Степкина правда

Новые соседи

Весь следующий день я ходил, как вареный. Бродил по комнатам, несколько раз усаживался за книгу, а ни читать, ни идти гулять на улицу не хотелось. Но прибежал Саша.

— Коль, айда! Новые жильцы приезжают!

Опередив Сашу, я кинулся к самому большому и красивому дому, пустовавшему еще до нашего переезда, но Саша догнал меня и потянул совсем в другую сторону, в самый дальний угол двора, к домику, который я даже и не запомнил. С двумя–тремя окошечками без ставень, больше похожий на маленький сарай. Рядом стояла единственная подвода, с которой стаскивали в избу последние вещи. Рослый, широкий в плечах, бородатый мужик в стоптанных сапогах и красной рубахе расхаживал между избой и телегой. Он был заметно пьян и громогласно предупреждал, что всех, кто станет ему поперек, согнет в подкову. При этом он показывал прокоптевшими кулачищами, как это он будет делать. Никто из его домочадцев и даже возница не обращали на него никакого внимания, продолжая вносить в избушку всякую домашнюю рухлядь.

— Вот это бородища! — шепнул мне на ухо Саша.

Я кивнул головой. Борода у мужика была действительно на редкость черная и большая. Смуглый, черноглазый, крепко сложенный паренек вышел из домика и, даже не взглянув на нас, подошел к возу, поднял с него последний огромный узел, вскинул себе на плечо и понес, невзначай зацепив им разглагольствующего бородача. Тот пошатнулся, поймал одной рукой за шиворот мальчугана, притянул к себе и… ласково потрепал за волосы.

— Сынок мой. Волькой[9] звать. Один сынок, а все прочие — девки. Кузнецом будет. Будешь, Воль, кузнецом?

— Буду, — покорно и равнодушно ответил маленький силач и впервые посмотрел в нашу сторону.

— Слыхали? — гордо заявил отец. — Будет он кузнецом! Почище себя мастера сделаю! Во как! — Он повернулся к нам. — Ишь вы, тараканы! Волька, смотри, паря, этих не забижай, ясно? Потому как они твои товарищи, понял? А не то я те, сукин сын… Ну, ну, иди, ладно, — и, подтолкнув сына, сделал к нам несколько шагов.

Мы шарахнулись. Кузнец порылся в своих широченных штанах, выгреб из кармана несколько дешевых конфет и протянул нам:

— А ну, хватай, тараканы!

Но «тараканы» не двинулись с места. Сухая, с уставшим, обветренным лицом женщина подошла сзади, тронула за рукав бородача:

— Будет те народ-то тешить! Ступай в избу!

— Отстань!

— Ступай, говорю! — и так дернула за руку кузнеца, что тот едва удержался на ногах.

Но ни простоволосые, босые девчонки, видимо, младшие сестры паренька, ни его бородатый отец не интересовали нас так, как сам Волик: рослый, стройный, с крепкими мускулами рук и гибкий, как кошка. Какой он? Злой? Добрый? Смелый? Трус? Забияка? Эти вопросы, вероятно, мучили и остальных пацанов, глазевших на новичка, как на чудо.

И новое событие потрясло двор. Мы уже собирались на Ушаковку, как от других ворот примчался Яшка Стриж и торжественно объявил:

— Мальцы, Панковичи едут! Сам видел! Счас тут будут!

Ушаковка была забыта. А в распахнувшиеся настежь ворота уже въехала первая нагруженная с верхом двуконная подвода. Высокие широколистые фикусы и развесистые китайские розы стояли среди тюков, ящиков и корзинок. Краснощекая, здоровенная дивчина в пестрой косынке сидела между пузатыми синими бочонками, держась за стволы деревцев. За первой подводой появилась вторая, третья — целых пять! С некоторых из них на ходу соскакивали рабочие и сразу же приступали к разгрузке. Двор наполнился людьми, телегами, лошадьми, мебелью. Наконец приехали и сами хозяева в экипаже, запряженном парой чудесных лошадей с кожаными наглазниками и в новых, с начищенными до блеска медными бляхами, сбруях. Рядом с бородатым кучером на облучке сидел довольно упитанный мальчик в белом костюмчике и панамке, из-под которой спускались до плеч светлые, чуточку золотистые локоны. Такого я видел только на картинке в альбоме. А позади, в экипаже, сидели родители мальчика: безусый, в черном котелке мужчина с тростью и дама в большой шляпе с пером.

