Стану смелой для тебя

Глава 21

Глава 21

– Сантуш, тебе ещё кусочек отрезать?

Лена привстала, потянулась за тарелкой, на которой стоял привезенный дочерью гостинец – любимый для обеих лимонный кекс.

Застыла, глядя на младшую Щетинскую, явно ожидая ответа. Она же…

Смотрела в окно. Задумчиво. Будто находилась не тут.

Слышала обращение, конечно. Но как через толщу воды. Не сразу поняла, что это к ней. Когда поняла – встрепенулась, засмущалась, потому что во взгляде мамы – уже волнение… Улыбнулась, головой мотнула:

– Нет, ма… Спасибо… Я наелась уже…

Дальше же молчала, выдерживая долгий мамин взгляд, слушая тяжелый вздох…

А потом сама будто выдохнула, когда Лена вновь опустилась на стул, обняла пальцами чашку с недопитым чаем, опустила взгляд в неё.

Правда ненадолго. Почти сразу немного повернулась к дочери:

– Всё хорошо, Сантуш?

Старшая Щетинская спросила аккуратно, чуть склонив голову, Санта только ярче, убедительно (как самой казалось) улыбнулась, хотела бы что-то сказать, да как-то…

Взгляд сам собой снова устремился в окно.

Туда, где задний двор родного дома.

Где до сих пор стоят качели, на которых её раскачивал отец. В самом счастливом детстве. Незабываемом и по-больному прошедшем.

С момента разговора с Альбиной в туалете Веритаса прошла неделя.

Санта не стала ничего выяснять с Черновым. Намек Примеровой на то, что мужчина, которому её отец мог доверить сокровенные вещи, рассказывал их любовнице развлечения ради, будто сердце вырвал.

Сделал очень больно «маленькому барселонскому сувениру». Девочке, зачатой родителями там. Оттуда же получившей свое необычное имя. Для Лены и Петра это было маленькое чудо. Они услышали, как другая пара обращается «Санта» к своей маленькой дочери, им обоим запомнилось. И оба же не сомневались, когда уже вернувшись в Киев увидели две заветные полоски.

Для Елены Санта стала первой и долгожданной. Для Петра – поздней и немыслимо любимой. Для обоих – немного святой, потому что приумножила их любовь до бесконечности, до бесконечности же её продлив.

Но это – слишком интимно, чтобы рассказывать всем и каждому. Происхождением её имени Петр мог поделиться только с самыми близкими. И от них же теперь мог получить очередной нож. Потому что а вдруг он поделился чем-то ещё? Вдруг он был слишком открыт с людьми, которые такого доверия не заслужили?

Санта не знала. И знать не хотела. Не смогла бы поверить, что что-то ужасное может быть связано с её отцом. Но и дела с человеком, его полощущим, иметь тоже не стала бы.

Альбина хотела её испугать. Хотела шантажом заставить оставить попытки завоевать внимание Чернова. Но вместо этого заполнила душу миллионом сомнений и раздирающим на куски непониманием.

Санте сложно было смириться, что Данила настолько изменился со времен, когда его приглашал в этот дом её отец. Или что он изначально был настолько лицемерным.

Что действительно просто собрал сливки, не посчитав нужным отблагодарить хотя бы уважением. Элементарным уважением к человеку, который по его же словам сделал для него так много…

Что мог говорить плохое о Петре за глаза. Что даже после его смерти мог…

Когда кумир спускается с пьедестала на грешную землю опороченным – это больно. Но когда ты его ещё и любишь – больно втройне. Санте было именно так.

Она не взяла трубку в тот вечер, хоть он и звонил. Полночи изводила себя, мучилась злостью и желанием сказать всё… Вот просто всё – и ему, и его карманной стерве. В итоге же просто написала: «ничего не получится. Оно того не стоит».

Потому что в жизни не стала бы очередной бусиной на ожерелье достижений Чернова, каждое из которых связано с её отцом. Которого он сам – недостоин.

Когда сообщение было отправлено – Санта пережила момент мстительного облегчения. Но он прошел… И стало только хуже.

Данила не ответил. Просто принял к сведенью. Что испытал – Санта даже угадывать не взялась бы. Она запуталась.

Сердце кричало, что ему можно верить, что между ними правда что-то есть, а голова… Что у него есть Альбина, есть практика, есть тумба с кубками и лживое показушное уважение, за которым – такая же желчь, как сочится из Примеровой. Да и на стажировку он её взял тоже скорее всего, чтобы досадить Игнату. Макнуть его носом в то, что посторонний человек оказался более расположен к той, в ком течет одна с ним кровь.

