Тамбера

В одиночестве

На второй и на третий день после описанных событий Клара не появлялась одна ни во дворе, ни на улице. Тамбера не удивлялся: он знал, в чем дело. На четвертый день Имбата, собираясь из дому, сказал жене, что идет звать жителей кампунга на берег: сегодня ван Спойлт вместе со своей племянницей отплывает на том самом корабле, который ее привез на Яву.

Тамбера, как громом пораженный этой новостью, вместе со всеми пошел на берег. Там он увидел ван Спойлта, Клару и еще нескольких голландцев. Перед отплытием ван Спойлт довольно долго беседовал о чем-то с Имбатой. Лонторцы все время держались от них в почтительном отдалении. Потом ван Спойлт и другие голландцы уселись в шлюпку и отправились к видневшемуся вдали кораблю. Лонторцы, стоявшие на берегу, долго махали им вслед.

— Куда это они поехали, Имбата? — спросил Ламбару.

— В Грисе[15] — ответил тот.

— А что им там нужно? — поинтересовался Гапипо.

— Вы хорошо знаете ван Спойлта, уклончиво начал Имбата. — Он не из тех, кто любит бывать в гостях или приглашать гостей к себе. Разве только по делу. По этому я сужу, что он отправился не на прогулку.

— Зачем же тогда он взял с собой племянницу? возразила одна пожилая женщина. — Наверное, чтобы доставить ей удовольствие. Хоть бы она сюда больше не возвращалась.

Но никто в этой сутолоке не обратил внимания на ее слова; одна Вубани услыхала их и тут же подошла к женщине.

— Значит, ты не хочешь, Ивари, чтобы эта девушка из Голландии вернулась на Лонтор? спросила она.

— Не хочу.

— И я тоже, — ответила Вубани. — Очень уж она странная.

— Если она останется у нас надолго, нашим обычаям несдобровать, — с горькой уверенностью проговорила Ивари. — Сама посуди! Пока ее здесь не было, моя дочка носила кайн и была довольна. А теперь посмотри на нее! Жизни никакой не стало: подавай ей платье, как у чужеземки, и все! Да если бы даже я была такой богатой, как ты, все равно ни за что бы не позволила своей дочери одеваться по-новому. Срам какой!

— Вон что! Значит, твоя Ривоти хочет носить голландские платья? Да-a, выходит, что я не ошиблась…

— О чем это ты, Вубани?

— А о том, что эта племянница ван Спойлта принесет еще много несчастья.

— Верно, Вубани, верно. Но что мы можем поделать? Ведь она, наверное, сюда вернется? Мы, женщины, оберегаем наши семьи, храним верность адату, а какая от этого польза? Мужчины совсем нас не слушают, все делают по-своему.

— Да-да, и мой муж совсем забыл наши старые обычаи, — вздохнула Вубани.

— А ты думаешь, Ламбару лучше? Пусть Ривоти одевается, как эта голландка, пусть что угодно вытворяет, ему и заботы мало.

Продолжая поверять друг другу свои огорчения, обе женщины пошли в кампунг. На побережье остались одни мужчины. Тесным кольцом они обступили старосту.

— Так велел господин ван Спойлт, — говорил им Имбата. — Хотя его здесь и не будет, мы должны выполнять все, о чем договорились. На то время, пока он в отъезде, за него остается господин Хайтен.

— А что мы должны выполнять? — спросил кто-то.

— Менять рыбу, фрукты и все другое на деньги, — объяснил Имбата. — Только теперь порядок будет иной, мы с ван Спойлтом уже все обсудили, как лучше. С завтрашнего дня все приносят свежую рыбу, овощи, фрукты в одно определенное место, а голландцы будут приходить туда и покупать за деньги, что им нужно. Место, где покупают и продают, называется базар. Давайте теперь решим, где у нас будет этот базар.

— А прямо здесь, на берегу, — предложил Гапипо.

— Далековато от кампунга, — возразил кто-то.

— Это и лучше, — заметил Имбата. — В кампунге грязи не будет.

— Конечно, на берегу лучше всего, — сказал Ламбару.

— Стало быть, завтра несите все не домой голландцам, а сюда, — распорядился Имбата. — Я предупрежу господина Хайтена.

