Стану смелой для тебя

Глава 27

Глава 27

Трусость портит жизнь. А смелость – её усложняет.

Санта смотрела в боковое зеркало внедорожника, пытаясь одновременно усмирить нервы и поверить, что она действительно сказала вслух. Он действительно ответил «можно», и теперь за их спиной закрываются ворота маминого дома, а впереди – сорок минут, которые можно провести в трусливой тишине или неизвестно куда способном вывести смелом разговоре.

Заводить который Чернов не спешил.

Наверное, элементарно не знал, чего стоит ждать от неё. Куда её сегодня понесет.

Она же просто хотела, чтобы каждое сказанное слово прозвучало правильно. Чтобы они поняли друг друга. Чтобы стало легче. Сейчас и вообще.

– Твоя машина в Киеве?

Данила спросил, заставляя Санту встрепенуться и зардеться.

Можно было бы соврать, он не стал бы проверять, но Санта сегодня за правду. Поэтому:

– Нет.

Ответила, принимая его ухмылку, как заслуженную кару. Потом – взгляд. В отличие от тех, что были в холле – будто озорной. Но это – напускное. Он просто взрослый и опытный. Он просто умеет держать себя в руках. Он просто понимает, как ей неловко и пытается сгладить, в шутку свести…

– Тебе настолько не нравится водить?

Санте хотелось ответить: «мне настолько нравитесь вы», но это всё испортило бы, поэтому она сдержалась. Сначала пожала плечами, потом, принимая его мягкую подачу, попыталась зайти осторожно. Издалека…

– Мне нравится. Купер – папин подарок. Последний.

Санта говорила, смотря на профиль водителя. Для него эта информация, кажется, лишняя. А ей откровенно хочется поделиться. Впервые с кем-то.

Она чуть хохлится, потому что по коже – мороз, а потом берет себя в руки, вздыхает, продолжает.

– Папа заказал машину мне на восемнадцатилетние. Просто сам не дожил до вручения. Когда её привезли – папы уже месяц не было. И это очень сложно было… Радоваться, когда разучилась… С неё в салоне снимали ткань, а мы плакали с мамой. Всем было неловко. Я долго не решалась пойти на курсы. Потом – сесть за руль. Поначалу было совсем сложно. На каждом шагу и по каждому поводу спотыкаешься. Как ходить разучилась, а надо.

Санта старалась говорить настолько спокойно, насколько была на это способна. Но видела, что Данила слушает её внимательно, будто бы даже хмурится ненадолго. И ей снова чуть стыдно, потому что она не хотела давить на жалость. Она уже сто раз пожалела, что зачем-то безосновательно переложила часть ответственности на его плечи.

– Но это прошло. На самом деле, я люблю. И водить, и машину. У неё даже имя есть…

Вспоминая об этой наивной мелочи, Санта непроизвольно улыбнулась, опуская взгляд на раскрытые руки.

Странно, но они не дрожат.

Странно, но ей как тепло. Она не чувствует его гнева или обиды. Отстраненности.

Только свою ему благодарность. И свою перед ним вину.

– Какое? – Данила спросил, повернув голову. Получил в ответ на взгляд стеснительную улыбку.

– Ромашка…

Произносить было неловко, но Данила не выразил скепсиса – хмыкнул просто, проходясь взглядом по зардевшемуся лицу.

– Почему Ромашка? – и спросил, хотя на самом деле, ему на все сто абсолютно без разницы.

– Она белая. Черная крыша. Желтые зеркала.

А услышав тривиальное до невозможности объяснение хмыкнул, замолчав ненадолго.

Они преодолели два лежачих полицейских, после чего Данила снова повернул голову, его глаза улыбались.

– Прокатишь на Ромашке, значит. Трижды. Я считаю.

Замечание не требовало ответа. Да и Санта не смогла бы сходу придумать что-то достойное, поэтому просто пожала плечами, улыбаясь, смотря в руки. Зная, что если появится повод – она обязательно вернет «долг».

– Я была неправа, Данила. Извините меня.

Вроде как невыносимо сложные слова вышли из горла легче некуда.

Санта обратилась, поворачиваясь в кресле и глядя искренне.

Ждала ответа с напряжением, а получив его кивок – выдохнула с нескрываемым облегчением.

Которое он уловил.

– Если кто-то обидел бы мою мать – я был бы настолько же зол.

