ей самой передается. И срывается с губ тихими стонами. В них нет боли, зато они же его подгоняют.
Момент, когда его накрывает, чувствуется Сантой по-особенному. Ему предшествует серия быстрых движений. После которых Данила замирает, задерживаясь в ней, дышит рвано, щекоча скулу. Неосознанно толкается ещё, будто хочет оказаться глубже, сглатывает раз за разом, когда Санта скользит подушечками по его спине и бокам, как бы успокаивая, а потом выдыхает, перекатываясь.
Держит пальцы вжатыми в её талию. Понемногу успокаивает дыхание. Смотрит в потолок. Потом – туда, где ждет её взгляд с опаской. Данила приподнимается, тянется к губам Санты. Целует коротко, после чего снова падает на кровать, прижимает Санту за плечи к себе, заставляя лечь грудью на грудь, ведет по спине, утыкается в волосы…
– Ты мне как мир перекраиваешь. Разве так можно?
Данила спрашивает будто даже с укором, но больше – с нежностью. А Санте нечего ответить.
Она обнимает его за шею, вжимаясь лбом в по-прежнему вздымающуюся грудную клетку.
Не скажешь ведь, что её мир по его лекалу скроенный.