Закончив на этом деловой разговор с односельчанами, староста обратился к Гапипо:

— А ты пойдешь сейчас вместе со мной.

— Может, и я понадоблюсь? — подвернулся Амбало.

— Нет, нам надо кое-что обсудить вдвоем, — ответил Имбата.

Народ стал расходиться по домам.

Солнце было уже высоко. Море подернулось серой туманной дымкой. Откуда-то издалека темной вереницей быстро наплывали тучи, и первые капли дождя уже начали рябить гладкую поверхность моря. Пустынно и тихо стало на побережье, все словно застыло вокруг, не колышутся даже ветви деревьев.

На обломке скалы, о которую еле слышно разбиваются маленькие волны, в сгущающемся сумраке одиноко сидит Тамбера и напряженно всматривается в даль, где еще заметно пятнышко удаляющегося корабля.

Но вот оно исчезло. Тучи тем временем надвигаются все ближе, они уже над головой Тамберы. Налетевший порыв ветра вспугнул тишину; ожили, закачались деревья; зашумела листва. Все вокруг пришло в движе-ние. Один Тамбера неподвижен: он не сводит глаз с того места, где исчез корабль. Набегающие волны обдают его брызгами, лижут ступни его ног, но он ничего не замечает.

Пятеро ребят, сверстников Тамберы, подошли к нему, окликнули. Он вздрогнул, поднялся им навстречу.

— Поедешь с нами на остров Писанг?

— А что там делать?

— Посмотрим, как Умбада на кабанов охотится.

— Тащиться в такую даль!

— Какая же это даль! Можно подумать, тебе не приходилось бывать дальше Писанга.

— Я уже не раз видел, как охотятся на кабанов. Мне это не интересно. Да и дождь.

— Значит, не едешь?

— Нет.

Ребята отправились гурьбой к привязанной неподалеку лодке, забрались в нее и, дружно взявшись за весла, отвалили от берега. Лодка быстро оказалась в открытом море, затанцевала на волнах и в наступивших сумерках скоро исчезла из виду.

Пошел мелкий, но частый дождь. Все окружающее подернулось струящейся сеткой и как-то вдруг ожило, заколыхалось. А Тамбера стоял на скале, словно прирос к ней, не замечая дождя: ему так не хотелось уходить отсюда…

Неподалеку от него к берегу причалила лодка. Из нее выскочили несколько рыбаков и торопливо начали выгружать улов. Тамбера подошел к ним.

— Где это вы поймали такого великана, дядя? Побольше акулы будет, — спросил юноша одного из них.

— У берегов Тимура[16], сынок, — ответил тот.

— Ну и рыбина! Повезло тому, кто ее выловил, на много дней хватит.

— Это голландцам повезло, сынок, к ним в брюхо пойдет.

— Разве они ее поймали?

— Нет, но чтобы получить деньги, придется отдать ее им.

— А-а…

Рыбаки продолжали заниматься своим делом, а Тамбера побрел домой. Он шел, низко опустив голову, не разбирая дороги.

Поравнявшись с домом, в котором жили голландцы, Тамбера поднял голову и остановился, до него донесся раскатистый смех. Во дворе трое голландцев стирали свою одежду.

— …Ну вот, ты и попробуй. Зажмурься покрепче или прикрой ей лицо подушкой! — сказал один из них.

— Хо-хо-хо! — загоготал другой. — Лучше ты начинай первый, а я от тебя не отстану!

— Куда мне, старику, до девок.

— Зато ты посильнее будешь.

Они снова рассмеялись.

Насквозь промокший Тамбера, ссутулившись и не поднимая головы, брел по кампунгу. Время от времени губы его шевелились.

— Д, А и М — будет ДАМ… — шептал он.

Уже давно миновал он свой дом. Дождь постепенно утих, небо опять прояснилось, а он все шел и шел, не зная куда. Вдруг кто-то громко окликнул его. Тамбера оглянулся. Он был сейчас возле хижины Амбало. Ее хозяин с женой и сыном сидели на открытой террасе, выходящей на улицу.

— Иди к нам, сынок! — помахал ему рукой Амбало. — Угостим тапиокой [17].

Тамбера свернул к хижине, поднялся на террасу, сел рядом с хозяином, но от угощения отказался.

— Шумная стала жизнь в нашем кампунге, верно? — начал разговор Амбало.

