Тамбера

Приказ свыше

Староста кампунга не ошибся, когда сказал лонторцам, что раз уж ван Спойлт, не любящий тратить время попусту, решил побывать в Грисе, то он отправился туда не ради увеселительной прогулки, а по какому-нибудь важному делу.

Ван Спойлту нужно было повидаться в Грисе со своим старым другом Тен Бринком, который находился на Яве, чтобы охранять интересы голландских купцов. Друзья обрадовались встрече.

— Ну, как успехи, Тен Бринк? — обменявшись с другом крепким рукопожатием, спросил ван Спойлт.

— Сначала ты мне расскажи, как у тебя дела, — сказал хозяин дома, подавая гостю стул. — На твоем острове такие дикари, что страшно подумать. Наверное, кое-кто из твоих людей уже никогда не вернется в Голландию, а?

Ваи Спойлт рассмеялся.

— Все вернутся, дружище, все, — ответил он. — Больше тебе скажу, никто из моих людей даже и не думает уезжать с Лонтора.

— Удивительно! Жители островов Банда — первобытные люди по сравнению с яванцами. Как же могут европейцы чувствовать себя среди них спокойно?

— Видишь ли, я служу господу богу как ревностный христианин, а принцу Морицу как верный подданный. Всем наставлениям принца Морица я следую неукоснительно, и у меня нет причин жаловаться на жизнь. Все на Лонторе идет гладко, Тен Бринк, пожалуй, даже слишком гладко. У меня даже нашлось время, чтобы навестить тебя. А приехал я вот зачем. Мне сказали, что здесь был ван Вервийк и привез какой-то приказ от правления Компании. Что это за приказ? Может быть, и у нас скоро вспыхнет пламя, как на Западе?

— Да, ты угадал, — ответил Тен Бринк, становясь серьезным. — Еще немного — и мы окажемся в самом центре этого пламени.

— Война?

— Война.

— Приятные вести для солдата!

— Жаль, что нас с тобой не было на прошлое рождество в Бантаме.

— Там что-нибудь произошло?

— Тридцать военных кораблей напали на пять наших торговых, и наши приняли бой.

— Чьи же это были корабли?

— Испанские или португальские, разумеется. Со стороны Испании до последнего времени прямой угрозы как будто бы не было, но недавно стало известно, что король Филипп Второй послал свою армаду на Восток. Спрашивается, для чего? Конечно, для того, чтобы вытеснить отсюда Голландию.

— Браво, Голландия! У сильной и независимой державы всегда много врагов, и чем опаснее борьба, тем она достойнее уважения. Но объясни мне, что же все-таки послужило поводом для нападения?

— Дело в том, что недавно в Голландию прибыл посланец из Аче [22] с предложением начать торговлю между его княжеством и нашей страной. Это, видно, не понравилось португальцам, и они решили отпраздновать рождество нападением в Бантаме на наши корабли. По той же причине и испанский король послал свои корабли на Восток.

— А что же мы? Будем сидеть сложа руки?

— Конечно, нет.

— Что ты намерен предпринять?

— Я буду выполнять распоряжения, которые привез мне ван Вервийк.

— Что это за распоряжения?

— Надо обнести наши дома крепостной стеной, все торговые корабли оснастить пушками, а потом позаботиться и о войсках.

— Это верно! Ты уже сделал что-нибудь?

— Пока мы только купили земельный участок, на котором будем строить крепость.

— О-о, а я уж думал, мне тебя придется догонять! Ну, если так, то бьюсь об заклад, у нас крепость появится раньше.

— А ты считаешь, что и на Лонторе нужна крепость?

— До тех пор пока я, так же как и ты, представляю в этих краях Голландию, любая опасность, которая грозит тебе, может угрожать и мне. И если ты получаешь приказ, само собой разумеется, меня он касается тоже. Я построю крепость на Лонторе, и это не будет излишней предосторожностью, отнюдь нет.

— Но строительство крепости…

— Строительство крепости, Теи Бринк, — дело достойное похвалы, я полагаю. А заслужить похвалу от нашего государя, принца Морица, не так уж плохо, не правда ли? — рассмеялся ван Спойлт.

Тен Бринк улыбнулся в ответ.

Долго беседовали два друга. Ван Спойлт был очень доволен, — он узнал то, из-за чего стоило проделать немалый путь из Лонтора до Грисе: и на далеких заморских островах возможны военные действия, так что необходимо укрепляться. Услыхав от Теп Бринка, что на Яву собираются посылать войска, ван Спойлт просил не забыть и об островах Банда. После обеда гость с хозяином пошли осматривать голландское поселение в Грисе. Ван Спойлта интересовало все, и он то и дело что-то записывал.

Три дня гостил ван Спойлт у своего старого друга. На четвертый он попрощался с Тен Бринком, и его корабль взял курс на Лонтор…

Жители кампунга встретили ван Спойлта с искренней радостью. Весь поселок высыпал на берег. Довольный этим проявлением дружбы, ван Спойлт, легко выскочив из шлюпки на землю, приветливо поздоровался со всеми, и своей решительной походкой, не задерживаясь, отправился домой. С удовольствием вдыхал он воздух Лонтора, ставшего для него за эти годы таким близким, почти родным.

От всего здесь веяло благоденствием и покоем. Присмиревший вулкан Апи, казалось, добродушно ухмыльнулся, завидев его, ласково лепетали волны, вечнозеленые деревья приветливо замахали ветвями. И ван Спойлт сам почувствовал себя спокойнее.

Это романтическое настроение владело ван Спойлтом недолго, до тех пор, пока он не начал заниматься делами. Пришел Хайтен и доложил обо всем, что произошло на Лонторе в его отсутствие. Ван Спойлта озаботило известие об испанских деньгах, которые добыл неизвестно откуда Маруко.

Затем ван Спойлт отправился к старосте кампунга. Он шел и думал о том, где и как лучше построить крепость.

В доме старосты ван Спойлт застал лишь Тамберу. Он лежал в углу на террасе, там его никто не тревожил, и он мог мечтать сколько душе угодно.

— Где твой отец? — спросил голландец, и Тамбера тотчас опустился с небес на землю.

— У Ламбару.

— Сбегай за ним. Скажи, что я его жду.

Тамбера вмиг скатился с лестницы и скоро вернулся вместе с отцом.

— Имбата, мне опять нужны люди, — начал ван Спойлт, едва хозяин вошел.

Тамбера удалился на заднюю половину, а Имбата сел на террасе напротив гостя.

— Для чего они вам нужны, господин?

— Чтобы обнести крепостной стеной наш участок, — объяснил ван Спойлт. — Это необходимо сделать как можно скорее.

— A-а, вы хотите огородить участок, который у нас купили?

— Да. Мы должны подготовиться к защите. Враги могут в любой момент напасть на нас.

— Кто? Враги? Какие, господин?

— Испанцы или португальцы. Эти пираты рыщут по морям недалеко от Лонтора.

— Ох!..

— Разве ты не слыхал? Они нападают на голландцев и на местных жителей, грабят их. Кое-где даже произошли столкновения. Вот почему, пока еще есть время, мы должны подготовиться, чтобы отразить нападение. Если все лонторцы не пожалеют сил и помогут нам построить крепость, тогда никакие враги будут нам не страшны.

— Это верно, господин. Но что может привлекать к нашим островам этих пиратов?

— Как что? Пряности, фрукты, которые они с большой выгодой продают в своих странах. Здешнее население ненавидит испанцев и португальцев, поэтому они не могут миром получать то, что растет и производится на этих островах. Вот они и занялись грабежом.

— Да, я помню, на нас они тоже однажды напали. Это было давно. И все у нас отобрали силой.

— Теперь другое время, Имбата. Теперь у вас на Лонторе живем мы, голландцы. И вы можете рассчитывать на пашу помощь. Мы обещаем защищать вас и ваши острова от любых врагов. Для этого и нужна на Лонторе крепость.

— Но ведь крепость будет в одной стороне, а напасть они могут с другой, — заметил Имбата. — Может, лучше поставить крепостную стену вдоль всего берега?

— Это уж вы решайте сами, — ответил ван Спойлт. — На то, чтобы укрепить весь остров, у нас нет денег.

— А на каких условиях люди будут работать, господин?

— Мы будем платить им. По десять дуитов в день каждому.

— Это неплохо.

— Конечно. Ну что ж, Имбата, я думаю, что медлить тут нечего. Прямо с завтрашнего дня и начнем.

— Да я хоть сейчас людей соберу, — с готовностью отозвался староста. — Только вот насчет денег надо поточнее договориться.

— Что ты имеешь в виду?

— Лучше всего еще до начала работы дать всем немного денег вперед, ну хотя бы за пять дней. Тогда все охотно придут строить.

— Вот что! Так ты считаешь, что нужен аванс! Это можно. Когда тебе лучше выдать деньги?

— Хорошо бы сейчас, господин. Я бы тут же и людей собрал.

— Сколько же тебе понадобится денег?

— Это зависит от того, сколько вам нужно людей, господин.

— Думаю, человек пятьдесят… Да, пятидесяти хватит.

— Значит, каждому по десять дуитов в день за пять дней…

— Две с половиной тысячи, — заключил ван Спойлт. — Многовато, конечно, да что поделаешь! Крепость необходима. Ну так идем, я дам тебе денег.

— Пусть с вами идет мой сын, а я пойду созывать народ. — И, не дожидаясь ответа, он громко позвал: — Тамбера, иди сюда!

Тамбера появился на веранде.

— Пойдешь вместе с господином ван Спойлтом к нему, — сказал Имбата, — он даст тебе две с половиной тысячи дуитов. С ними ты вернешься домой.

— Ну, я надеюсь на тебя, Имбата, — проговорил ван Спойлт. — Люди должны приступить к работе завтра.

— Все будет сделано, господин.

— Мы и сейчас с тобой друзья, Имбата. А если ты мне поможешь, наша дружба станет еще крепче.

— Пусть она никогда не кончается.

— Ну, Имбата, мне пора. Пошли, Тамбера!

Они спустились по лестнице во двор. Тамбера семенил за ван Спойлтом, который шел важно, точно полицейский, ведущий в тюрьму арестованного. Когда подошли к дому голландца, Тамбера, глотая от волнения слюну, невольно замедлил шаг.

Ван Спойлт постучал в дверь, ему открыли. Словно молния блеснула в глаза Тамберы, он зажмурился и быстро опустил голову, почувствовав, как запылали у него щеки: перед ним стояла Клара.

— Подожди здесь, — распорядился ван Спойлт, уходя в другую комнату вместе с Кларой.

В это время в стороне дома старосты забил барабан, созывавший жителей на сходку. Его громкие, частые удары вторили биению сердца Тамберы.

«Когда же я наконец буду вести себя как мужчина? — подумал Тамбера. — Уже давно пора перестать смущаться перед девушками».

Но сердце не слушалось его, оно билось тревожно и часто, и унять его Тамбера был не в силах.

Когда же Тамбере показалось, что он почти поборол волнение, сердце его заколотилось вновь, сильнее прежнего: опять вслед за ван Спойлтом в комнату вошла Клара. Тамбера даже разозлился: дразнит она его, что ли? Бегает за своим дядюшкой туда-сюда, как привязанная! Чего ей нужно?.. А сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Оно стучало так, что Тамбера даже не слыхал доносившийся с улицы барабанный бой.

Он не хотел, чтобы Клара видела его смущенное лицо, пожалуй, он и сам не хотел сейчас ее видеть, он испытывал к ней почти враждебное чувство. Тамбера стоял потупившись, стараясь угадать, какое у Клары сейчас настроение. Вдруг он услыхал ее нежный голосок:

— Я принесла апельсин, дядя, чтобы угостить его.

Так вот почему она уходила. Кого же она собирается угощать? Ведь здесь, кроме него, никого нет. Значит, это ему она принесла апельсин! Тогда он решился хоть на миг взглянуть на девушку. Но когда их взоры встретились, он тут же забыл, где он, зачем пришел, и уже не мог оторвать от нее глаз. Ван Спойлт что-то сказал. Тамбера увидел протянутую к нему ладонь девушки и взял апельсин. Он буквально обомлел от счастья. И только его горящий взгляд говорил о том, что происходило в его сердце.

Но вот оцепенение прошло, и он улыбнулся. Клара тоже ответила ему улыбкой. Тамберу охватила безумная радость, какую испытывает путник, нашедший наконец после долгих блужданий потерянную тропу.

Юноша окончательно пришел в себя, лишь когда ван Спойлт протянул ему деньги и велел отнести их отцу. Слушая ван Спойлта, Тамбера отвел от Клары глаза, и мгновенно перед ним возник образ его матери. Он сразу вспомнил Кларину гордость, упрямство, легкомыслие — все, что так ему не правилось в девушке. Он вспомнил, как однажды застал Клару с Кавистой… Наверное, поэтому, когда Клара вдруг спросила дядю, нельзя ли мм сегодня побыть вместе, Тамбера на миг остался безучастным. Но только на миг. Укоризненное лицо матери стало бледнеть, удаляться. Клара не гордая. Она первая протянула ему руку. Она хочет с ним дружить.

— Я позволяю вам быть вместе, — сказал ван Спойлт. — Только, Клара, не встречайся, пожалуйста, с Кавистой. А лучше всего сидите у нас дома.

От прежних обид Тамберы не осталось и следа. Он помчался к себе, довольный и гордый. Клара крикнула ему вслед, чтобы он возвращался поскорее. Тут уж Тамбера полетел как на крыльях.

«Какой чудесный день, какой прекрасный день! — пела его душа. — Мой отец и её дядя скоро станут настоящими друзьями, и мы с Кларой тоже…»

Он был дома всего минуту. Сунул отцу деньги, глянул мельком на собравшихся лонторцев и сломя голову понесся обратно.

Клара ждала его у себя в комнате, читая какую-то книгу. Когда Тамбера вошел, она усадила его рядом с собой.

— Ешь, — предложила она, пододвинув к нему стоявшую на столе вазочку с печеньем.

— Спасибо.

Наступило молчание. Девушка продолжала читать, а Тамбера терпеливо ждал, пока она заговорит снова.

— Ты не заметил, мой дядя еще дома? — подняв голову от книги, спросила Клара.

— Только что ушел. Наверное, к моему отцу.

— Ты рад, что мы вместе?

— Да, очень рад, Клара. И знаешь еще что…

— Что, Тамбера?

— Я хотел бы научиться писать.

— А что ты хотел бы написать?

— Например, свое имя.

— Твое имя?

— Да.

Клара взяла листок бумаги, чернила, перо и стала выводить буквы.

— Вот, смотри. Это буква Т, это А, потом идет М, потом Б, Е, Р и снова А. Видишь, получилось ТАМБЕРА.

Он смотрел на написанное Кларой слово, как на чудо.

— Дай и мне попробовать, — попросил он.

— Хорошо, дам. Только подожди минуту, я добавлю одно слово. — Она написала еще несколько букв.

— Что получилось? — поинтересовался Тамбера.

— Су-ма-сшед-ший!

— А вместе что?

— ТАМБЕРА СУМАСШЕДШИЙ! Разве не правильно? — ответила Клара улыбаясь.

— Ну… — От растерянности он больше ничего не смог вымолвить.

— Если бы ты не был сумасшедшим, — продолжала девушка, — ты бы ни за что со мной не поссорился.

Он промолчал, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Трудно сказать, чем бы кончился их разговор, если бы в этот миг Клара громко и добродушно не рассмеялась. Услышав ее смех, Тамбера тоже невольно улыбнулся.

— Я надеюсь, ты больше не будешь сердиться на меня? — Она шутливо погрозила ему пальчиком.

— Нет! — ответил он.

— Ну смотри, не сдержишь слово, ничему не стану учить тебя.

— А если сдержу?

— Тогда мы будем дружить. Только веди себя хорошо.

Тамбера почувствовал себя увереннее и попросил без смущения:

— Научи меня, пожалуйста, писать другие слова, все равно тебе не позволили никуда уходить.

— Хорошо, — согласилась она. — Чье имя написать?

— Кависты.

— Не хочу.

— Почему? — Вопрос, заданный Тамберой, прозвучал довольно требовательно.

— Потому что он нехороший.

— Ну, тогда… тогда напиши свое имя.

— Мое? Смотри: вот К, теперь Л, А, Р и опять А.

Тамбера был весь внимание.

— Хочешь, я напишу имя твоего отца? — предложила Клара.

— Хочу.

Она написала, называя вслух букву за буквой.

— А теперь попробуй сам.

Он взял у нее перо, бумагу. Она приготовилась помогать ему.

Тамбера начал писать.

— Подожди, — остановила его Клара, — ты неправильно держишь перо. Смотри, я покажу тебе. Ну вот, теперь хорошо. Ну, пиши свое имя.

Он старательно скопировал букву за буквой: «Тамбера».

— Получается, — одобрила она его первую попытку. — Следи только, чтобы рука не дрожала. Теперь напиши, как меня зовут.

Тамбера выполнил и это задание.

— Р немножко кривое вышло, — заметила Клара, — но в общем неплохо.

— Можно, я возьму этот листок с собой? — сказал он.

— Бери, только зачем он тебе?

— Хочу еще сам дома поучиться.

— А чем же ты будешь писать?

— Н-ну… углем.

Она рассмеялась.

— Напиши здесь еще несколько имен, чтобы я мог побольше слов выучить, — попросил Тамбера.

— Ну, какое, например?

— Хотя бы моей матери.

— А как ее зовут?

— Вубани.

Клара написала. Потом Тамбера попросил написать «Ламбару», «Ивари». Набралось более десятка имен… Они так увлеклись этим занятием, что не замечали, как бежит время. И лишь когда ван Спойлт, вернувшийся со сходки, позвал племянницу, они сообразили, что слишком засиделись и, к сожалению, пора расставаться. Клара попрощалась с Тамберой и сказала, что будет ждать его завтра.

Тамбера покинул гостеприимный дом ван Спойлта в самом радостном настроении. Мать встретила его настороженно, лицо у нее было печальное, а в глазах — молчаливый вопрос. Но Тамбера был так счастлив, что ничего не заметил.

— Ах, Тамбера, ты даже о еде позабыл! — качая головой, сказала ему мать, и только тогда он будто очнулся. Несомненно, мать знает, что он весь день провел с Кларой. Придется, значит, выслушать ее упреки. А пока она будет отчитывать его, он придумает, как лучше оправдаться.

— Я-то думала, сынок, — с горечью в голосе говорила Вубани, — что ты твердо решил больше с ней не дружить. Я так радовалась этому! А выходит, ты не хозяин своему слову. Целый день провел у нее в доме. Хоть бы людей постыдился, раз уж о матери позабыл. А у меня все сердце изболелось, сынок. Когда же наконец ты поймешь, кто твой друг, а кто враг? Когда же ты будешь слушать меня?

— Знаешь что, ма, — тихо, но твердо ответил ей Тамбера, — я прошу, перестань без конца попрекать меня. Не отравляй мою жизнь.

— Что ты говоришь, сынок! Если я и поучаю тебя, так только потому, что хочу добра своему сыну. Но сейчас запомни, я запрещаю тебе дружить с этой девчонкой, потому что не хочу твоей гибели.

— Но почему я должен погибнуть?

— Боже мой, Тамбера, какой ты еще глупый. Неужели ты не понимаешь, что эта девушка нам совсем чужая. Заманит она тебя в свои сети, запутаешься ты и пропадешь.

— Ты наговариваешь на Клару, как старая колдунья. Она не такая, как наши девушки. Это правда. Но разве хоть один человек сказал о ней что-нибудь дурное? Клара хорошая. Она веселая, добрая и много знает.

Вубани была потрясена словами сына.

— Теперь я вижу, мои слова не найдут дорогу к твоему сердцу, сынок, — глухо пробормотала она. — Эта девушка уже опутала тебя, ослепила. Но надо мной ее чары бессильны. Я-то все хорошо вижу. И я, как и раньше, буду день и ночь охранять покой твоей души.

Тамбера вздохнул.

— Скажи, что ты хочешь от меня? — спросил он.

— Ты не должен и близко к ней подходить.

— Если этого требует моя мать, тогда мне лучше умереть.

Вубани содрогнулась, глаза ее стали огромными от страха.

— О горе! Вот уже до чего дошло…

— Да, — упрямо сказал он. — И знай, если с Кларой что-нибудь случится по твоей вине, я убью себя.

Из груди матери вырвался тяжелый вздох.

— О предки! — прошептала она. — Отвратите сына моего от искушения, не дайте коварному чудовищу заманить его в свои сети и погубить.

В комнате наступило минутное молчание, после чего Вубани снова заговорила, не повышая голоса:

— Неужели тебе не жаль меня, сынок? Как ты можешь огорчать свою мать?

Тамбера сидел, отвернувшись от матери. Он слышал, что последние слова она проговорила, глотая слезы. И эти слезы матери горячей смолой упали на его сердце: Прерывающимся голосом он промолвил:

— Я люблю тебя, ма. И мне тебя очень жалко.

— Но как же, сыпок, тогда ты можешь говорить, что даже на тот свет готов последовать за ней. Каково это слышать матери! Ты пойми, я ничего не прошу для себя. Все, о чем я прошу, это для твоего же блага. Так почему ты не хочешь послушать меня!

Тамбера молчал. Он не видел лица матери, но чувствовал, что она плачет.

На этот раз молчание длилось долго. Наконец Вубани произнесла, как бы подводя итог разговору:

— Значит, ты ничего не хочешь сказать мне в утешение? Ладно, пусть, все равно для меня ты всегда останешься моим родным, любимым сыном.

Она встала, вышла из комнаты, спустилась во двор. Но останавливаясь и не раздумывая, отправилась она к дукуну.

Придя в знакомый дом, Вубани села на циновку перед дукуном и несколько минут молчала. Усталость и скорбь были в ее лице. Она очнулась от забытья, лишь когда дукун спросил, что ее привело к нему.

— Отец мой, — промолвила Вубани, — ты всегда был для меня надежной опорой, приходил на помощь во всех моих бедах и горестях. Ты видишь дальше и знаешь больше, чем я. И вот я снова пришла к тебе за советом.

— Опять тебя огорчил Тамбера, дочь моя? — спросил дукун.

— Он, мой отец, он. Наставления твои я исполнила в точности, и сначала все было хорошо. А теперь все хуже и хуже. Совсем сын перестал меня слушать. Закрыта для меня его душа, а для врага-искусителя — открыта.

— Я думаю, не позвать ли нам кого-нибудь из твоих предков, дочь моя, и не послушать ли его?

— Тебе виднее, отец.

Дукун принес кеменьян и зажег его. Кеменьян задымился тонкими струйками. Потом стали тесниться над чашей белые, пахнущие смолой клубы, они пухли и, редея, плыли к потолку. Дукун смежил веки и нараспев забормотал заклинания, вытянув перед собой руки, как слепец. Потом, все так же не открывая глаз, он протянул глухим голосом:

— Внучка моя! — И поманил Вубани пальцем.

Она села к нему поближе, ни жива ни мертва. Ее лицо, движения, поза — все выказывало смиренное почтение и благоговейный ужас.

— Какая беда с тобой стряслась, что ты осмелилась нарушить мой покой! — громовым голосом возопил дукун.

— Ясновидящий! — ответила Вубани, покорно склонив голову. — Внучка твоя хочет узнать, почему не исполняется ее самое заветное желание. Я прошу у тебя защиты и помощи, вырви моего сына, твоего правнука, из вражьих когтей. Ничего у меня самой не получилось. Все глубже и глубже засасывает его смрадное болото.

— Такова воля судьбы, внучка моя. Тебе предназначен трудный путь — путь терпения и скорби, и ты должна безропотно принять его.

У Вубани задрожали губы; хрипло, с трудом выговаривая слова, она спросила:

— Значит, сыну моему суждено быть несчастным?

— Счастье, несчастье — из этого состоит жизнь. Не убивайся, внучка. Смирись и терпи! Ибо терпение — это единственное, что может защитить человека от бед и напастей.

Вубани ничего больше не сказала. Воцарилось молчание. Дым от кеменьяна растаял. Дукун спросил своим обычным голосом:

— Ну, что он сказал тебе, дочь моя?

— Велел терпеть, потому что такая у меня судьба.

Дукун понимающе кивнул.

Вубани распрощалась и ушла, унося в своем сердце завет предков.