Хозяева сразу же ушли в дом, и во дворе остались только рабочие, возчики да краснощекая дивчина в косынке, продолжавшие сгружать и вносить имущество богатеев. Мы глазели на все, не в силах пошевелиться. Даже Яшка Стриж обалдело таращил глаза и за все время не проронил ни одного слова.

Но вот снова появился мальчик в панаме, держа в руках большую красивую коробку. А за ним вышла на крыльцо его мама. Она нежно погладила голову сына, поцеловала в бледную, довольно пухлую щеку и легонько подтолкнула его в нашу сторону. Так с коробкой в руках он и направился к нам, широко раскрыв свои красивые синие глаза.

— Это вам, дети. Берите же, это конфеты, — произнёс новенький, чуть-чуть картавя и не сводя с нас внимательного и настороженного взгляда.

Никто не решался. Такую огромную коробку конфет, да еще перевязанную голубой лентой, вряд ли кто из нас получал в жизни.

И вдруг Яшка выдвинулся вперед, схватил коробку и потешно раскланялся:

— Мерси вам!

— Не мерси вам, а просто мерси, — поправил Стрижа мальчик в панаме и улыбнулся.

И в этой приятной, в общем-то, улыбке я заметил не то капризную, не то злую гримасу. В самых уголках губ. А может, мне показалось?

Но полакомиться шоколадом нам не пришлось. Откуда ни возьмись, появился Иван Коровин и, подойдя, молча забрал у Стрижа коробку.

Конфеты одна за другой поплыли в его смачно причмокивающий рот, а черные медвежьи глазки спрятались от удовольствия в щелки.

— Приехали, Вань. Богатющие — ужасть! Сынок их, — залебезил перед Коровиным Яшка, показывая на новичка. — А это атаман наш, — кивнул Стриж на Коровина. — Ух, и сильный он!

— Очень приятно познакомиться, — в свою очередь довольно смело произнес новенький и протянул атаману свою руку. — Меня зовут Валентин. Можно и проще— Валя.

К нашему общему удивлению, Коровин переложил коробку в левую руку, вытер о штаны грязные пальцы и даже слегка пожал Валентину белую руку.

— Ой, как вы больно! Вы действительно очень сильный, — сморщился тот. — Такими силачами бывают только борцы или боксеры.

— А у него мускалы, знаешь? Во! — Яшка согнул в локте руку и оттянул рукав.

Но Валентин даже не взглянул на Стрижа. В эту минуту его больше интересовал Иван Коровин.

— Мы с вами будем дружить, правда? Я люблю таких сильных мальчиков, как вы. Хотите, я научу вас играть в пинг-понг?

— Чего?

— Пинг-понг. Очень забавная игра. Шарик и ракетка. Шарик такой легкий…

— Не знаю, — процедил атаман и, поворотясь к Яшке, спросил: — Чей это?

— Да их же, Панковичей, — повторил Стриж. — У них самый главный магазин в городе! А всего — пять! Еще и в Кяхте лавки есть…

— Окрестить бы надо, да ладно, — перебил атаман. — Хлипкий больно. — Он чуть дотронулся до плеча мальчика, и тот в испуге отпрянул. — И пуганый. — И атаман, хмыкнув, зашагал восвояси.

Коробка с конфетами к нам не вернулась.

— Ничего, дети, — после некоторого молчания уже смелее сказал мальчик в панаме. — Потом он будет гораздо вежливей. Когда-нибудь я назначу его моим личным телохранителем и оруженосцем. Он будет моим Санчо Пансо. Вы любите военные игры? — закончил он вдруг вопросом.

Еще бы не любить военные игры! Но игры, а не мордобой с «обозниками» или погром своих же знаменских, вроде «мушки». Да разве мало можно было придумать игр, походов и путешествий, если бы не атаман, у которого на уме только грабежи, драки да лазанья по чужим огородам. Но Валентин понял наше молчание по-своему:

— Вам жаль конфет? Это пустяки. Настя! Настя! — закричал он вдруг требовательно и громко.

Дивчина бросила на полпути узел и повернула к нам свое пышущее здоровьем лицо.

— Настя, попроси у мамы еще коробку. Скорей!

Настя кивнула головой, бросила на землю узел и убежала исполнять просьбу. Спустя несколько минут мы все дружно уплетали конфеты, а Валентин деловито рассказывал нам об удивительных игрушках и играх, пока за ним не прибежала и не позвала домой та же краснощекая Настя.

Вечером я рассказал Юре о богатом и добром мальчике, о его конфетах, игрушках и книгах, о том, как он много знает игр, приключений.

— Гидра недобитая, — мрачно произнес брат.

— Гидра? А это кто? — удивился я.

— Ну, паразиты. Вот клопы, например, пользы никому не приносят, а чужую кровь сосут. Так и эти. Откроет такой паразит лавку и торгует. Сам хлеб не сеет, не жнет, полотен не ткет, не красит, а готовенькое скупает да втридорога продает. И богатеет, и напивается, как клоп, чужой крови.

— Клопов давят, — заметил я.

— Правильно, — рассмеялся Юра. — Это ты верно, брат, заметил. И гидру давили, да не всю; как клопы, в щели попрятались.

— А сейчас почему не давят?

— И то правильно, — улыбнулся Юра своими зеленоватыми глазами. — Вот когда вся вылезет, тогда и раздавим. Всю чужую кровь из гадов выдавим и работать заставим. А пока и без них гари да вони много. Вот с интервентами да беляками покончим… Это, брат, поважнее, чем с торговцами воевать. Подожди, построим и мы магазины: советские! Большие! Красивые!.. А с Валентином этим тебе дружить не след. Держись лучше Коли Синицы, Саши Седых. Ясно?

— Ясно, — промолвил я, стараясь понять все, что сказал Юра.

— Ну? Еще что? Мне ведь заниматься надо, — перебил мои мысли Юра, терпеливо ожидая моего нового вопроса.

— А еще вот что: у Сашиного отца воры лодку украли. В прошлом году. А без лодки он рыбу ловить не может…

— И поэтому ты решил снабжать его рыбой? — улыбнулся брат, весело подмигнув мне. — Ну, ну, не будем больше об этом. А вот насчет лодки — это ты верно сказал: без нее рыбаку не ловля, а без рыбы Седовым — голодно. Тут как-то помочь надо бы Саше.

— Факт! — с удовольствием подхватил я, видя, что Юра отнесся к моему сообщению серьезно. — А как?

— А вот на этот вопрос, Коля, должна вам ответить ваша дружба. Настоящая, боевая, мальчишеская крепкая дружба! А у вас ее нет. Ведь вон вас сколько, бездельников! Взяли бы да помогли Саше: к купцам каким-нибудь подрядились, огороды китайцам полоть — вы же не знаете, куда силу свою девать! А вот чтобы поработать…

— И заработать Саше на лодку? — понял я, к чему клонит Юра.

— Верно! — подтвердил брат. — Сами же вы ее не сделаете? Ну ступай, подумай, с товарищами помозгуй. А мне к экзаменам готовиться надо. Рабфак — это тебе не школа, а почти институт!

Я ушел, заряженный Юриной идеей, как пушка. Но где и как можно заработать на лодку? Вот таких бы, как Синица, пацанов двадцать — тогда бы заработали!

Я ходил по комнате из угла в угол, как папа, когда он о чем-нибудь сильно думал, ложился на кровать, закрывал глаза и сосредоточивался — но ничего не придумал. Хоть бы скорей опять пришел Синица. Или Степка…