Степкина правда

Два события в один день

Нет на земле человека, который бы не знавал и навсегда не запомнил счастливейшего дня в своей жизни. Я не берусь судить, у кого эти дни были счастливее и ярче, но были они у каждого.

Этот день пришел и ко мне. Еще все в доме спали, когда я на цыпочках вышел из детской, прошел в кухню и, отыскав зубной порошок и щетку, принялся чистить зубы. Пришла баба Октя и, увидав меня, всплеснула руками:

— Да ты чего не спишь, внучек? Экую рань поднялся!

— Эх, баба Октя, — обиделся я, — ты даже забыла, что меня сегодня будут принимать в пионеры!

— Ах ты, батюшки! И впрямь запамятовала. Да как же это я! — захлопотала бабушка и начала разжигать плиту, раздувать самовар.

А я тер зубы до блеска, отмывал добела руки и шею, щеткой вычищал из-под ногтей еще, может быть, прошлогоднюю грязь и то и дело теребил бабу Октю. А та через очки осматривала меня со всех сторон и со всей строгостью принимала «работу». И лишь тогда надел новенькие, еще пахнущие утюгом сиреневую безрукавку и черные сатиновые трусы. Не было только галстука.

В школу мы отправились, как на большой праздник: я в безрукавке и трусах, а Саша и Волик в своих обычных штанах и рубахах. Им должны были выдать форму бесплатно. Из-под ворот вывернулся, откуда ни возьмись, Яшка. Стриж пробежал мимо нас во двор и закричал:

— Подумаешь, пионеры! А нам и без галстуков хорошо! Лапотники!

Но нашего самолюбия он больше не задевал. И на него, и на других бывших бойскаутов мы смотрели, как на лежачих. А лежачих не бьют.

Сразу же после занятий мы собрались на школьном дворе, где должен был состояться прием в пионеры. Волнение мое достигло предела, когда нас выстроили в две шеренги, а перед нами стали наши учителя и директор. Когда же пришли пионеры слюдяной фабрики и внесли знамя, у меня захватило дух. Пионер с двумя красными полосками на рукаве вышел на середину и громко, особенно громко в наступившей тишине, произнес первые слова торжественного обещания:

«Я, юный пионер…»

Я не помню, как повторял слова обещания и как звучал в общем хоре мой голос, но, пожалуй, никогда в жизни я не волновался так, как в эти короткие, поистине торжественные минуты. Пионеры подошли к нам, повязали красные галстуки, а потом отдали салют и сказали:

— Пионеры, к борьбе за дело рабочего класса будьте готовы![37]

— Всегда готовы! — ответили мы и тоже отдали им салют.

Тогда пионер с красными полосками вызвал из наших рядов Волика и вручил ему шелковое красное знамя нашего школьного отряда. А потом все строем пошли проводить пионеров слюдяной фабрики.

— А почему знамя вручили Волику, а не Степке? — спросил я молча шагавшего рядом со мной Сашу Седых, когда мы опять возвращались в школу. — Он у нас всегда командиром был.

— Уезжает он.

— Куда?!

— Насовсем. В Читу уезжает.

Это было для меня новым ударом! Давно ли мы провожали Елизара Федоровича, а вот теперь еще одного лучшего друга — Степку. Неужели нельзя жить так, чтобы не расставаться?

А вечером пришел прощаться к нам и сам Степка.

— К маминому брату уезжаем, к дяде Мише. Он в Чите агрономом работает. Нас к себе зовет, — говорил за нашим обеденным столом Степка, а я смотрел на его рыжие прилизанные волосы, веснушчатые нос, щеки, даже глаза, и старался запомнить каждую его черточку. Увидимся ли мы еще когда снова?

Мама и баба Октя угостили Степу пирожками с повидлом, я подарил ему на память две книги, и мы пошли к Саше и Волику. Целый час все четверо в обнимку бродили по берегу Ангары, пели полюбившуюся нам «Картошку» и почти не разговаривали. Что творилось у каждого на душе — я не знаю, но было очень, очень тоскливо. Проводили мы Степу до самых обозных мастерских.

А утром пришел ко мне Волик и сказал, что весь отряд хочет завтра идти на станцию.

…Привокзальная площадь забита повозками, телегами, экипажами. Шумно и людно было и на перроне, особенно когда объявили посадку. Мы переждали суетню и так, колонной, со знаменем впереди зашагали вдоль поезда к Степкиному вагону. Возле подножки его стояли уже Степка, дядя Егор (я сразу догадался, что это он), Степкина мама и еще несколько человек, видимо, знакомые или родные. Степка, увидав нас, от неожиданности разинул рот и вытаращил свои желтые глаза, как на чудо. Удивился нашему появлению и дядя Егор.

— Да никак вся твоя «Черная Борода» пришла на проводы? — громко воскликнул он. — А ну, командир, принимай войско… то бишь провожающих!

Степка сделал салют, потом подошел к нам и каждого обнял, каждому пожал руку.

— Подкову не потерял? — спросил он меня. — Гляди, не теряй, она счастье приносит. Ну, прощай, Коля!

Мы обнялись. Степка поднялся на подножку, но вдруг снова соскочил, подбежал к знамени и поцеловал его угол с кистью. И снова, уже на ходу, прыгнул в тамбур. Вагоны дернулись, жалобно звякнули буферами и стали медленно набирать скорость…