Тамбера молча кивнул в ответ.

— А ты еще не думал, сынок, как раздобыть денег, чтобы жениться? — неожиданно спросил Амбало.

— Разве мне пора думать о женитьбе? — удивился Тамбера.

— А как же? Я женился, когда мне было шестнадцать лет. А тебе ведь, по-моему, уже пятнадцать. Еще годик — и твое время придет.

— Нет, дядя Амбало, мне еще рано думать об этом.

— Напрасно. Смотри, а то будешь, как Кависта.

— А что Кависта?

— Как что? Он уже совсем взрослый, а все в парнях ходит. Недавно, говорят, надумал жениться. На чужеземке.

— Ну, Кависта для меня не пример.

— Тамбера у нас будет ученый, — вступила в разговор жена Амбало. — Потому и жениться не спешит. Вырастет, постигнет все премудрости, станет учителем и поселится где-нибудь вдалеке, один. Верно я говорю, сынок, а?

Тамбера молча улыбнулся.

— Да зачем ему в глушь забираться, в одиночестве жить? — возразил хозяин дома. — Сын старосты кампунга сам со временем должен стать старостой. Так ведь, Тамбера?

— Не знаю, дядя Амбало. Мне хочется, когда вырасту, уехать с Лонтора.

— Уехать? Куда?

— Ну, например, в Голландию. Посмотреть, как в той стране люди живут. Там, наверное, все дома такие, как здесь у голландцев. Да, дядя Амбало?

— Само собой. Вот, значит, ты чего захотел! — И, обратившись к своему сыну, Амбало спросил: — А ты, Бамбер? Ты тоже мечтаешь уехать отсюда?

— Я не хочу ехать так далеко! — пожал плечами тринадцатилетний Бамбер.

— Кем же ты хочешь стать, сынок? — поинтересовалась его мать.

— Матросом.

— Если мы с тобой будем матросами, — сказал Тамбера, — то уж обязательно побываем в Голландии.

— А что там будем делать?

— Я хочу поехать туда, чтобы прочитать много книг.

— Как ты сказал? — недоумевающе переспросил Амбало. — Книг? Что это такое?

— У нас на острове почти никто не знает, что такое книга, а я ее уже видел, — похвастался Тамбера. — Мне Клара показывала. Она говорит, что книга — это как сказка, в ней много интересного. Только, чтобы понимать ее, надо сперва научиться читать.

— Удивительное дело!

— В вашем кампунге, кроме меня, пикто, наверное, и не слыхал о книгах. Все книги у Клары. А Клара дружит только со мной.

— Когда же это ты успел с ней познакомиться?

— Как-то ван Спойлт позвал меня в гости и велел научить Клару разговаривать на нашем языке.

— Она очень нос задирает, — сказал Бамбер.

— Это только кажется, — ответил Тамбера, — а на самом деле она добрая и простая.

— Все голландцы сперва нос задирали, — сказал Амбало, — ни с кем не желали знаться. А теперь их то на рыбную ловлю возьми, то на охоту.

— Говорят даже, — подхватила его жена, — что некоторые не прочь жениться на наших девушках.

— Неужели? — поднял брови Тамбера.

— Я это от Ивари слышала. Она говорит, что какой-то голландец хотел сделать своей женой Сембоку, но родители не позволили.

— А голландец-то красивый?

— Пусть хоть раскрасивый! Но он из чужой страны. У них свои обычаи. Если бы он согласился жить по адату, может, его и приняли бы. Но, говорят, он собирался поселиться с Сембокой в доме, где живут все голландцы.

Разговор прервался. Все замолчали.

— Поешь тапиоки, сынок, — еще раз предложил хозяин дома.

— Не хочу, дядя Амбало. — Тамбера встал. — Слышите, как шумят на улице? Наверное, начинается петушиный бой. Пойду погляжу.

Амбало с женой и сыном остались на террасе доедать тапиоку, а Тамбера, попрощавшись, пошел в ту сторону, откуда доносились голоса. Рядом с хижиной рыбака Вины собралась толпа, образовав круг. В центре два петуха остервенело наскакивали друг на друга. Зрители криком и улюлюканьем подзадоривали их. Громче всех кричал сам Вина: как видно, один из бойцов принадлежал ему.

