Тамбера

Европейцы

Поговорив с матерью, Тамбера погрузился в раздумье. Как нагло вел себя Веллингтон в их доме! А отец хоть бы что. Теперь он понимает, почему дядя Свамин ушел от них, хотя это и против обычая. Тамбера вдруг вспомнил Ваделу, свою сестру, которая делила с ним радость и горе. Где она сейчас? Когда они теперь увидятся? Как ему было тяжело. Только что Вадела была рядом, только что они вместе любовались восходом солнца…

Долго думал Тамбера над тем, что произошло в это утро. За какие-то короткие часы жизнь его круто переменилась. Он стал совсем одинок — с кем ему теперь ходить на рассвете к морю, с кем делиться мечтами, кому он может поведать горе. Его верный, единственный друг — Вадела — теперь далеко. Если бы в ту минуту, когда она покидала их дом, Тамбера осознал, что он теряет, — он ушел бы отсюда вслед за Ваделой. Или спросил хотя бы, где их искать. А он стоял тогда как пораженный громом. Слова не мог вымолвить. Расстраивайся теперь, плачь — никто не скажет тебе, где они.

А Свамин и Вадела были уже далеко. Если бы и знал Тамбера, куда они пошли, он не догнал бы их. Наверно, и следы их шагов давным-давно стерлись.

Они шли той самой дорогой, по которой совсем недавно Тамбера с Ваделой возвращались из долины Кубала. Не встретив ни души, отец и дочь миновали то место, где произошла стычка Тамберы с Визано, поднялись на холм и тут увидели потомка испанцев, который понуро брел по дороге. Вид у него был жалкий, и Свамин окликнул его:

— Визано, что с тобой, почему ты такой грязный?

Тот остановился, но ничего не ответил.

— Он подрался, — объяснила Вадела.

— С кем?

— С Тамберой.

— Из-за чего? — поинтересовался Свамин. Драться нехорошо, ты ведь знаешь.

Визано, промолчав и на этот раз, двинулся было дальше, но Свамин удержал его за плечо.

— Подожди, сынок. Послушай, что я тебе скажу. Вы с Тамберой должны жить дружно. Ведь вы родственники: Вадела твоя сестра по матери, а он ей двоюродный брат.

— Очень нужны мне ваши поучения! — буркнул Визано и чуть не бегом бросился от них прочь.

— Да, трудно будет найти путь к его сердцу! — покачал головой Свамин. — Что ж, Вадела, пойдем и мы дальше.

Тропинка взбегала на холм. Они прошли еще минут пятнадцать — и новая встреча: направо от них Кависта с отцом усердно рыхлили мотыгами землю. Свамин повернул к ним. Увидав приближающихся путников, отец Кависты разогнул спину.

— Что ты будешь сажать, здесь, Маруко? — поинтересовался Свамин.

— Уби[7], учитель.

— А семена у тебя есть?

— Есть.

— Дай мне немного.

— Хотите обрабатывать землю, учитель?

— Времена наступили плохие, Маруко. Гибнут в сердцах человеческих семена святого ученья, сколько ни сей. Вот я и решил засевать землю — оно вернее. Посажу для начала уби. Так что дай мне немного семян, если у тебя есть.

Маруко дал Свамину немного уби и спросил:

— Куда вы идете, учитель? Уж не покидаете ли вы совсем наши места?

— Ты угадал, Маруко.

— Почему?

— Потому, Маруко, что я не хочу оставаться под одной крышей с людьми, которые вражду предпочитают миру.

— Где же вы будете жить?

— Еще не знаю. Но я твердо решил, что отныне буду пахать и сеять так же, как ты.

— Это занятие бедняков, учитель.

— Но оно благородное.

— Вы правы, дядя Свамин! — воскликнул стоявший тут же Кависта. — Здесь, на этом поле, я научился понимать, что дает человеку земля. Пот, которым она полита, это дань нашей любви к ней.