Слова Чернова разлились по душе бальзамом, но оправдать свое поведение ими же Санта себе не дала. Мотнула головой, как бы возражая, уловила новую полуулыбку.

– Но вы вряд ли срывались бы на человеке, который не имеет отношения к обиде. Я должна была думать лучше. Сначала думать, а потом… Мне очень стыдно за всё, что я вам наговорила. Я так не считаю.

И если после первой части её речи Данила тут же дал возможность почувствовать облегчение, то на второй – так уже не получилось.

Санта закончила, в машине повисла тишина…

Данила не кивал, не «отпускал грехи», но и не говорил ничего против. Они ехали молча, пока он не повернул голову, произнося серьезное:

– Проблема в том, что ты так считаешь, Санта. Ты не соврала ни словом тогда. Всё искренне. Ты всегда так считала, просто сказать не могла. А я не чувствую в себе той ответственности, которую тебе хотелось бы во мне видеть. Я врать не хочу, Сант… Мне очень жалко тебя и твою мать. Я не терял отца в твоем возрасте. Я не оставался без поддержки и защиты. Я не могу влезть в твою шкуру и всё это хорошо прочувствовать. Но вернись мы на четыре года назад – я к вам не полез бы. Потому что вы не просили. То, что с вами сделали, – это гадко. Как человек я это осуждаю. Но я не стану тебе доказывать, что строю свою жизнь, как строю, потому что хочу жить её так, а не хочу встать на место твоего отца. Он для меня – судьбоносный человек. Мне приятно, когда меня с ним сравнивают. Но я и сам – не такое дерьмо, как ты описала…

К щекам Санты прилил жар, она не выдержала взгляд мужчины. Опустила свой, вздохнула…

– Мне кажется, ты запуталась…

Данила сказал тихо, девушка улыбнулась после паузы, шепча:

– Мне так тоже кажется… Иногда я злюсь на всех, кто просто такого же возраста, как был он, и живет. Мне его очень не хватает. А вы – так напоминаете… Это делает больно, не всегда получается справляться. Но я стараюсь. Честно стараюсь. Понимаете?

Санта в жизни не сказала бы, способен ли кто-то понять, не пережив, но на сей раз Данила кивнул… И ей стало легче.

– Но дело не только в нём, Санта.

Ненадолго. Потому что не прошло и минуты, а Данила снова говорит серьезно, так же смотрит.

– У нас с тобой тоже проблемы. Почему ты не сказала, что Альбина тебе угрожает?

У Санты против её воли загораются уши, напоминая о разговоре с Примеровой в туалете, а ещё о перепалке, которая наверняка надолго останется в памяти Данилы. И тогда, в моменте, это казалось безумно уместным – пусть бы знал, сколько дерьма кроется в ней. А теперь – стыдно, и всё тут.

– Потому что это было бы убого. Жаловаться вам на то, что женщина, с которой вы… С которой вы, отстаивает своё?

Санта спросила, Данила посмотрел будто удивленно…

– С которой я что?

Спросил, но сил ответить прямо в Санте не нашлось. Она передернула плечами и ненадолго отвернулась от него – к окну.

Чернов не настаивал. Наверное, думал, что ей нужно время сформулировать. А ей нужно было, чтобы обрести хладнокровие, не позволить себе ничего лишнего. Не скатиться снова в безосновательную едкую желчь.

Когда это случилось, Санта снова повернула голову к водителю, посмотрела честно:

– Если вы уволили её из-за меня – не надо.

– Я уволил её не из-за тебя, а из-за перехода границ допустимого. То, что вы устроили, – это божий срам, Санта. Но я достаточно знаю вас обеих, чтобы уметь различать, кто завел, кто среагировал.

– Вы ошибаетесь. Это я её спровоцировала… Я сказала, что она недостаточно хороша. Для вас. Для моего отца. Для Игната.

Санта повторила свои же слова, остро ощущая, насколько они кажутся злыми и не свойственными ей.

Данила отреагировал на них усмешкой, долгим взглядом, переводом головы из стороны в сторону…

– Ты бьешь людей наотмашь… Мне пора начинать тебя бояться, малыш…

И словами, которые будто ставят с ног на голову, а потом возвращают на исходные – но в ушах жутко шумит, а желудок в узел.

– Но я в жизни ей такого не сказала бы, не зацепи она именно тогда…

– Я это понимаю. Я даже тебя не виню. Но просто знай, ты бьешь больно, неожиданно и метко. Думай трижды, прежде чем делать это.

