Тамбера

Тамбера уходит из дому

После того как Кависта и другие лонторцы, не захотевшие заключить контракт, ушли со сходки, остальные участники тоже разбрелись по домам; остались только самые близкие приятели Имбаты: Ламбару и Гапипо.

Они сидели втроем на террасе.

С того момента, как ушел Кависта, староста кампунга долго сидел, не проронив ни слова.

— Упрямый мальчишка! — заговорил Гапипо, чтобы нарушить гнетущее молчание. — Вбил себе в голову, что может прогнать голландцев, и все тут.

— Неужели он и впрямь решится напасть на них? — усомнился Ламбару.

— А зачем бы он позвал к себе людей еще на одну сходку? Что, по-твоему, они там сказки будут рассказывать?

— А что ты, Имбата, думаешь обо всем этом?

— Что? — рассеянно спросил староста.

— Я говорю, что ты думаешь обо всей этой истории? — повторил Ламбару.

Имбата ничего не ответил.

— Да-a, вот уже до чего дошло… — промолвил задумчиво Ламбару.

— Ладно, друзья, поживем — увидим, — неожиданно сказал Имбата. — А теперь оставьте меня одного.

Он тяжело поднялся со стула. Оба приятеля понимали, каково ему сейчас, и поспешили удалиться.

Имбата прошел на заднюю половину дома. Он чувствовал себя разбитым и усталым после стычки с Кавистой. Его приводила в отчаяние неудача на сходке. Как теперь идти к ван Спойлту? Что сообщить ему о решении лонторцев? От одной этой мысли у него холодок пробегал по спине. Расстроенный и мрачный, Имбата повалился на лежанку. Какая-то зыбкая пелена застилала ему глаза. Вубани принесла ему воды, но он не притронулся к ней.

Во дворе на камне сидел Тамбера. Задумчивый взгляд юноши был устремлен в сторону голландской крепости. Он тоже был на сходке и внимательно слушал все, что там говорилось. В его ушах и сейчас еще звучали дерзкие слова Кависты, призывавшего жителей Лонтора изгнать голландцев. Перед его глазами еще стояло расстроенное лицо отца, испытавшего горечь поражения. Но мысли и чувства Тамберы были совсем не те, что обуревали в эти минуты старосту кампунга.

Тамбере не было нужды расстраиваться из-за победы, одержанной Кавистой на сходке, унывать из-за принятого там решения или опасаться неприятной встречи с ван Спойлтом. Так о чем же он сейчас думал?

«Да, на сходке говорили, что надо воевать с голландцами. Но у нас есть договор о дружбе, его заключили давным-давно мой отец и ее дядя; и он действует до сих пор.

Да, голландцы привезли сюда своих солдат; Кависта говорит — для того, чтобы запугать наш народ. Но у нас есть договор о дружбе, его заключили давным-давно мой отец и ее дядя, и он действует до сих пор.

Да, они выстроили крепость, которая отделила мой дом от дома Клары. Но у нас ведь есть договор о дружбе, его заключили давным-давно мой отец и ее дядя; и он действует до сих пор!

Что же тогда нам с Кларой мешает дружить?

Ведь если я так прилежно учусь говорить, читать и писать по-голландски, то я делаю это для того, чтобы наш народ мог многому научиться у голландцев.

Ведь если ван Спойлт хочет дать жителям Лонтора работу в крепости, то он это делает тоже для того, чтобы наш народ мог многому научиться.

Когда я вижу в крепости голландских солдат в красивой одежде, мне хочется быть там, среди них, и я думаю только об одном: я хочу, чтобы скорее пришел день, когда голландцы одержат победу над Кавистой. Пусть он завидует мне. И пусть мы с тобой, Клара, всегда будем вместе!..»

Он поднялся в дом и подошел к отцу. С губ его сорвались дрожащие, невнятные слова:

— Кто хочет прогнать голландцев с Лонтора, тот последний глупец, правда?

Он хотел сказать еще многое, но сдержал себя, ожидая ответа.

Имбата медленно перевел задумчивый взгляд на стоявшего перед ним сына.

— Ты еще мал, сынок, — промолвил он со вздохом. — Не вмешивайся в дела взрослых.

У Тамберы сразу отпала охота говорить с отцом. Нет, им никогда не понять друг друга. И нечего ему здесь больше торчать. Сердито нахмурившись, он быстро ушел в свою комнату.