— Ты хорошо сказал, Кависта, очень хорошо, — похвалил молодого крестьянина Свамин.

— И когда я узнал, — продолжал Кависта, — что Веллингтон хочет отнять у нас землю, я велел отцу ни за что с этим не соглашаться на сходке.

— Ты молодец, Кависта. Пусть любовь к земле никогда не угаснет в твоем сердце.

Ободренный похвалой учителя, Кависта бросил мотыгу и подошел к нему.

— На вашем месте, дядюшка Свамин, я не отдал бы в чужие руки наследство своего пасынка. Разве Вадела, по нашим обычаям, не имеет права на часть его?

— Многие считают, что я поступил неправильно, — ответил Свамин. — Конечно, Вадела тоже имеет право на наследство. Но мы от него отступились. Пусть моя дочь живет своим трудом, как все.

— Но ведь вам и жить-то теперь негде.

— Ну и что же? Зато совесть у нас чистая. Не так уж приятно богатство, которое приходит не в награду за труд, а после тяжбы с ближним.

— А все-таки жалко наследства, дядюшка Свамин.

— Но Вадела не жалеет о нем.

— Мой сын говорит так, потому что мы очень бедны, учитель, — вмешался Маруко.

— Нет, Маруко, твой сын не беден, — возразил Свамин. — Он владеет бесценным сокровищем. Он любит землю. В этом его богатство.

Отец и сын промолчали.

— Так-то, Маруко. Ну что ж, нам пора идти, — сказал Свамин, прощаясь. — Спасибо тебе за уби.

— Где же вы все-таки будете жить, учитель? — еще раз спросил Маруко.

— Не знаю! — ответил на ходу Свамин. — Но сюда мы больше не вернемся.

— Сюда они больше не вернутся, — повторил вполголоса Маруко, когда Свамин и Вадела были уже далеко. Похоже, что и в самом деле не вернутся.

— Вот Веллингтон обрадуется! — заметил Кависта. — Да и староста тоже. Хоть и много у него добра, а все накладно два лишних едока в доме. Вот бы нам его богатства!

— Ты, я вижу, завидуешь, Кависта?

— Кто же не хочет разбогатеть, отец! Будь мы богаты, не пришлось бы нам каждый день в поле гнуть спину. Всегда были бы сыты, а на то, что оставалось, можно было бы выменивать всякие вещи, как делает это наш староста или англичанин. А сейчас что? Землю потом поливаем мы, а едят досыта они. Нет, отец, справедливости в этом мире. И выходит…

— Что там еще выходит?

— Богачей надо убивать, вот что.

— Нет, нет, сын мой, не смей и думать об этом. Закон предков не позволяет убивать.

— Что же, значит, надо сидеть сложа руки и ждать, когда справедливость сама на тебя свалится?

— Что угодно, только убивать людей нельзя.

— По-твоему, богачей надо просить, чтобы они поделились с нами? Нет, отец, лучше отбирать силой, чем выпрашивать подачки. Просить милостыню — удел слабых. Сильные же уничтожают своих врагов. И ты, отец, не смей больше клянчить милостыню, позорить меня.

— Не буду, Кависта, никогда больше не буду, я уже дал себе слово.

— Какие же тогда еще, отец, есть способы разбогатеть?

— А вот такие, всякие… Пойду-ка я сейчас попытаю счастья…

У Кависты брови полезли на лоб от удивления.

— Что это ты придумал?

— Да вот придумал! Ты покопай-ка еще немного, а я пойду.

И с этими словами Маруко, решивший немедленно привести свой замысел в исполнение, бросил мотыгу на землю и зашагал к тропинке.

— Объясни мне, куда ты идешь? — спросил Кависта.

Маруко обернулся.

— Пойду поищу человека, который отдаст мне все, что я захочу. — Лицо Маруко расплылось в улыбке. — Не бойся, не буду просить, я одно хитрое слово знаю. А от этой земли все равно проку мало.