Тамбера мельком глянул на петушиную схватку, посмотрел на вошедших в азарт лонторцев и, не задерживаясь, пошел домой.

У хижины Ламбару ему пришлось остановиться. Хозяин дома, завидев Тамберу, пригласил его зайти на минутку, посидеть, потолковать. Но, услышав голос Ривоти, которая распевала в доме песни, Тамбера поблагодарил за приглашение, мысленно прибавив: «Пока эта противная девчонка живет в этом доме, ноги моей здесь не будет».

Наконец он добрался до дому. Мать с отцом только что отобедали. Вубани позвала сына к столу, но он ответил, что не голоден, и быстро прошел в свою комнату.

Тамбера сказал правду, он и в самом деле еще не проголодался. В его словах не было ничего странного. Но мать по тону голоса поняла, что с сыном опять творится что-то неладное, и это встревожило ее. Не прошло и пяти минут, как Вубани вошла в комнату к сыну. Он сидел в углу на циновке, обхватив руками колени.

— Ты болен, сынок?

— Нет.

— Почему ты не стал ничего есть? Почему забился в угол?

— А что, нельзя?

— Веселого человека дьявол боится. Печаль да кручина — вот что дьяволу мило. — Вубани внимательно посмотрела сыну в глаза. А когда заговорила снова, в ее голосе стали слышны тревожные нотки. — Тамбера, что с тобой? Что тебя огорчило?

Тамбера резко поднялся.

— Где там твоя еда? — грубо спросил он и вышел из комнаты. Мать последовала за ним, не отрывая от сына глаз.

Она догадывалась, о чем грустит Тамбера. И, подавая ему кушанье, промолвила со вздохом:

— Как бы радовалось мое сердце, сынок, если бы ты надумал жениться.

— Что? Почему я должен жениться? Я и не думаю об этом! — Тамбера говорил раздраженно, со злостью, и мать почла за лучшее не продолжать разговор.

Но тут вмешался Имбата.

— Хочешь ты или не хочешь, — сказал он, — а пришла пора подумать о женитьбе.

Тамбера промолчал.

Ободренная поддержкой мужа, Вубани поспешно добавила:

— Когда женишься, сынок, на душе у тебя сразу станет спокойно, вот увидишь. Давай-ка подыщу тебе невесту! А может…

Она хотела сказать: «А может, посватаем Ваделу», но прикусила язык, вспомнив, что Имбата все еще не помирился со Свамином.

Тамбера опять нахмурился. Он и так сел за стол безо всякой охоты, а тут еще эти разговоры. У него даже кусок застрял в горле. Он встал, резким движением отодвинул от себя поднос и вышел.

— Совсем от рук отбился! — проворчал Имбата, когда за сыном захлопнулась дверь. — Слова ему поперек не скажи. Чуть что — бежит из дому.

— Ты уже присмотрел невестку? — озабоченно спросила Вубани.

— Некогда мне этим заниматься, других забот хватает. И вообще, чего ты пристала: жениться, жениться! Он еще молод, не дорос до этого.

— А по-моему, Чем скорее его женим, тем лучше.

— Внуков, что ли, захотелось?

Не дожидаясь ответа, Имбата отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Вубани знала — больше от мужа ничего не добьешься. Оставив его в покое, она отправилась к Ламбару, посоветоваться с ним и его женой.

На полпути Вубани увидела Тамберу. Он сидел на камне на берегу моря, одинокий, угрюмый. Мать издали долго смотрела на сына, потом медленно, робкими шагами приблизилась к нему. Тамбера не слыхал, как она подошла.

— Д, А и М — будет ДАМ… — шептал он.

— Сынок, позвала Вубани.

Голос ее был еле слышен, но Тамбера вздрогнул от неожиданности и обернулся. Если бы перед ним была не его родная мать, у него, наверное, волосы встали бы дыбом от ее горящего пронзительного взгляда.

— Почему ты сидишь здесь один? — спросила мать.

Он ничего не ответил, встал с камня и побрел вдоль берега. Вубани не сводила с него опечаленных глаз. Когда он уселся неподалеку на другой камень, она глубоко вздохнула и сказала себе: «Да, так оно и есть… Пока не поздно, я должна действовать».