– Хорошо…

Спорить Санте не хотелось. Впрочем, как не хотелось и бить. Поэтому девушка согласилась, замолкая. Прислушиваясь к тому, как сердце молотит по ребрам.

«Малыш»…

– Так что там с «женщиной, с которой я…»?

И пусть Щетинской казалось, что тема закрыта, но Данила посчитал иначе. Вернулся к вопросу, который она оставила без ответа.

Ждал, вздернув бровь. Она же хмурилась.

В душе протестом отзывалась необходимость произносить вслух. Но он, кажется, не отцепится.

– Женщина, с которой вы спите.

Поэтому приходится.

Санте становится муторно. Даниле – почему-то весело. Не сразу, но на мужском лице появляется улыбка.

Потом он мотает головой, произнося под нос:

– Твою, блин, мать…

Будто ему одновременно смешно и грустно.

Данила смотрит на Санту, которая замерла, не понимая. Он откровенно забавляется. Или это уже нервное:

– Это Аля тебе сказала?

Мужчина спрашивает, щеки Санты вспыхивают бордовым. В грудной клетке становится тревожно. Она не хочет развивать, но и обрубить разговор не может. Данила явно ждет ответа.

– Нет. Аля просто попросила оставить вас в покое. Но это… Обсуждается…

Санта попыталась спетлять, в ответ же получила только новый взгляд – слегка разочарованный. Такой же, как тогда в кабинете. Только уже без удивления.

– Нами с тобой это не обсуждалось, Санта. Я не сплю с Алей. У нас – давняя история. Мы дружим с университетских времен, но мы никогда не были парой. И я в жизни не взял бы на работу человека, который сможет крутить мной, манипулируя личным. Отчасти поэтому мы с ней и попрощались сейчас. Она пыталась это делать, будучи другом.

Слушая его ответ, Санта чувствовала, что сердце обрывается на отдельных словах.

Сейчас по привычке снова можно засомневаться, но она чувствует: Чернов говорит правду. А она – снова дура. Потому что действительно не обсуждали. Она сама всё придумала. Услышала от Гриши. Не поставила под сомненье истинность. Построила умозаключение на ложном суждении. Двойка по логике, Санта. Постыдная двойка.

Но всё это вторично, потому что:

– Но ведь кто-то у вас есть…

Грань между обсуждением вопросов, которые её касаются, и уже нет, – очень тонка. Позволяя себе этот – слишком смелый – Санта одновременно боялась получить по носу и замерла в ожидании честности. Потому что она ведь на самом-то деле не настолько беспринципна, как вот сейчас могло сложиться у Чернова в голове.

Она хочет его. Она его любит. Она испытывает отторжение к Альбине и ей совсем не было жалко стерву, которой могут изменять. Но она устала сомневаться. И как показывает опыт – часто зря.

Смотревший перед собой Данила становился всё серьезней, рука скользнула по рулю, опустилась на рычаг. Санта смотрела на неё, одновременно ожидая и боясь.

Они перешли из рубрики «рабочее» в рубрику «личное». И тут так просто не пойдет.

– У меня есть проблема, Санта. И честно тебе скажу, я не знаю, как безболезненно её решить.

Данила ответил, у Санты сперло дыхание из-за осознания того, как много смысла поверх слов накладывает долгий взгляд.

Неловкость прощания в его машине перед её парадным стала традиционной. Во время поездки они, кажется, всё обсудили. А может даже больше, чем стоило.

Санте надо было подумать. Даниле, наверное, тоже.

Ведь его «святая Санта» оказалась не загадочной молчуньей, а взбалмошной девицей, любимое хобби которой – делать поспешные выводы. Во всяком случае, себя она, к своему огромному стыду, видела сейчас такой.

После его «не знаю, как решить» Санта замолчала. Данила тоже не спешил объясняться. Да и вроде как в этом нет необходимости. Он уже сказал всё. Она ему нравится, но пока что проблем больше, чем пользы. Причем для обоих.

Как страдает сама – Санта знала. Насколько мучает Данилу – могла только предполагать. И спроси её какая-то из подруг, что делать в подобной ситуации, с высокой вероятностью Щетинская советовала бы притормозить скорее, чем бросаться в омут. Но когда речь о собственных переживаниях, язык «советовать» уже не поворачивается.

Данила не подгонял Санту на выход. Ждал, смотря ненавязчиво, когда она – в экран телефона.

Ей написала мама. Спросила, дома ли уже «Сантуша».

