Мир тебе, птица, ты снова вернулась,
К окну моему издалёка.
Как сердце мое по тебе стосковалось,
Как было ему одиноко!
Спой-расскажи мне, моя дорогая,
О грезах людских и мечтаньях.
Ужель даже в теплых и ласковых странах
Живут и плодятся страданья?
Встречала ли ты моих братьев в Сионе
И нет ли мне вести-привета?
Им счастье даровано, мне — боль и беды,
Но знают ли братья об этом?
Но знают ли, сколько противников злобных
Стеною меня окружает?
Спой же мне, птица, о крае, где вечно
Осень не наступает.
Не шлют ли привет мне плоды молодые,
В долинах набравшие силы?
Утешен ли старец Сион иль, как прежде, —
Руины ему да могилы?
Шарона[6] земля и Ливана вершины —
Дают ли душистую мирру?
Проснулся ль отец кипарисов и кедров,
Являя красу всему миру?
Роса на Хермоне[7] , как жемчуг, ложится
Или слезами сочится?
Струится ли светлый поток Иордана,
Высится ль гор вереница?
Спускаются ль с неба тяжелые тучи,
Предвестники горя-печали?
Спой, птица, о крае, где пращуры наши
Жизнь и смерть познали.
Не вянут ли мирты, взращенные мною[8] ,
Как сам я теперь увядаю?
Когда-то и я был цветущим и сильным,
О том лишь, увы, вспоминаю.
О чем шепчут листья кустов придорожных,
Ответь-расскажи, моя птица;
О давних изгнаньях, о новых надеждах
На то, что страна возродится?
А братья мои, те, что пашут и сеют,
Какие поют они песни?
Обресть бы мне крылья и перенестись бы
В край роз и миндаля чудесный!
А что расскажу тебе я, моя птица?
В чем ты ожидаешь признанья?
Не песни, а плач от меня ты услышишь,
Стоны и причитанья.
Поведаю я всем известную повесть
О тяжкой судьбе на чужбине,
О бедах несчетных былых и грядущих,
О зле, торжествующем ныне…
Оставь же меня и лети, дорогая,
В пустыню лети или в горы.
Для пения создана ты, не для плача,
Для счастья, а не для позора.
Не стон наш с тобою излечит больного,
Не он зарастит мою рану.
От слез только сердце, как мятые травы,
Глаза застилает туманом.
Кончаются слезы — нет больше надежды,
Но боль — без конца, без начала:
Мир тебе, птица, и дай Бог, чтоб радость
В песне твоей звучала.
1891
Перевод Я. Либермана