В приёмном королевском зале горели все мыслимые и немыслимые огни. Шумело торжество, и все магистры Ниртании отмечали появление в ордене нового мага.
То есть меня.
Жаль, это звание носить мне недолго. Как рожу — стану лишь почётным бывшим членом ордена. И надо бы идти веселиться! Наслаждаться минутой счастья! Но я не могла…
Я сидела в погружённом в полумрак коридорчике, перебарывая тошноту от запаха картофельного пюре.
Кто бы мог подумать, что моё любимое блюдо вызовет рвотные позывы при одном только взгляде!
Дыши, Трис: вдох-выдох.
В коридоре гулял сквозняк от раскрытых балконов в холле, что примыкал к приёмному залу, и от свежего воздуха мне делалось легче.
Вдох-выдох.
А может платье, наскоро ушитое для меня из материнского, было слишком узкое? Когда примеряла — голодная была. А сейчас поела — и всё — давит.
Я глубоко вздохнула ещё раз и вытянула ноги. Подол заискрился в разлитых на полу отсветах далёких магических светильников, горевших в зале.
Ладно, надо возвращаться. Довольно тянуть. Нужно пойти к Генри и сказать ему. А то сидит там в сторонке серый и молчаливый и даже не ест ничего. Хотя вовсе не он тут беременный!
Я двинулась через холл, но увидела скорбно идущего мне навстречу Самуэля.
— Ты чего такой “весёлый” весь вечер?
— Да… — протянул брат. — Влюбился.
— Серьёзно?! Нужно радоваться!
— Я влюбился в Либретту! Она тоже меня любит! Мы признались друг другу в Вейгарде. И я не знаю, как сказать наставнику. Их помолвку одобрил отец… Мне конец! Не смогу жить.
Я закусила губу, изо всех сил стараясь не ревновать.
— А ты? Ты добилась, чего желала, утёрла всем нос. Почему так печальна?
Я сглотнула, собираясь признаться брату, что счастье для меня уже совсем не в том, но из-за плеча Самуэля выросла фигура Генриха.
— Ой, он идёт. Я пойду! Мне велено экипаж заложить.
— Уезжает?
— Да, в Ревош!
Самуэль убежал, а я предстала перед лицом герцога. Он был, как всегда, безупречно красив, широк. Но печален.
— Магистр…
— Принцесса.
Мы помолчали. Генрих хмурился, косясь в сторону. Я рассматривала его идеально начищенные сапоги и часто дышала, наполняя лёгкие любимым запахом вербены.
— Поздравляю ещё раз, Беатрис. Ты заслужила. Пойду.
— Я тоже тебя поздравляю.
— С чем же? — блеснул взгляд паладина.
— Ты скоро станешь отцом. К осени, примерно…
Генри застыл, неотрывно глядя мне в глаза. Моё сердце готово было выпрыгнуть и расплющиться!
— И ты молчишь?! — он схватил меня за плечи и впился в губы.
Обхватил сильными руками, по которым я успела истосковаться.
— Поехали в Ревош, Генри… — прошептала я, притягивая его к себе за ворот камзола и прижимаясь животом.
— Сбежишь со своего праздника?
— Да-да. Я вдруг поняла, что для меня действительно важно. Это ты. И наш малыш.
— Любимая, не представляешь, как ты меня осчастливила! — паладин поднял меня на руки и закружил.
Он плакал. Генри плакал!
Не став ни с кем прощаться, мы вышли к приготовленной Самуэлем повозке. Я куталась в пушистый мех плаща, который положил мне на плечи Генри. С неба хлопьями опускался снег. Было безветренно, тихо и как-то тепло.
Паладин обнял за талию, и мне сделалось даже жарко!
— Правь в Ревош! — приказал он вознице и лёгким касанием пальца разжёг магическую лампу над его головой.
— Понял, сэр! — Бородатый извозчик понимающе кивнул, туже затянув меховой тулуп, и смахнул с ворота обильно насыпавший снег.
Генри открыл дверку, подал руку и помог мне забраться на сиденье.
Я поёжилась от студёного воздуха, но паладин, словно печка, тут же нагрел пространство магией.
— Так лучше, огненная моя? — он обнял меня за плечи и взял руки в свои, горячие, пламенные.
Я прижалась к груди паладина и затрепетала от нежности, с которой он гладил мои шрамы на запястьях.
— Прости, что не уберёг, девочка моя… Но теперь никому не отдам. Буду оберегать, как пушиночку. Как же счастлив узнать о ребёнке. Я уже не надеялся на милость Арноса.
Аромат вербены благоухал в согретом воздухе. Я потянулась к губам Генри, прижавшись крепко и требовательно. Генри ответил сдержанно и очень бережно.
— Беатрис… — хрипло прошептал он, обжигая кожу своим дыханием. — Думаю, нам нельзя, пока ты не родишь. Малыш и так много пережил.
— А я думаю, можно.
— Ты уверена?
— Даже нужно! Просто необходимо! Я ведь целитель, ты забыл? Я истосковалась по тебе!
Паладин перенёс меня себе на колени, обнял лицо и страстно, глубоко поцеловал.
— Вкусная моя… Огненная… — принялся стягивать платье с плеч, ведя жаркими губами к грудям. — М-м, какие тяжёлые!
— Генри… — засмущалась я, тая от истомы.
Поддавалась ласке, лихорадочным поцелуям и раздеванию.
Сделалось жарко, и хотелось поскорее скинуть всю одежду. Ослабшими от трепета пальцами я расстегнула на Генри камзол и повела по груди ниже и ещё ниже, пока он не застонал.
Резким порывом, более резким, чем хотел, паладин приподнял меня, чтобы освободиться от ставших тесными брюк. И вошёл.
Невольно улыбнулась совету папы не надевать панталон, прильнула к Генри и настойчиво принялась раскачивать бёрдами у него на коленях.
— Желанная…
— Генри… Ещё… Смелее…
— Беатрис… Трис… Любимая…
— Да, Генри! Да! Да! Да-а-а…
Мы сплелись, стали единым. Мы любили друг друга, и весь мир вокруг воссиял торжественным Светом. А потом схлопнулся до тихой маленькой повозки, возвращающей нас домой.
Я затихла на мерно вздымающейся груди Генри, напиваясь подаренным счастьем, и перебирала его тугие волоски. Он гладил мои волосы и мечтательно глядел в темноту окошка.
Густилась ночь, и снег продолжал опускаться большими хлопьями. Изредка доносились фыркание лошадей и кряхтение возницы.
Ой, как хорошо слышно!... И стоны мои и крики, наверное, были слышны… Как стыдно!
Я закусила губу. Любовница паладина!
По коже пробежала дрожь. От волнения похолодели пальчики, которые Генри тут же сжал твёрдой рукой.
— Ты выйдешь за меня, Беатрис? — произнёс он.
Я подняла голову и поглядела в сияющие серебром глаза Генри. Улыбнулась, обняла его лицо и благодарно поцеловала в губы.
— Как сильно я ждала твоего предложения, Генри! Я желаю быть твоей женой!
Мы снова стали целоваться, а потом снова принялись любить друг друга. И так всю дорогу до дома.====Основному повествованию конец.Завтра будет ещё небольшой эпилог!