А та самая «Сантуша» строчила и удаляла бессвязные слова на максимально тусклом экране, используя это как повод задержаться хотя бы лишнюю минуту рядом с ним.

В итоге же вздохнула, заблокировав.

Повернулась, посмотрела в глаза:

– Спасибо, что приехали сегодня к маме. И спасибо, что забрали меня. Я просто хотела с вами поговорить и всё прояснить.

Данила усмехнулся.

– Прояснила?

Спросил, смотря в её глаза. Кивнул в ответ на её кивок.

– Я рад.

– Я тоже…

В машине снова – тихо. И снова нужно или искать повод, чтобы остаться, или наконец-то уйти. Но Санта не спешит. Данила – не выгоняет…

– Ты про поездку слышала?

– Я всё слышала…

Признаваться в том, что подслушала их с мамой разговор от начала и до конца, Санте было неловко, но снова погрязнуть в непонимании не хотелось. Да и Данила отреагировал спокойно.

– Спасибо вам, но это не обязательно.

– Ничто не обязательно, Санта. Но начинай учиться принимать.

Данила сказал то же, что уже говорил Лене. Санта отреагировала так же – кивнула, не споря. Понимая его правоту, но не спеша заверять, что обязательно так и поступит.

– Меня пригласили на интервью в одну юрфирму...

Санта выпалила, засекая мужские реакции до мельчайших подробностей. Данила самую малость нахмурился, недолго смотрел задумчиво:

– В какую? – задал вопрос мягко.

– Костенко и партнеры.

Санта и сама не знала, откуда, но произнося, была уверена: её решение будет зависеть от того, что сделает или скажет Чернов. И если ничего не скажет – это тоже отложится на подкорке.

Он чуть скривился.

– Они – средненькие.

И заключил вроде как в меру деликатно, хотя суть Санта отлично поняла.

– Но это решит вашу проблему. И мою тоже...

Наверное, в её взгляде промелькнула тоска, но Данила ничего не ответил.

Он хочет ей добра. Но и себе он тоже его хочет. Попросить её на выход из Веритаса не дает совесть. Но и получив от неё предложение самоустраниться, он всё равно не спешит отпускать. Это тревожит. И это трогает. Их проблема глубже, чем хотелось бы думать.

– Я куплю вам новую раму…

Произнесенное торопливо обещание, чтобы сменить тему, Данила воспринял уже с улыбкой.

Снова, как когда-то, перевел взгляд на её подъезд. На сей раз было понятно – нужные окна он помнит.

И думает, наверное, о том же, в чём тормозит себя Санта.

Если они рискнут – им будет очень сложно. Они, скорее всего, не справятся. Но а если вдруг?

Данила чувствует, что в ней, как всегда, недостаточно смелости. Она не может ни уйти, ни пригласить, ни остаться.

Он компенсирует, решая за двоих.

Смотрит в её лицо, как бы приказывает:

– Поднимешься – напишешь. Не хочу волноваться.

Санта же только кивает, принимая требование.

Внутри клокочет, когда она тянется к ремню, отщелкивает.

Знает, что Данила следит за её действиями, но так же знает, что он её не остановит.

Позволяет освободиться от ремня безопасности. Позволяет открыть дверь.

– Доброй ночи, Данила…

Позволяет попрощаться. Только когда она смотрит на него, он – чуть в сторону, и как бы стеклянно.

Почему – Санта знает. Её рот врет. А он не хочет «слушать» глаза.

Он хочет поступить правильно. Он хочет её отпустить. Им надо подумать. Им надо всё взвесить.

Это – по-взрослому.

Это – разумно.

– Доброй ночи, Санта.

Его мягкое прощание делает больно, но Санте кажется, что лимит по смелости на сегодня исчерпан.

Она не оглядывается, идя к двери подъезда.

Она начинает чувствовать, как грудную клетку заполняет ноющей пустотой, поднимаясь на один пролет, чтобы вызвать лифт.

Больно кусает нижнюю губу и хмурится…

Через силу заставляет себя начать сначала вызов, потом – свой этаж.

Едет, прижавшись спиной к стенке, позволяя себе даже несколько не болезненных, досадных просто, ударов затылком о металлическую обивку кабинки.

Потому что как бы правильно ни было вот сейчас ехать в квартиру одной, она хотела его снова на чертов кофе, который они никогда, кажется, не выпьют.

Она его хотела.