Подумать обо всём об этом у Санты было много времени. И пусть не хотелось, но всё складывалось ладно. Делало гадко.

Она снова начала рассылать резюме. Оставаться в Веритасе больше не хотелось. Но и уходить в порыве истерики – глупо. Тем более, что Чернов будто бы принял её ответ.

Они снова почти не пересекались. А когда да… У неё сжималось сердце и перехватывало дыхание. Ей не хватало смелости смотреть в глаза, а он не выражал своими ничего.

Наверняка не понял, с чего вдруг… Но наверняка же не так уж много потерял. Это ведь она «давно». Настолько, что сходу даже не посчитаешь. А он во всём продуманный. Зачитал права, обозначил риски, оставил всё на её плечах, чтобы на своем добавить звездочку.

Приятную, маленькую. Так же, как занять любимый столик, занять ещё и дочь.

Чувствуя, что на душе снова становится слишком муторно, Санта непроизвольно вздрогнула, возвращаясь из мыслей на кухню.

Туда, где мама смотрит на неё задумчиво и больше ничего не говорит…

– Ма…

Пока к ней не обращается сама Санта. Предварительно набравшись храбрости, потому что долго сомневалась, стоит ли…

– Что, Сантуш?

– А ты знаешь Альбину Примерову?

Как бы ни хотела абстрагироваться от слов гадины, Санта то и дело непроизвольно к ним возвращалась. И в голове непроизвольно же строился миллион версий о том, что и откуда плохого она может знать о Петре.

Санте было неприятно, но она полезла искать, где, когда и с кем она работала. Оказалось – в Лексе, но не всё время. Пришла позже Данилы, ушла чуть меньше, чем за год до его ухода, то есть до смерти Петра, вернулась недавно – около года. И снова ушла… Работала в практике старшего Щетинского. Потом – Игната. Юристом правда была хорошим, а вот человеком…

– Примерову? Альбину…

Елена повторила, явно стараясь вспомнить. Закусила губу, несколько секунд смотрела в то же окно, что Санта…

– Не знаю, малыш. Мне кажется, не знаю…

После чего сдалась, вызывая у Санты с одной стороны облегчение, с другой – страх…

– Хотя подожди…

Не дав дочери снова углубиться в мысли, Лена потянулась за своим мобильным. Недолго что-то искала. Потом повернула телефон экраном к Санте, показывая фотографию той самой…

И как бы Санта ни хотела сдержаться – всё равно скривилась. Кивнула.

– Да. Я о ней…

Старшая Щетинская положила мобильный на стол, опустила на экран уже свой взгляд, улыбнулась как-то… С ностальгией что ли, вздохнула, заблокировала.

– Алю знаю. Точнее раньше знала. Слышала много… От папы твоего. А почему ты о ней спросила?

Первым желанием было тут же пойти на попятную, но Санта не дала себе же. Портить маме настроение в жизни не стала бы, но не спроси хоть что-то сейчас – ночью уже не заснула бы. А у нее и так со сном в последнее время не очень. Слишком много думает. Зачем-то страдает…

– Она недавно работает в Веритасе. До этого работала в Лексе. И она такая… М-м-м…

Санта попыталась подобрать слово, Лена же снова улыбнулась. Будто понимая…

– Сложная. Твой отец всегда так говорил. Он не хотел её брать на работу в свое время. Импульсивная. Детство в одном месте. Незрелая тогда была. Но её Даня привел. Петя взял, скрепя сердцем. Не ошибся. Она создавала много проблем. Но он так Даню учил в первую очередь. Берешь на себя ответственность за человека – думай, стоит ли оно того. Он её долго прикрывал. Спасал. Но когда она вильнула хвостом и ушла – Петя говорил, что Даня и сам выдохнул… Не думала, что он с ней снова свяжется…

Лена рассказывала, продолжая улыбаться. А Санта почему-то только грустнела.

– Связался…

Шепнула, смотря при этом на оставшийся в чашке чай. Продолжая не понимать. Совсем его не понимать. И немного завидовать Альбине, как бы ужасно ни звучало…

– У тебя какие-то сложности, Сант? С Альбиной не поладили?

– Да нет, мам… – пусть Елена вышла на правильный след, Санта решила оставить свои сомнения при себе же. Отмахнулась, неправдоподобно улыбаясь, быстро снова опуская взгляд… – Просто мне кажется, они разные такие…

– Даня и Аля?