Растянувшись на лежаке, он думал:

«Отец не велит мне вмешиваться в дела взрослых. Разговаривает со мной, как с ребенком. Но ведь он сам не раз мне твердил, что я уже большой и мне пора зарабатывать деньги.

Конечно, отец сейчас расстроен и не думает, что говорит. Ну и пусть. А я не хочу, чтобы на меня смотрели как на мальчишку. Я знаю теперь, что мне делать.

Отец говорил на сходке, что ван Спойлт обещал дать лонторцам в крепости работу, за которую будут платить. Вот я и пойду туда работать, буду получать деньги. Исполнится наконец желание моего отца.

Я видел в крепости голландских солдат. Они так красиво одеты. И я хочу быть похожим на них. Для этого я должен там работать. У меня будет много денег. Посмотрим, что тогда скажет отец.

А Кависта в конце концов потерпит поражение. Он будет завидовать мне. И мы с Кларой будем всегда вместе!..»

Решено. Он вышел из комнаты, быстро спустился по лестнице и отправился в крепость. Там он долго бродил по двору, восхищенно поглядывая на стоявших группами голландских солдат, которые весело и оживленно переговаривались друг с другом. Наконец из дому вышла Клара.

— Ах, это ты, Тамбера! — радостно воскликнула девушка, подбегая к нему. — А я уж думала, тебя нет в живых, ты так долго не показывался.

Тамбера улыбнулся.

— Ну, что у тебя нового? — спросила она.

— Ничего. Все по-прежнему.

— Писать научился?

— Пока еще нет.

— Ленишься, да?

— Я каждый день пишу.

— Тебе нравится смотреть на солдат?

— Да, нравится. Я сам хочу стать солдатом.

— Правда?

— Конечно.

— Если хочешь, так станешь.

— А разве можно?

— Почему же нет?

— Я думаю…

— О чем?

— Да, это было бы здорово!

— Что же тебе мешает?

Тамбера собрался было ответить, но в этот момент заметил своего отца. Имбата приблизился к ним, глянул мельком на сына и спросил Клару:

— Дядя дома?

— Дома.

Неторопливо поднявшись по лестнице, Имбата почтительно стукнул три раза в дверь. Услышав разрешение войти, он отворил дверь и, повинуясь жесту хозяина, сел напротив него.

— Ну, как наши дела, Имбата? — Ван Спойлт заговорил первый, почувствовав, что староста кампунга не решается раскрыть рта.

— Я объявил жителям Лонтора все, что вы велели, господин, — сказал Имбата. — Они просят дать им время подумать.

— Вот как! Сколько же они будут думать, Имбата?

— Этого я не знаю, господин. На сходке мы решили только, что каждый наш житель, у которого есть мускатник, об условиях контракта будет договариваться с вами сам, а не через меня.

— О-о! Начинается та же история, что и с крепостью. Ну хорошо. А еще что?

— Больше я ничего не могу вам сказать, господин.

Ван Спойлт задумался.

— Что ж, понятно, — протянул он после недолгого молчания. — А как ты сам, Имбата? Тоже хочешь подумать?

— Да, господин. Я ведь должен подчиняться решению сходки.

Поразмыслив немного, ван Спойлт вкрадчиво произнес, не глядя на Имбату:

— Среди тех, кто просил время подумать, были наверняка и такие, что не хотят заключать контракт. Верно?

Имбата не ответил.

— Ну а скажи мне, например, что думает Кависта? — продолжал свое ван Спойлт. — Как он отнесся к нашим условиям?

Староста молчал.

Тогда ван Спойлт, опершись локтями о стол, приблизил свое лицо к лицу Имбаты и тихо спросил:

— Он, конечно, не хочет их принять, а?

— Наверное, не хочет, — еле слышно прошептал Имбата.

— Ну и отлично. — Ван Спойлт встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Я благодарен тебе за то, что ты мне сказал правду. В тебе я уверен, ты не станешь долго раздумывать насчет контракта.

Имбата попрощался с хозяином дома и вышел.

Не прошло и десяти минут, как ван Спойлт опять услышал стук в дверь.

— Войдите! — громко сказал он.

На пороге появился Тамбера.

— A-а, ты! Что-нибудь случилось?

Смущенно кашлянув, юноша тихо проговорил:

— Я хочу работать у вас, в вашей крепости. Вы позволите мне?

— Конечно, Тамбера, — обрадовался ван Спойлт. — Всякое желание трудиться — похвально. Но какая же работа тебя привлекает?

— Мне хотелось бы стать солдатом. Охранять крепость.