Внимательно поглядев на отца, Кависта сказал ему вслед:

— Ладно, иди, только не попрошайничай!

Маруко, не оглядываясь, быстро и легко ступая, пошел по дороге, которая вела к подножью холма. Он держал путь к домику, одиноко стоявшему на берегу моря, не далеко от кампунга. Домик этот отличался от остальных жилищ только тем, что снаружи на его стенах не висели рыболовные снасти да во дворе не было свиного хлева.

Еще издали услыхал Маруко громкие голоса. Обитатели домика горячо спорили между собой. Приблизившись неслышно к двери, Маруко остановился и стал слушать.

Земля, земля! Ты, отец, всегда только о себе думаешь. Мне опротивело жить на этом острове, а тебе и дела до этого нет! Я не хочу больше сносить оскорбления.

Маруко было слышно каждое слово. Он сразу узнал голос Визано. Другой голос принадлежал Веллингтону.

— Тихо, тихо, не горячись! Нас здесь удерживают дела, и не стоит переживать из-за того, что нас здесь не очень-то любят.

— Да, тебе легко говорить! А мне на этом острове так надоело, что и богатство не радует. Скорее бы уехать отсюда. Как хорошо на острове Кай[8], там к нам совсем по-другому относятся.

— Можно войти, господин? — постучал в дверь Маруко.

Веллингтон и Визано обернулись на стук, но не успели ничего ответить, как Маруко был уже в комнате и сразу заговорил с мальчиком:

— Кто это смеет тебя обижать? Да ты здесь самый сильный, и тебя все боятся! А если кто тебя хоть пальцем тронет, скажи мне, я его живо проучу.

— Сына своего сперва проучи! Это он меня больше всех обижает!

Маруко не ожидал услышать такое.

— Кависта? — недоверчиво спросил он.

— А кто же!

— Ай-ай-ай, как нехорошо.

— Знаешь, кто твой сын, — он подлец и невежа.

— Ну, если Кависта и впрямь посмел обидеть тебя, уж я ему задам. Устрою такую взбучку, что не обрадуется.

Закончив на этом разговор с Визано, Маруко подошел к Веллингтону, сел перед ним, скрестив ноги, и сказал:

— Я только что встретил Свамина и Ваделу, господин. Они ушли из дома старосты. Свамин сказал, что больше сюда не вернется и будет теперь обрабатывать землю.

— Ну и что? — спросил Веллингтон, довольный в глубине души тем, что появление Маруко избавило его от упреков Визано.

— Как что? У них ведь ничего нет. Самому зайти к вам у Свамина времени не было, и он велел мне попросить у вас…

— Что попросить? Что ему нужно? — вскочил Веллингтон.

— Он послал меня попросить у вас каин для Ваделы. Больше им ничего не нужно. Хотя, конечно, они имеют право на большее.

— Право?! Какое такое право?

— А как же! Разве Вадела не должна была получить часть наследства, когда умерла ее мать?

— Да как ты смеешь молоть такой вздор! Староста и тот не заикается об этом. Все знают, что отец Визано оставил перед смертью завещание, в котором все свое имущество отказал сыну.

— Завещание завещанием, господин, а по нашим обычаям, когда мужчина умирает, наследство делит между собой семья, и большая часть достается жене.

— А мне наплевать на ваши обычаи! Я в точности исполнил волю покойного и на попятную не пойду, ясно? Ты, я вижу, решил мне голову морочить.

— Что вы, что вы, господин! Свамин ничего не собирается у вас требовать, если, конечно, — это его слова, не мои, — если, конечно, вы дадите Ваделе кайн. Ее-то совсем истрепался, я сам видел. На девочку жалко смотреть!

— А мне какое дело до ее каина. У Ваделы есть отец, пусть он о ней и заботится.

— Ладно уж, отец, — подал вдруг голос Визано, — отдадим ей кайн.

— Отдавать легко, — недовольно буркнул Веллингтон.