Лена уточнила, Санта кивнула осторожно. Ей не стоило бы развивать разговор. Зачем ей подробности? Но стопорить себя не получалось.

Она с затаенным дыханием ждала, во что выльется новая мамина задумчивая улыбка…

– Дружба – она такая, малыш. Впрочем, как и любовь.

– Такую только по любви можно терпеть… – Санта произнесла тихо, Лена рассмеялась, чуть заражая, заставляя младшую Щетинскую тоже улыбнуться.

А потом почувствовать тепло – маминой ладони, накрывшей её руку, и маминой же любви.

– Мы с Петей тоже никогда не понимали, что Даня в ней нашел… Хотя так нельзя говорить, наверное. Хорошее есть в каждом человеке. Но это ведь дорогого стоит. Данила – невероятный друг…

– Они спят, ма…

К чему клонит Лена, Санта понимала. И сама толком не объяснила бы, зачем уточняет, но уловила, что улыбка матери становится сначала недоверчивой, потом снисходительной будто…

– В жизни не поверю, малыш… Это слухи всё. Знаешь, сколько про папу твоего распускали? Я бы поседела во всё верить. А ему верила. Всегда.

Лена говорила, а у Санты сжималось горло. Не умей она держать эмоции в себе – слезы уже набежали бы на глаза. Она уже неделю варилась в страхе узнать что-то ужасное об отце и не иметь возможности защитить от этого маму. А она будто знала об этом. Знала и умела успокоить.

– Алька – стерва, пусть она меня простит. Я думаю, Даня ей помогает. Но он в жизни бы с ней не связался. Ты просто не знаешь, сколько она из него крови выпила тогда… Ему бы другую… Но жениться точно пора…

Елена протянула, задумавшись о чем-то своем, сердце Санты забилось быстро до боли… Она отчаянно ждала продолжения, но мама встрепенулась, сняла свою ладонь с Сантиной кисти, встала из-за стола…

– Кстати…

Сказала невпопад, ненадолго вышла, чтобы вернуться с конвертом в руках.

Снова сесть, глядя на Санту с нетерпением будто протянуть…

– Это что?

Девушка задала вопрос, старшая Щетинская не ответила, только вытянула руку ближе к Санте. Которой почему-то страшно было брать в руки обычный белый конверт. Открытый, но без любых опознавательных.

Внутри лежало глянцевое приглашение.

Санта покрутила его, начала читать параллельно с тем, как мама – говорить.

– В среду Даня приезжал…

Взгляд Санты моментально поднялся, получился слишком острым… И никак не сгладишь, поэтому лучше вернуться к приглашению и скользить по нему невидящим взглядом, когда в ушах – мамин голос, а по телу мурашками осознание – он был здесь. Три дня назад он был здесь. Сидел на том же стуле. Чай пил.

Предатель, держащий в пальцах её сердце.

– Передал приглашение. Ассоциация выпускников учредила премию. Учившиеся у нашего папы собрали деньги. Они теперь каждый год будут отправлять троих студентов-магистров в Вашингтон на трехмесячную стажировку. Стипендия именная. Вручать будут в следующую пятницу. Даня сказал, что какое-то юридическое издание организовывает мероприятие – и вот на нём… Они просили меня быть. Вместо папы. Представляешь?

Что будет, если поднять взгляд – Санта знала. У Лены в глазах – слезы. Не потому, что слабая или излишне сентиментальная, а потому что ей до сих пор всё это по живому. А ещё потому, что важно, чтобы мужа помнили таким, каким он был. Истинным меценатом, болеющим за профессию и талантливых детей, в неё приходящих идеалистами.

Ей не хочется помнить плохого. О плохом не хочется думать. Ей хочется маленького чуда…

– Мамуль… – и Санте больно становиться в этом чуде тормозом, но есть же обратная сторона…

Её взгляд скользит по приглашению, которое пестрит перечнем юрфирм, оказавших поддержку. И там есть не только Веритас. Там и Лекса есть. И Игнат с Макаром там будут. И они будут вести себя, как всегда… На одну сцену с «другой семьей» они не выйдут…

– Не торопись, Сантуш… Я тоже сначала была настроена скептически. Но Даня мне обещал… Он сказал, что организаторы очень просили. Предложил лично отвезти. Он со мной вручать будет… Я ему верю, Сант… Он же нам помог уже. Я и про тебя спрашивала…

Лена продолжала говорить, а у Санты будто нож проворачивался в сердце. Потому что в ее голове – ему не надо верить. Но в маминых глазах столько надежды, столько желания… Что просто нет сил вот сейчас разбивать сердце ей. Тем более, кто она такая? Трусливая соплюшка. Слишком много думающая. Слишком малого достигшая.

– Даня сказал, что очень тобой доволен. Что ты – умница с огромным потенциалом. Мне так приятно было, когда он тебя хвалил, малыш… Гордилась невероятно!

Санта ни на секунду не сомневалась в искренности эмоций и слов матери. Свои же скрыла за кислой улыбкой. Мысленно заталкивая поглубже желание спорить с ним… Без него. И объяснять, что всё это – пустые фразы человека, соблюдающего формальность.

– Приглашение на двоих… Давай вместе?

Санта опустила приглашение на стол, ее руку тут же снова накрыла мамина. В кухне повисла пауза.

В их доме стало тихо-тихо. Санте на секунду страшно, потому что она не представляла, как мама может продолжать в нём жить, когда он стал таким пустым. Ей ведь здесь почти всегда одиноко. А ей, наверное, безумно важно получать хотя бы такие приглашения. А это ведь первое за несколько лет. С тех пор, как Щетинские-сыновья завуалированно, но четко дали понять: отец должен ассоциироваться с ними. Всех это устроило. Лена с Сантой сделали вид, что это не делает больно. Хотя на самом деле…

Санта знала: когда Данила вот так же протягивал конверт Лене – у нее сердце выпрыгивало ещё сильней. И глаза горели тоже по-особенному.

– Я не могу… Это неправильно. Я же стажируюсь. Не хочу, чтобы выглядело, будто лезу раньше времени. Вот когда меня пригласят – тогда пойду, – Санта говорила, пытаясь придать голосу энтузиазма, а радостью во взгляде перекрыть сомнения. – Но ты иди. Если хочешь – конечно, иди. Ты заслуживаешь. Развеешься. Знакомых встретишь…

Интуиция кричала, что это плохая идея, но у Лены в эти годы было слишком мало поводов для радости.

Уже ночью, вернувшись в свою квартиру, Санта долго крутилась, злясь на себя за то, что которую ночь подряд не может уснуть. Которую ночь подряд думает обо всём, происходящем в жизни. Но больше всего – о Даниле Чернове.

О неспособности провести грань, где он, а где ложные представления о нём. И о неспособности унять желание видеть лучшее.

Мамины заверения, что у них с Альбиной быть ничего не может, не укладывались в голове. Потому что только за своего мужчину женщина может бороться так отчаянно и угрожать так низко.

Но что если вдруг мама всё же права?

Если Альбина соврала, если Гриша недопонял? Если она сама – сложила так, как складывалось, а не как есть на самом деле?

Выход из ситуации вроде бы прост – спросить у Данилы. Ртом, не глазами. Но есть ли смысл?

Санта не знала. Только в очередной раз вздохнула, снимая блокировку с телефона и пялясь в открытое окно переписки с партнером Веритаса.

Он был в сети недавно. Но явно не ради неё. Потому что у них в диалоге уже больше недели ничего нового. Он не посчитал нужным ответить на брошенное сгоряча:"Оно того не стоит". Санта его понимала. Себя хуже. Но как-то…

Сердце требовало. Пальцы запорхали по буквам, глаза их же впитывали, с характерным звуком диалог подняло новое сообщение от неё:

«Спасибо, что пригласили маму. Для неё это очень важно».

Санте не стоило писать. Для него это – лишняя информация. Но она не смогла сдержаться.

Не успела ни заблокировать трубку, ни засунуть под подушку, включив сонный режим. Он сразу прочел. Печатать ответ не спешил, но Санта всё равно замерла, переживая то же, что когда-то. Бросает в жар от осознания: они сейчас вдвоем смотрят на экран и видят одно и то же.

«Я знаю. Поздно. Спи».

Его ответ вспыхивает на экране неожиданно, пусть Санта и гипнотизировала его, не моргая. Он сух. Будто зол даже. Он ускоряет сердце, делая только больней.

В ней должен бы проснуться протест: ведь по какому праву указывать?

Но протеста нет.

Санта откладывает телефон на свободную половину кровати, отворачивается, долго смотрит просто в не зашторенное окно.

Ладони чешутся, зачем-то хочется его набрать. Но так нельзя себя вести. Нужно отвечать за слова. Нужно верить глазам. В глаза же правде смотреть.

У них всё равно ничего бы не получилось. И дело не в Альбине.

Дело в том, что Санте не хватает смелости действовать без оглядки. На что – вопрос второй.