— Солдатская служба — дело нелегкое, Тамбера. Солдат должен подчиняться строгим порядкам.

— Я буду стараться, господин.

— И все-таки тебе будет трудно. К тому же и лет-то тебе еще мало. Но… ладно, так и быть. Я беру тебя, только сначала придется подучиться.

— А когда можно начинать?

— Да хоть сегодня.

— И я буду жить в крепости?

— Разумеется.

— Спасибо вам, господин. Я только сбегаю сейчас домой, скажу родителям.

Не помня себя от радости, Тамбера опрометью выскочил за дверь и тут же наткнулся на Клару.

— Ну как? Взяли тебя?

— Взяли.

— Правда?

— Не веришь — спроси своего дядю.

— Ой-й!..

— Мне домой надо быстрее.

И с этими словами он помчался к воротам крепости, даже не оглянувшись ни разу. Но он чувствовал на Себе взгляд Клары и знал, что она довольна.

Тамбера мигом очутился дома. Не обращая внимания на отца, он сразу же бросился к матери.

— Я теперь буду жить в крепости, ма. Мне ван Спойлт дал работу, — залпом выпалил он.

Вубани только рот раскрыла от изумления, зато Имбату это известие взорвало.

— Что-о? Работать в крепости? Ах ты негодный мальчишка! Отец голову ломает, что делать с голландцами, как с ними быть, а он работать у них собрался!

Ну вот, опять отец назвал его мальчишкой… Тамбера проглотил обиду и спокойно ответил:

— Я буду зарабатывать деньги, отец.

— Ха! Деньги! Можно подумать, дома тебя не кормят.

Тамбера промолчал. Бесполезно спорить с отцом, с ним не договоришься. Ладно, в таком случае Тамбера и спрашивать его не будет. Отец все еще расстроен и ни о чем пока здраво судить не может. На его слова не надо обращать внимания. Пусть сердится, сколько хочет. Успокоится отец, одумается и, конечно, одобрит его поступок. В этом нет сомнения.

Тамбера жестом позвал в сторонку мать, чтобы поговорить с ней наедине.

— Ты позволишь мне жить в крепости, ма?

Она долго не отвечала, потом промолвила печально:

— Значит, ты покидаешь меня, сынок? Покидаешь родную мать ради чужой девушки. Ох, вот уж не думала я, не гадала, что так дело обернется.

И хотя Вубани решила больше не запрещать сыну видеться с Кларой, считая, что сама судьба послала ему это испытание, она по-прежнему считала эту девушку своим врагом, врагом заклятым, ненавистным и… непобедимым. Вубани была уверена, что Клара — злое чудовище, появившееся у них на острове, чтобы погубить ее единственного сына. И сейчас, отвечая Тамбере, мать чувствовала уныние и скорбь, как бывает с человеком, вынужденным признать свое поражение.

Сын уловил эту нотку отчаяния и покорности судьбе в словах матери.

— Я надеюсь, ма, — мягко сказал он, — ты уже перестала думать плохо о Кларе. И судишь теперь о ней справедливо, как и другие наши жители.

— А по-твоему, я была несправедлива к ней, сынок? Если б ты знал, сколько разговоров о тебе в кампунге. Как осуждают тебя люди за дружбу с этой голландской девчонкой! Чего только я не делаю, чтобы замять эти разговоры! Нет, сынок, и я, и все наши лонторцы судим о ней справедливо, и все мы считаем — не пара она тебе.

— Просто все завидуют мне, ма. Ведь Клара больше ни с кем не дружит.

— Завидуют, говоришь? Чему же могут завидовать старые люди, матушка Ивари, например?

— Нашла о ком говорить. У матушки Ивари, наверно, уже и губы от болтовни стерлись.

Разговор умолк. Прошло несколько томительных минут. Наконец Вубани, словно очнувшись от забытья, сказала:

— Я так боялась огорчить тебя. Ты хотел видеть Клару каждый день — я не запрещала тебе. Ведь у меня одна забота — чтобы ты был счастлив. Я даже успокоилась, считала, что ничего страшного нет, если вы будете видеться. Разве я могла подумать, что ты решишься уйти из родного дома, поселиться в крепости, далеко от материнских глаз.

— Далеко? Голландия от Лонтора куда дальше, и то голландцы добрались до нас.

— Не сравнивай чужеземцев с нами, сынок.

— Но я ведь не буду все время жить в крепости, ма. Я буду часто приходить домой. Я обещаю тебе, ма. Неужели ты не отпустишь меня?

Вубани ответила не сразу. На глаза у нее навернулись слезы, она постаралась незаметно смахнуть их.

— С того дня, как ты появился на свет, сынок, мы с тобой не расставались. И я мечтала, что мы всегда, всегда будем вместе. Если ты уйдешь из дому, мне будет так тяжело. Все станут спрашивать о тебе, а что я им скажу?..

Слезы матери, ее дрожащий голос, поникший вид терзали душу Тамберы. И он больше ничего ей не сказал.

На этом и кончился их разговор. Тамбера молча прошел в свою комнату. Мать осталась одна. Через какое-то время, стряхнув с себя наконец тягостное оцепенение, Вубани поднялась, посмотрела печально на дверь, за которой скрылся ее сын, прислушалась. Было тихо. Она вышла из дому и отправилась в соседний двор.

Ламбару сидел на террасе и усердно чинил сети.

— Жена твоя дома? — спросила Вубани.

— Дома. Входи, пожалуйста.

Ивари она застала за шитьем.

— Какая красивая материя, — сказала Вубани, усаживаясь рядом с хозяйкой. — Что это ты шьешь? Можно посмотреть?

— Ты и не поверишь, что я шью, — горько усмехнувшись, ответила Ивари. — Не зря люди говорят, что я из ума выживаю. Но разве есть на свете что-нибудь сильнее материнской любви?

— Что же ты все-таки делаешь?

— Платье, о котором столько плакала Ривоти. Она вернется домой, я знаю. Я так жду ее, вот и готовлю ей подарок. Да, Вубани, иной раз слишком поздно мы начинаем понимать, что были не правы.

— Детей воспитывать нелегко, — вздохнула Вубани. — Они одного хотят, мы — другого. Как тут быть? Вся душа изболится…

— У тебя хоть сын, не дочка.

— Какая разница?

— Будь у меня сын, Вубани, и уйди он сейчас из дому, я не стала бы так переживать.

— Ах, Ивари, мое горе больше твоего. Эта девчонка, племянница ван Спойлта, совсем ему голову закружила. А сегодня он мне такое сказал, что я до сих пор опомниться не могу.

— Что еще случилось?

— Говорит, буду теперь в крепости жить. Работать к голландцам нанялся.

— Вот горе-то!

— Час от часу не легче!

— Говорила я тебе, жени его поскорее.

— Не хочет он.

— Значит, будет в крепости жить?

— Ума не приложу, что мне с ним делать. Разрешить — язык не поворачивается, запретить — боюсь, убежит из дому, как твоя Ривоти.

— Я бы на твоем месте, Вубани, не стала ему запрещать, чтобы потом не раскаиваться.

— Стало быть, ты думаешь, я должна согласиться? — задумчиво промолвила она.

— Не знаю, что другие скажут, но я бы отпустила его. Вот как дукун на это посмотрит.

— Я больше не верю ему.

Ивари взглянула на соседку с удивлением.

— Ни разу он мне не помог, — сказала Вубани. — Уж как я его просила, сколько всякого добра перетаскала! Только бы наставил Тамберу на путь истинный. А что толку!

— Да, ты права. Нельзя дукуну верить, — подумав, согласилась Ивари. — Когда Ривоти пропала, дукун сказал, что через неделю она будет дома. Неделя прошла, я опять к нему. «Подожди, говорит, вызову сейчас кого-нибудь из твоих предков. Он нам скажет, что с твоей Ривоти». И вот чей-то голос вдруг забормотал: «Не печалься, дочь моя, наберись терпения. На роду написано Ривоти убежать из дому, но скоро она вернется к тебе». Ну, а по-моему, ничего такого Ривоти не было на роду написано. Если бы я сшила ей тогда это несчастное платье, горя бы не случилось. Дочка моя и сейчас была бы дома. Сами мы во многом виноваты. Надо делать так, как сердце подсказывает. Своему сердцу надо доверять, а не чужим людям, не дукуну. И брат твой нас тому же учил!

— Свамин?

— Да, он ведь наш учитель. Ты хоть раз виделась с ним, с тех пор как он от вас ушел?

— Нет, все никак не выберусь. Да ведь у них все еще вражда с моим мужем.

— Скажи пожалуйста! — сокрушенно покачала головой Ивари.

— А из-за чего все это? Почему Свамин с Имбатой поссорились? Почему твоя дочка из дому ушла? Почему мой сын с пути сбился? Все из-за европейцев. Зачем только они появились на пашем острове! — с ненавистью проговорила Вубани.

— Истинную ты правду говоришь, Вубани. И нечего на судьбу ссылаться, как дукун делает. Этим не поможешь.

Вубани, казалось, не слыхала последних слов хозяйки. Она сидела молча, вперив в пространство неподвижный взгляд.

— Поешь тапиоки, Вубани, — встрепенулась Ивари.

— Не хочу я ничего. Домой пора.

Вубани встала и направилась к выходу.

— Насчет сына-то хорошенько подумай, как поступить, — сказала Ивари на прощанье.

— Да уж придется…

Вернувшись домой, Вубани сразу же пошла к сыну, но дверь, его комнаты оказалась запертой.

— Иди сюда, сынок, — позвала она.

— Чего ты хочешь? — послышался недовольный голос Тамберы.

— Иди сюда, что ты сидишь взаперти?

Молчание.

— Когда ты собираешься в крепость? — спросила мать. Опять из-за двери ни звука.

Я отпускаю тебя, сынок. Отвори дверь, я должна поговорить с тобой.

Тамбера не спешил, словно обдумывая что-то. Наконец щелкнула дверная задвижка, и он вышел. Лицо у него было хмурое. Опустив голову, не глядя на мать, он сел. Она тоже села напротив.

— Когда ты хочешь уйти? — тихо повторила свой вопрос Вубани.

— Сейчас, — ответил он, не поднимая глаз.

— Что ж, иди, сынок. Я не держу тебя. Но не забывай о родном доме. Ты ведь часто будешь меня навещать?

— Конечно.

— А как жё отец, Тамбера? Ты уйдешь, даже не попрощавшись с ним?

— Ты сама ему все скажи, ма.

Вубани не стала больше задерживать сына.

Через несколько минут Тамбура уже шел по направлению к голландской крепости. Мать провожала его горестным, безутешным взглядом. Тамбера чувствовал на себе этот взгляд, он жег ему спину. Казалось, будто невидимая нить тянет его назад, мешает идти. До самого входа в крепость он шел с низко опущенной головой. И даже когда предстал перед ван Спойлтом, вид у него был совсем не такой бодрый, как во время их недавнего разговора.

— О! Ты, видно, всерьез решил к нам перебраться, а? — приветливо встретил его хозяин крепости.

— Да, господин.

— А ты спросил разрешения у родителей?

— Спросил.

— Хорошо. Тогда вот как сделаем. Сначала тебе кое-чему надо подучиться. Сейчас пойдешь к Хайтену. Я дам для него записку. Он тебе объяснит, что надо делать, чтобы со временем стать настоящим солдатом.

Ван Спойлт набросал на клочке бумаги несколько строк и, отпуская Тамберу, произнес наставительно:

— Тебя будут учить всему, что должен знать солдат. Запоминай, будь прилежен, старайся — и все будет прекрасно.

Тамбера поклонился и вышел, крепко сжимая в руке записку ван Спойлта. Теперь он шагал легко и уверенно. Разыскав Хайтена, он отдал ему послание ван Спойлта и застыл в ожидании, наблюдая, как шевелятся при чтении губы голландца.

От внимания Тамберы не ускользнула чуть насмешливая улыбка, мелькнувшая на лице Хайтена, когда тот читал записку. Юноша почувствовал, как тревожно забилось его сердце. Под испытующим взглядом голландца он невольно потупился, но тут же опять вскинул голову, услышав короткое и повелительное:

— Идем со мной!

Тамбера поспешил за Хайтеном. Они подошли к группе стоявших во дворе солдат. Хайтен подозвал к себе одного из них. Это был офицер — по-видимому, командир голландского гарнизона. Тамбере Хайтен велел отойти в сторону, поэтому он не слышал, о чем они говорили между собой. Вскоре Хайтен поманил его пальцем и, указав на офицера, сказал:

— Ты будешь слугой господина Риттера, пока не научишься всему, что должен уметь солдат. Будешь исполнять все его приказания. Твое место первое время будет в конюшне, там, где лежит сено.

— Да, господин.

— Вот и все. А теперь господин Риттер скажет тебе, что делать.

— Ну-ка, посмотрим, на что ты способен. — С этими словами офицер вынул из ножен саблю и протянул ее Тамбере. — Начисть мне клинок, только как следует, чтобы он блестел.

— Почистить клинок? Где это можно сделать? — спросил Тамбера нарочито громко, пытаясь показать, что вовсе не тушуется перед этим молоденьким офицером.

— У себя в конюшне, — ответил Риттер.

— