Как бы не притягательно было остаться в доме рядом с Генри, от одной мысли о лжи, мне сделалось плохо. Ведь я не беременна.
— Ради ребёнка вам надо пообедать, — Самуэль направил взгляд на мой живот, который я всё ещё придерживала рукой.
— Ребёнка нет, сэр Самуэль, — сказала я.
Жалела ли я, что не беременна? Конечно, очень жалела. Но ребёнок не должен быть поводом, чтобы тебя получше устроили в жизни. Я хотела, чтобы мой ребёнок родился в мире, где правят истина и справедливость. Где у матери есть супруг, а сердце полно любви, а не тоски.
Проглотив ком в горле, тихонько поднялась и шагнула к порогу.
— Я пойду, меня ждут близкие. Но если позволите, я навещу Генри завтра, — оглянулась к мирно спящему паладину и вытерла набежавшую слезу.
Самуэль встряхнул руками и широким шагом преградил мне путь.
— Леди Триса, простите меня, — низким голосом сказал он. — Я сейчас увидел, что вы неравнодушны к наставнику и некорыстны. Я был не прав. Простите?
— Нечего прощать, — буркнула я, желая, чтобы рыцарь поскорее меня отпустил.
— Есть что… Я к вам отнёсся очень плохо. Недостойно. Видите ли, я ревновал.
— Ревновали? За то, что наставник уделил вам меньше времени, потратив его на меня? — усмехнулась я.
— Нет. Не поэтому. Наставник был женат на моей сестре, принцессе Беатрис. Он носит траур по ней, но решил его нарушить с вами.
— Он был болен, и это было необходимо. Вам не говорили?
— Я слышал. Но не верил, что всё настолько плохо. А теперь, когда вижу его в таком состоянии… — Самуэль порывисто вздохнул, переведя взгляд на паладина, брови рыцаря дрогнули. — …На смертном одре… Он ведь великий герой, понимаете, он победил семерых драконов, полчища тёмных магов…
Семь драконов! Вот уж Генри смеялся надо мной, когда я рассказывала ему о его первом драконе, о котором прочитала в библиотеке!
— А сейчас он лежит с переломанными рёбрами и пробитой грудиной, — проворчал Самуэль, — и ходит под себя! Я тронут, что вы пришли и плачете о нём. И я плачу вместе с вами.
Рыцарь часто заморгал, будто смахивая непозволительные слёзы. Я положила руку ему на плечо, разделяя боль.
— Всё будет хорошо, — прошептала я.
Самуэль поглядел на меня, задержав задумчивый взгляд на глаза, отвернулся, полез в поясную сумку и вложил мне в руку несколько серебряных монет.
— Возьмите для близких.
Я с ненавистью поглядела на монеты, но подумала об Идде, Грете, детях и множестве оставшихся без крыши над головой людей, которые нуждались в еде и тёплой одежде.
Я взяла деньги и сунула в карман передника.
— Я пойду, — прошептала я.
— Сперва обед, — настоял Самуэль и жестом пригласил в коридор.
Я снова не смогла отказаться. Мы вошли в просторный зал на первом этаже, где все уже собрались. Хозяин дома Хакон сидел во главе стола, рядом с ним были жена и, видимо, дочери. Увидела я и знакомые лица рыцарей. Рэндеваль тоже был тут. И ещё несколько мужчин, служащих у Хакона, один из который — личный лекарь.
Я видела его несколько раз прежде. Он бывал в святилище и осматривал меня, когда я ещё лежала и не могла разговаривать. Он сказал тогда, что я скоро погибну и не стоит тратить на меня силы, но я встала, и потому теперь я не очень ему доверяла.
— Леди Триса пообедает с нами, — сказал Самуэль, отодвигая мне стул.
— Конечно. Здравствуйте, леди Триса, — поприветствовал Хакон.
Наместник выглядел уставшим, волосы его были взлохмочены, под глазами темнели синяки.
— Давайте помолимся Арносу за здоровье сэра Генриха! — сказал он, подняв бокал с вином.
— Помолимся, — гулко отозвались рыцари.
Зазвенели приборы. Все молча принялись обедать. Настроение у всех было невесёлое.
Еда на столе изумительно вкусно пахла. На столе лежал душистый хлеб, сыр, ароматный, приправленный свежими травами бульон. Голод оказался сильнее всякого страха, я схватилась за ложку и приступила к трапезе.
— Самуэль, ты уже отправил посланца к королю сообщить о случившемся? — проговорил Рэндеваль, вытирая губы салфеткой.
— Ещё вчера, — кивнул Самуэль. — Тяжело сообщать о таком отцу…
— Зато теперь тебе открыта дорога! В стране осталось всего пять… ой, теперь только четверо, паладинов. Тебя обязательно назначат пятым. Пять воинов Света, чтобы сдержать Тьму. Именно столько нужно.
— Генрих ещё жив!
— Но ходит под себя. Его, как паладина, больше нет.
— Он был самым сильным… — проскрежетал Самуэль. — А я, что я? Я ещё даже испытание не прошёл. Наставник ещё многому меня не научил и не научит…
Самуэль отложил ложку, потеряв аппетит, и сплёл пальцы над столешницей.
— Да, сэр Генрих совершенно обречён, — проговорил лекарь.
За столом послышались тяжёлые вздохи рыцарей.
Как же вы ошибаетесь, господин лекарь! Если бы вы проведали сейчас Генри, то убедились бы, что ошибаетесь! Ему лучше. И я вылечу его, он обязательно встанет!
Радуясь мыслям, я оказалась единственная, кто продолжил трапезу. Но, несмотря на голод, кушать сделалось неловко, и я тоже отложила ложку.
— Я тоже вчера написал послание для герцогини Элизабет, матери Генриха, — могильным голосом произнёс Рэндеваль. — Сообщил, что вряд ли он придёт в сознание. Думаю, герцогиня Элизабет приедет попрощаться. И, наверняка, возьмёт с собой леди Либретту, его невесту.
Невесту?!
Сердце в груди будто поразило копьём.
А как же я?!