Степкина правда

Бой

А лето шло. Давно уже миновал июль, самая жаркая пора года, и неумолимо приближалась новая горячая пора — школа. Дни становились все короче, а вечера стали такими прохладными, особенно на Ангаре, что гулять в одной рубашке нечего было и думать. Но мы все еще барахтались в мутной воде Ушаковки, швыряли друг в дружку черной, как вакса, тиной, а потом отмывались и бежали к кострам. И удивительно: прямо против нас, на той же реке купались «обозники». Никто никого не задирал, не преследовал, но и не сходились друг с другом. Все это объяснялось просто: атаманы и силачи теперь играли с бойскаутами, и некому было нас водить в драку. Но свобода и мир наши кончались, едва Валькины дружки появлялись на Ушаковке. Мы и «обозники» выскакивали из воды, подхватывали на бегу свои «одежки» и удирали. А те грозили нам вслед длинными посохами и швыряли камнями.

Однажды я сидел у Елизара Федоровича и карандашом рисовал с натуры кувшин, а он писал масляными красками большую картину, которую заранее назвал «Ангарские зори». По правде сказать, этот кувшин мне надоел до чертиков. Рисовал я его с крышкой и без крышки, с водой и без воды, справа и слева. Но когда художник, похвалив за рисунок, снова заставлял рисовать кувшин и спрашивал: «Как ваше трудолюбие — не иссякло?» — «Не иссякло!» — отвечал я. Ведь без трудолюбия, как объяснил Елизар Федорович, ничего не получалось даже у самых великих художников, а я (чего греха таить!) мечтал стать великим.

Но когда к Елизару Федоровичу пришел на урок музыки Вовка, я быстро собрал все свои вещи и распрощался.

— Куда же вы? — удивился Елизар Федорович. — Вы нам нисколько не помешаете.

— Надо. У меня дома дел много. До свидания!

«Значит, у какого-то Вовки есть способности к музыке, а у меня нет? — думал я, возвращаясь домой и глотая обиду. — Значит, Вовка лучше меня, а я — хуже? И другие лучше, которые ходят к Елизару Федоровичу на уроки?»

Несколько дней я не показывался к Елизару Федоровичу и бегал с мальчишками.

И в этот день, день моего боевого крещения, я тоже поддался искушению и ушел с Сашей и другими мальчишками на Ушаковку. «Обозники» уже купались на своей стороне, и по Ушаковке далеко разносились их веселый визг, смех и крики. А мы метнули жребий, назначили дежурных разводить костры и наперегонки бросились в речку.

Вода в Ушаковке еще больше похолодела. Говорят, что где-то в горах выпал снег, а Ушаковка течет оттуда. И все же мы ныряли, плавали, задевая о дно ногами, и, конечно, дурачились. А когда близко подплывали к «обозникам», то плескались друг в друга и кричали всякие безобидные шутки. Ведь большинство «Знаменских» и «обозников» училось в одной школе и даже в одних классах.

— Коля, айда к нам!

— Колька-а!..

Я обернулся на крик и среди «обозников» увидал Степку и его товарищей Петра и Андрея, с которыми путешествовал на Ольхон.

Я окликнул Сашу, и мы оба запрыгали по мелкой речушке к нашим друзьям-«обозникам». Встреча была такой шумной и радостной, что все мальчишки перестали дурачиться и купаться и, стоя в взбаламученной грязной воде и на обоих берегах Ушаковки, загляделись на нас, как на диво. Ведь никто еще, ни один «знаменский» не чувствовал себя так свободно на чужом берегу, как мы с Сашей. Даже теперь, когда наши атаманы, силачи и другие мальчишки стали бойскаутами и часто уходили в поход или штаб-квартиру, мы все еще побаивались друг друга и не выходили на чужой берег. И слова «обозник» или «знаменский» понимались нами как «враг».

— Вот бы так всегда, правда? — нарочно громко, чтобы слышали все мальчишки, произнес Степка.

Мы, конечно, поддержали Степку, а я спросил:

— А почему бойскаутов не разгонят? Юра говорит, что они буржуйские сынки, а не разгоняют.

— Разгонят, — заверил Степка. — Дядя Егор сказал: как япошек и беляков с востока выгонят, так за новую жизнь примутся. И за нас тоже.

— А как?

— А я знаю? Потом придумают, как. А сейчас у Ленина, знаешь, дела сколько? А потом придумают. Обязательно придумают, — уверенно повторил Степка. И вдруг закричал: — Пацаны, давайте брататься! Знаете, как немцы с нами в германскую братались? Думаешь, им хотелось воевать? Это ихним буржуям да нашему царю воевать руки чесались, а солдатам война на кой? И нам тоже — на кой? Кого нам делить, правда?..

Степка даже поднялся на большой камень, как оратор, размахивал руками и убеждал своих и наших пацанов полюбовно сойтись, побрататься и сообща не уступать ни в чем бойскаутам и их атаманам. Несколько минут на Ушаковке был слышен один Степкин голос. И вдруг…

— Пацаны, брататься!

— Даешь мировую! Айда к нам!

— Ура!..

Мальчишки сорвались с мест и кинулись Друг другу навстречу, поднимая тучи брызг и горланя, как сумасшедшие:

— Братаемся!

— Здорово, друг!

— Мировая! Ура-а!!.

Еще недавние враги, мы обнимали друг дружку, орали и прыгали, не зная, как выразить свое счастье. И замерли: со стороны моста показался большой отряд бойскаутов. Шли ли они сюда купаться или, завидев наше братание, решили разогнать нас и снова завладеть Ушаковкой, но появление их было совсем некстати. Кое-кто из братавшихся присмирел и попятился на свой берег, а самые трусливые даже побежали к кострам, похватали свои одежки.

— Стойте! — закричал Степка. — Эх, вы, браталыцики, буржуйских выродков испугались!

Мы с Сашей поддержали Степку:

— Пацаны, не трусь! Назад! Кого испугались!

Мальчишки опомнились, остановились, а затем один по одному вернулись к нам. А Степка уже спокойно продолжал:

— Подумаешь, их больше! Да у них половина маменькиных сынков, вот кто! Пускай рядом купаются, а полезут — вот им! — И он быстро нагнулся, поднял со дна увесистый комок тины. — Мы им костюмчики так повыкрасим, что и на наши не променяют!

Но бойскауты и не думали купаться.

Выскочивший вперед Яшка Стриж, тыча в нашу сторону длинным посохом, запищал:

— Гляньте, товарищи бойскауты, лапотники на нас войной идти хочут!

И он еще называл их товарищами! Это заметил и Степка:

— Ишь, гады, за «товарищей» спрятались! Это их в штаб-квартире выучили товарищами называть. А сами…

— А ну, мотай отсель, лапти! — завизжал Яшка. — Мы тута купаться желаем!

— Вам что, места мало!

— Катись отсель! — не унимался Стриж, в то же время опасливо поглядывая на зажатую в наших кулаках тину. — Мотай, а то красные сопли пустим!

Коровин и с ним несколько рослых ребят оттеснили Яшку, приблизились к нам и выставили вперед пики-посохи.

— А ну, валяй живо!

— Не уйдем! Там вон купайтесь, места много!

— А вот этого хочешь?

— Лапти!

— Холуи буржуйские!

— Бей лапотников!

Это последнее опять выкрикнул Стриж. Коровин рванулся вперед, но десять рук ухватились за его пику, а в лицо «мяснику» шлепнулся большой комок тины. Коровин взревел, сгреб сразу нескольких пацанов и заработал ручищами. За ним ринулись остальные бойскауты. Я успел увидать, как Степка и другие наши пацаны распластали в самой тине Коровина, как набежали еще бойскауты, — и сам попал в свалку. И уже не крики, а сплошной рев и ругань огласили вспененную множеством ног Ушаковку. Трещали посохи, летели во все стороны комья грязи, охали и выли под ударами те и другие противники…

— Отставить! Не сметь! Прекратить драку!!

А мы и не видели, как над нашими головами, на самом краю обрыва появились еще бойскауты, и среди них Валентин. Это он размахивал посохом и кричал нам:

— Приказываю немедленно прекратить драку! Товарищи бойскауты, сейчас же поднимитесь ко мне!

И удивительно: Коровин и другие бойскауты, перед которыми дрожали все пацаны, послушно подобрали с земли обломки своих посохов, измятые, измазанные в тине широкополые шляпы и полезли на кручу.

— Кто затеял драку? — проглатывая букву «р», выкрикивал Валентин. — Я донесу о вашем поведении в штаб-квартиру, и вас исключат, как недостойных! Я приказываю немедленно назвать мне зачинщиков!..

Мы были поражены Валькиной справедливостью настолько, что забыли о своих разукрашенных «фонарями» и грязью лицах. Валька Панкович, тот самый Валька, который только и делал, что науськивал на нас бойскаутов и подговорил побить Волика, сейчас вдруг выступает нашим защитником да еще грозит наказать зачинщиков драки. Даже Степка задрал голову и удивленно таращил на Валентина залитые тиной глаза.

— Это Стриж первый! — выкрикнул позади меня весь мокрый и вымазанный пацан.

— Не Стриж, а Стрижов, — поправил его Валентин сверху. — Я запрещаю давать клички, это недостойно бойскаутов. И вам тоже! — бросил он вниз. — Вы такие же товарищи, как и мы, только не обученное военному искусству. И вообще необученные. Но вчера на тайном совете командиров и начальников штабов мы решили, что будем принимать всех бедных мальчиков и даже покупать им форму, если вы захотите быть бойскаутами!

Это известие ошеломило не только всех нас, но, по-видимому, и Степку. А Валентин говорил:

— Но для этого вы нас должны слушаться во всем и выполнять все наши приказания, как солдаты… как бойцы Красной Армии, — поправился Валька. — Потому что без дисциплины нельзя выиграть ни одного сражения…

— А ты с кем воевать хочешь, командующий? — неожиданно спросил Степка.

Вопрос застал врасплох Вальку, и Степка воспользовался его замешательством, вызывающе продолжал:

— Может, с буржуями? Которые народ грабят?

— Молчать! — вскричал Валентин. И даже пристукнул посохом. — Тебя, например, мы не примем. Ты бунтовщик. И все время восстанавливаешь против нас таких же, как ты, хулиганов. И твоих друзей не примем! — заносчиво добавил он.

— А ты сперва Стрижа накажи! — наступал Степка. — Ты же зачинщиков искал, вот и наказывай. А мы поглядим, как ты его из бойскаутов гнать будешь!

— Это наше дело, как мы его накажем!

— Не накажете! Ворон ворону глаз не выклюнет! — кричал Степка. — Хочешь своими холуями нас выучить? Приходи ко мне один, хоть и с палкой, так я тебе похолуйствую!

Рассмеялись не только мы, но и бойскауты. Но те спохватились и смолкли, а мы продолжали хохотать над растерявшимся и надувшимся, как индюк, Валькой и кричали ему:

— А почем своим холуям платишь?

— Ворон, ворон!

— Тоже нам, командующий нашелся!

— А нас еще больше будет, вот!..

— Молчать!! — вне себя заорал Валька. — Бойскауты!..

— Ладно, не кричи, сами уйдем, — оборвал Степка. — Ты же драк не любишь. А то придется тебя самого за драку наказывать. Пошли к мосту, ребята! А то им тут места мало! — И, уже обращаясь к Валентину и к нам, тихо, но твердо сказал: — Мы уходим, но не сдаемся. А там поглядим, кто кого!

Конечно, как только Юра пришел домой, я рассказал ему обо всем, что было, на Ушаковке. Но брат слушал меня очень рассеянно, чему-то все время улыбался и повторял:

— А вы? А они? А вы что же?..

Я уже хотел рассердиться, но Юра подхватил меня на руки, подбросил к потолку, потом еще покрутил в воздухе и, опять поставив на ноги, спросил:

— Ну как? Голова кружится?

— Не кружится! — проворчал я.

— А у меня кружится. Можешь меня поздравить, Кегля: я — рабфаковец! Почти студент! Да здравствует наша славная рабочая интеллигенция! Ура!

— Ура! — крикнул я без особого восторга. — Тебя приняли, да?

— Приняли, брат, приняли!

— И ты рад? Ты счастлив?

— Что за вопрос? Конечно!

— А почему я не могу радоваться? Почему мы все, мальчишки, не имеем права быть счастливыми? Почему, а?!.

Юра посерьезнел, взял опять меня за руки и, подумав, сказал:

— Да, обстановка у вас, друзья, неважнецкая. Что же мне с вами делать? Может быть, пойти к Панковичам и просить их уговорить Валю не обижать вас? Вас — детей рабочих, батраков, большевиков, революционеров? А ведь советская власть, разрешив этих ваших бойскаутов, была уверена, что не нэпманские сынки, а вы займете в их рядах главное место. И не дадите себя в обиду… Вы — наследники революции! А вот маменькиных сынков да буржуйчиков испугались. Эх, вы, друзья-путешественники!.. Так что, сходить к Панковичам? Поклониться?

— Тебе смешно, — надулся я.

— А вам грустно? — улыбнулся брат. — Значит, плоха еще ваша дружба.

И, видя, что я окончательно потускнел, примирительно досказал:

— Вот в Москве новая детская организация появилась: пионеры! Уж те не дадут себя в обиду бойскаутам!

— Пионеры? А это кто?

— Такие же ребята, как и вы. Мальчишки, девчонки…

— И девчонки?..

— Да, девчонки. Только вам до этих девчонок далековато. Вы же маменькиных да буржуйских сынков боитесь да жалуетесь, когда они вас побьют или прогонят…

Но я затеребил Юру и заставил его рассказать все-все о пионерах: кто они, чем занимаются, с кем дружат и против кого воюют.

— Да ведь я сам толком еще не знаю, брат. Нам сегодня в депо один товарищ из Москвы рассказал про эту новую детскую организацию. Так и сказал: детскую Ленинскую организацию[25]! А рассказал он нам вот что…