Торопливыми шагами она вернулась домой, затем опять вышла и направилась к хижине, стоящей напротив дома Гапипо. Жена Гапипо, увидев ее, пригласила зайти к ним, но Вубани, поблагодарив, отказалась: она спешила по неотложному делу.

Через несколько минут Вубани сидела перед почтенного вида старцем и излагала ему свою просьбу:

— Пак дукун![18] Всякий раз, когда мне трудно, я прихожу к тебе за помощью, ведь пак куда опытней и мудрее меня. Вот и сейчас я прошу пака помочь одному больному.

— Кто же этот больной, дочка? — спросил старик.

— Мой сын, которого я носила под сердцем и родила в муках. Мой сын, в котором течет кровь наших предков. Не телом он занемог, не кости у него сломаны, не кожа поранена, не истекает он кровью. Душа у него страдает, смутил его враг-искуситель, прикинувшись другом. С тех пор как мой сын повел с ним дружбу, покой совсем потерял, извел себя думами, воля у него ослабла.

— В какой день родился твой сын?

— В ночь с четверга на пятницу.

— С ветра на бурю… А враг его когда родился?

— Разве я знаю?! У нее чужая кровь и другой цвет кожи. Она приехала из Голландии. Недавно.

— A-а, вон что. Ее зовут Клара?

— Да.

— Подожди-ка немного.

И старик исчез в соседней комнате, где царила кромешная тьма. Пробыв там довольно долго, он вернулся с кеменьяном[19], стручком красного перца, луковицей и куриным яйцом. Все это старик передал Вубани с таким наказом:

Сегодня ночью ты вызовешь духов твоих предков и попросишь их, чтобы они помогли тебе. А это сторожа. Зарой их на пороге своего дома. Они будут стеречь твоего сына.

Узнав у дукуна все, что нужно делать, Вубани распрощалась с ним, оставив ему узелок с вещами за добрый совет и поддержку.

Той же ночью, когда муж и сын заснули крепким сном, Вубани неслышно выскользнула за дверь и спустилась во двор. У самой лестницы она выкопала ямку, положила туда завернутые в листья красный перец, луковицу и яйцо, засыпала все землей и заровняла это место, чтобы и следов не осталось.

— Будьте всегда на страже, мои защитники! — тихо приговаривала Вубани. — Вас не будут топтать плохие люди. Охраняйте и день и ночь моего сына. Гоните прочь его врага-искусителя, если он появится здесь! Я вверяю вам судьбу Тамберы, сына моего. Вся надежда на вас…

Выполнив наставления дукуна, Вубани поднялась в дом и прошла в кладовку, где хранились продукты. Там она зажгла кеменьян. И когда дым от него завился кольцами, стала произносить заклинания:

— О ты, обитающий на вершинах гор! Ты, обитающий на дне океана! Ты, воплощенный в ветрах и огненном пламени и вечно охраняющий нас! Приди сюда! Явись ко мне! Принеси с собой огонь, наш огонь угас; принеси с собой ветер, у нас нет больше ветра; принеси с собой воду, у нас иссякла вода; принеся с собой землю, нам не хватает земли. Всели в нас свой дух, вдохни его в нас! Наш дух обнищал. Укрепи нас!

Она повторяла эти слова несколько раз, пока ле сгорел кеменьян.

На следующий день Вубани не спускала глаз с сына, стараясь уловить в нем перемену.

А Тамбера встал утром, как всегда, поел и пошел на берег, куда уже собрались лонторцы со своим товаром. Одни несли овощи, другие — рыбу, третьи — бананы и иные фрукты. Прихватив с собой деньги, на берег спешили и голландцы. На базаре было многолюдно и шумно. Все кричали, спорили до хрипоты: тот, кто покупал, хотел заплатить подешевле, а продавцы дешево не отдавали.

В самой гуще толпы священнодействовал Гапипо. Он торговал тканями, развертывая перед лонторцами один кусок лучше другого, и был поэтому в центре внимания. Большая часть денег, вырученная жителями кампунга у голландцев, тут же переходила в руки Гапипо.

Тамбера наблюдал за торгом издалека. Так же издалека следил за происходящим Кависта. Лицо первого выражало полное равнодушие ко всему, зато второй был весь воплощенное внимание. Потом оба исчезли. Кависта пошел домой. А Тамбера будто сквозь землю провалился, даже мать не сумела уследить за ним.