Она ему об этом не сказала…

Попав в квартиру, Санта со злостью отшвырнула ключи, так же – телефон.

Помнила, что обещала ему отписаться, но пальцы будто обесточило. Они разучились моторно двигаться.

Её обесточило всю.

Они с Данилой обсудили даже глупую кличку её машины, но она не выдавила из себя ни слова прямо о действительно важном.

Санта прижалась к своей двери уже лбом, закрыв глаза, прислушиваясь к тишине, которую будто хоть что-то могло разбавить.

Страшно было услышать, что снизу опять уезжает машина.

Страшно было признаться, что сама же его отпустила.

Всё было страшно. И это злило.

А ещё внезапно придало сил на последний рывок.

Санта оттолкнулась от двери, присела на корточки, беря с полки брошенный телефон.

Разблокировала, открыла переписку с Данилой. Он не в сети. Но если она напишет – тут же появится. Просил ведь. Наверное, правда волнуется.

Но она поступит немного по-своему.

«Если вы не уехали – поднимитесь, пожалуйста. Я хочу сказать ещё одну вещь. Это важно».

Санта пробегается по строчкам всего раз. Пока не струсила – нажимает на стрелочку вверх. Не дышит совсем. И перестает ощущать время. А потом вздрагивает, потому что в её дверь звонят.

Из горла вырывается неопределенный звук, но Санта знает – это облегчение.

Телефон снова летит на тумбу, а оттуда с грохотом на пол.

Она подскакивает, чтобы дальше – не обращая внимание на пляшущие перед глазами черные точки – отщелкивать замки, которые так вяло замыкала.

На лестничной клетке ветру взяться неоткуда, но Санту заносит внутрь квартиры вместе с порывом. А может с тем, как тело обвивают руки.

А её – взлетают по плечам, скользят по шее, сначала ныряют, а потом оттягивают волосы.

Губы находят губы. Язык встречает язык.

Дверь с хлопком закрывается уже за спиной Данилы.

Который целует без слов, проходится по её спине, сжимает ягодицы, вдавливая в себя сильнее, заставляет прогнуться до боли в пояснице…

По девичьему телу снова дрожь.

Данила целует влажно и глубоко. Санта чувствует слабость в теле, потому что его желание слишком осязаемо. И собственное тоже бьет слишком резкой вспышкой.

Мужчина открывается от ее губ, прижимается своими к шее, оставляет череду касаний на ней, на подбородке, щеке…

Он немного колючий. Очень громко дышит. Держит так, что кажется – в жизни не отпустит. А Санта тает – потому что сложно поверить. И тоже старается стать ближе. Прижаться плотнее…

Ищет его губы, хныкает в них…

Он даже прочитать ведь не успел. Он сам пришел. Он к ней пришел.

Эти мысли бьют новой дрожью, Санта тянется, чтобы снова целовал, а он как отстраниться пытается… Целует в щеки, в висок, за ухом в волосы.

– Ну что же ты такая… Не отпускаешь меня никак…

Его голос прокатывается по коже, забирается в поры, селится внутри, взрываясь фейерверками…

Данила чередует их с поцелуями. Мнет её тело, двигает за двоих вглубь квартиры…

В нём чувствуется противоречие. Будто решение ещё не принято. Ум говорит: отпусти, а руки не слушаются.

Его сомнения отзываются в сердце Санты состраданием. Он не заслуживает из-за неё вот так мучиться.

В какой-то момент Данила всё же отстраняется. Не просто смотрит в лицо – блуждает по нему. Ищет там ответы. Ищет в нём намеки.

Он с собой же не согласен. Но он себе не в силах сопротивляться.

Санта знает на сто процентов: сам он её не отпустит. Но её послушать ещё сможет.

– Скажи: уйди, придурок… Прямо скажи, Сант. Я обещаю, по твоему будет…

Данила просит, а Санта мотает головой и снова тянется к его лицу. Она хочет, чтобы он понял без слов. Она онемела. Да и рот всегда подводит, путая слова. Но Данила не дает прижаться – отстраняется сильней, смотрит серьезно.

Он ждет ответа. Он всё ещё помнит, насколько между ними много «но» и как неправильно они умеют друг друга толковать.

Но он просто устал противостоять. Он заслужил честности. И ответной смелости он тоже заслужил.

И пусть говорить иногда – так же страшно, как шагнуть с обрыва в пропасть, но в этой Санте хочется разбиться:

– Останься, пожалуйста… Пожалуйста, останься…