— А мне Ваделу жалко, все-таки сестра.

— Хорошо, я подумаю. Но учти, если мы отдадим Ваделе кайн, то у тебя одним кайном будет меньше, потому что мы его возьмем из твоих вещей.

— Ну и пусть.

— А ты потом не пожалеешь?

— Нет.

Веллингтон ушел в другую комнату и вскоре вернулся с тем самым кайном в руках, который он только что получил у Имбаты.

— На, бери, — сказал он, протягивая кайн Маруко. — Да скажи Свамину, чтобы больше не попрошайничал. Стыдно ему просить подаяние. А ты, Визано, — обратился он к пасынку, — запомни, что сегодня ты отдал Ваделе часть принадлежащего тебе имущества.

Визано кивнул.

— Позвольте мне уйти, господин. — Маруко поднялся и шагнул было к двери.

— Нет, подожди, — остановил его хозяин дома.

— Господину что-то от меня нужно?

— Расписку о том, что ты действительно получил кайн, — ответил Веллингтон, доставая бумагу, чернила и ручку.

— Господин мне не доверяет?

— Глупец! Расписка подтверждает сделку. Без этого нельзя.

Маруко не стал возражать. И Веллингтон написал на листке бумаги: «Я, Маруко, получил от Визано: 3 метра материи, 10 испанских золотых, 2 индийских изумруда, 2 пары золотых серег и 1 золотую брошь».

— Приложи-ка сюда большой палец, — указывая на правый нижний угол расписки, сказал Веллингтон.

Маруко стало как-то не по себе, но он подчинился. Молча обмакнув кончик пальца в чернила, приложил его к уголку бумаги и тотчас удалился из дома англичанина. Он шел важно, не торопясь, но мало-помалу шаг его убыстрялся. Он ликовал, смеялся чуть ли не вслух. Так ловко надуть самого Веллингтона! Теперь он спешил к жилищу старосты.

Вдруг Маруко услыхал громкие крики на берегу:

— Корабль с Запада! Корабль с Запада!

Эта весть мгновенно распространилась по кампунгу. Какой тут поднялся переполох! Люди бросали работу, выбегали из своих хижин, спешили на берег. И Маруко, хотя Имбата был ему очень нужен, свернул с дороги и, подстегиваемый любопытством, помчался к морю. К тому же глупо искать старосту в такой момент дома, он наверняка на берегу. Очень давно не появлялись у островов Банда корабли с Запада. И всякий раз их появление было настоящим событием.

Маруко прибежал на берег, когда корабль уже бросил якорь. Имбата действительно был здесь. Один за другим подходили жители кампунга, толпа заметно росла. Все оживленно переговаривались, суетились, лишь один Имбата, сохраняя внешнее спокойствие, стоял молча в стороне. И только взгляд, прикованный к чужеземному судну, выдавал его волнение.

На берегу собрался почти весь кампунг. Люди гадали, откуда пожаловали к ним чужеземцы. Каждый высказывал свое предположение. Любопытный Маруко решил выведать, что думает об этом староста.

— По-моему, Имбата, это не испанцы и не португальцы. Ты что скажешь?

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Главное, что они хотят высадиться на нашем берегу, а кто они и откуда, не так уж важно.

Больше Маруко от него не услыхал ни слова.

Вскоре с корабля спустили шлюпку, в ней сидело несколько человек. Шлюпка быстро приближалась к берегу.

— Мы должны встретить их, как подобает встречать гостей! — громко произнес, обращаясь к толпе, Имбата.

И как только шлюпка ткнулась носом в песчаный берег, он двинулся навстречу высаживающимся из нее людям, чтобы приветствовать их. Один из голландцев подошел к нему. Имбата, дружески протягивая руку, сказал:

— С прибытием вас! Милости просим на Лонтор!

— Я имею честь представить вам капитана Якоба ван Хеемскерка и его друзей, которые прибыли сюда из Голландии, — начал переводчик. — Цель нашего путешествия — завязать дружбу и торговые отношения с жителями вашего острова. Мы привезли с собой вещи, которые хотели бы обменять на мускатный орех. В знак нашего уважения позвольте преподнести вам этот ларец, дар принца Морица, правителя Голландии.

Переводчик кончил, капитан Якоб ван Хеемскерк, держащий в руках небольшой ларец, выступил вперед и торжественно вручил подарок Имбате. Староста кампунга в ту же секунду нетерпеливым жестом откинул крышку ларца. Ярко засверкали драгоценные камни. Лицо Имба-ты будто озарилось их блеском, даже голос его зазвучал отчетливее и громче обычного, когда он обратился к столпившимся вокруг него жителям:

— Друзья! Вы видите сами. Эти господа совсем не похожи на Веллингтона и других европейцев, от которых мы немало натерпелись. Мы не хотели обменивать мускатные орехи у англичанина. Но я верю, эти люди нас не обманут. Давайте же отдадим им все наши запасы!

— Отдадим, что там! — крикнул кто-то в толпе.

— Только сперва надо узнать, что они будут давать нам взамен.

— Это само собой, — ответил Имбата. — По-моему, надо простить за один кати[9] мускатных орехов десять пядей шерстяной материи. Правильно?

— Правильно, правильно, — раздались нестройные голоса.

— Послушай, друг, — обратился Имбата к переводчику. — Мы согласны с вами обмениваться. Условие такое — за один кати орехов мы хотим десять пядей шерстяной материи. Если наши гости согласны, можно начать обмен хоть сейчас.

Переводчик передал слова старосты Якобу ван Хеемскерку. Голландский капитан наскоро посовещался со своими спутниками. Все решили, что условие подходящее.

Не успел Имбата объявить собравшимся на берегу, что сделка состоялась, как всех словно обуяла лихорадка. Те, у кого орехи были припрятаны, бросились по домам, другие побежали в сады, снимать еще не собранные орехи. Суетились даже те, кому нечего было обменивать: помогали соседям собирать драгоценные плоды, укладывать их в корзины, тащить на берег. Кое-кто уже взвешивал первые связки орехов. Маруко и еще два-три таких же бедняка, как он, помогали Имбате.

И все это время, не умолкая ни на минуту, у дома старосты гремел барабан, оповещая население о происходящем торге. Заслышав барабанную дробь, жители соседних островков бросали свои дела, отвязывали лодки и спешили на Лонтор, чтобы посмотреть, что там происходит.

Не прошло и двух часов, как весь мускатный орех, выращенный лонторцами, стал собственностью голландских купцов. Крестьяне получили взамен привезенную с Запада материю. Они щупали, мерили, разглядывали свое «богатство». Каждому досталось всего по десять — пятнадцать локтей, а некоторым и того меньше. Один Имбата мог похвалиться удачей: подумать только — целых сто локтей отличной шерстяной ткани. Видя такое богатство, люди ахали от удивления и зависти.

Когда торг окончился и можно было расходиться по домам, Имбата вдруг остановил людей:

— Подождите, друзья! Я хочу сказать нашим гостям несколько слов.

Он подошел к переводчику.

— Мы надеемся, что эти господа прибыли к нам не в последний раз.

— Можете не сомневаться, — ответил переводчик, — они будут приезжать сюда так часто, как только смогут.

— А далеко отсюда их страна? Дальше, чем Испания или Португалия?

— О, гораздо дальше!

Узнав от переводчика, чем интересуется староста кампунга, Якоб ван Хеемскерк стал что-то горячо обсуждать с другими голландцами. Совещались они долго. Наконец капитан корабля, в сопровождении одного из своих спутников и переводчика, подошел к Имбате, чтобы поговорить с ним.

— Господин ван Хеемскерк хочет знать, бывают ли на вашем острове испанцы или португальцы.

— Их давно уже здесь не было, — ответил Имбата, — мы даже стали жалеть, что развели столько мускатных деревьев. Но теперь видим, что наши труды не пропали даром.

Голландский капитан был явно доволен ответом, губы его тронула легкая улыбка.

— Что ты на это скажешь, ван Спойлт? — обратился он к стоявшему рядом с ним человеку.

— Лучшего подарка для принца Морица не найти, — ответил тот.

— Стало быть?..

— Что тут раздумывать, господин капитан. Надо сейчас же обо всем с ними договориться.

Baн Хеемскерк кивнул, объяснил переводчику намерения голландцев, после чего беседа с Имбатой возобновилась.

— Как вы отнесетесь к тому, чтобы торговые связи вашего острова с нашей страной стали более тесными, чем с другими европейскими государствами?

— Лучшего и желать не надо! — воскликнул староста кампунга. — Мы бы так старались, так ухаживали за каждым деревцом! Какие у нас были бы урожаи! Только как все это устроить?

— О, это очень просто! Несколько человек из приехавших со мной останутся жить на вашем острове. Старшим будет вот тот господин. — Переводчик указал на ван Спойлта. — Эти люди будут помогать вам во всех торговых делах, станут посредниками между вашими жителями и капитанами голландских кораблей.

Даже в тот момент, когда в руках Имбаты оказался ларец с драгоценностями, радость его была не так велика, как сейчас, когда он услышал, что отныне мускатный орех не будет у них залеживаться. Лицо его просияло, Имбата радовался так, как радуется человек, узнавший, что молодая любимая жена преподнесла ему первенца сына. Знаком призывая выслушать его, Имбата с воодушевлением произнес:

— Друзья! Мы должны общими силами построить дом для этого господина!

— Дом построить — дело нехитрое, — отозвался кто-то из толпы. — Но кто этот господин? Почему он останется здесь? Он что — наш гость?

— Да, это наш гость, и мы все должны уважать его, — ответил Имбата. — Он поможет нам наладить связь с голландскими капитанами. Теперь к нам часто будут приходить большие корабли с заморскими товарами.

— А что он будет здесь делать? — раздался опять чей-то голос.

Имбате пришлось еще раз обратиться к переводчику. Капитан ван Хеемскерк объяснил, что его друзья останутся на острове, чтобы принимать от жителей кампунга все, что они выращивают в своих садах, и, как только представится возможность, отправлять груз в Голландию.

— Теперь вы поняли, что будут здесь делать эти господа? — сказал Имбата поселянам. — Законы гостеприимства требуют, чтобы мы заботились о них. Первое, что мы должны сделать — построить для них дом, чтобы нашим гостям не были страшны ни жара, ни ливни.

— Верно! — крикнул кто-то.

— Построим, — поддержал другой.

— Все согласны? — спросил Имбата.

— Все! Все! — раздалось в ответ. И в этом громком, нестройном хоре затерялись голоса тех, кто был против предложения старосты.

Имбата тут же сообщил ван Спойлту, что ему будет построен дом, и обрадованный голландец, не жалея слов, рассыпался в благодарностях.

Выслушав ван Спойлта, Имбата, преисполненный гордости, — он считал себя человеком, открывающим новую страницу в жизни своего острова, — в сопровождении жителей кампунга последовал домой. Голландцы принялись ставить на берегу палатки для отдыха…

Мальчишки, сверстники Тамберы, давно уже разбежались по домам, прячась от нестерпимого полуденного зноя. Один лишь Тамбера еще долго бродил по берегу моря. «Раз голландцы подарили моему отцу драгоценные камни — значит, они не скоро уедут отсюда, — думал мальчик. — Им даже будут строить дом. А как же Вел-линттон? Неужели отец по-прежнему будет унижаться перед ним? Нет. Нет. Наверное, теперь их отношения изменятся. А может быть, теперь все на нашем острове пойдет по-другому? Ну и пусть! Мне все равно нет никакого дела до отца, до голландцев, до Веллингтона!..»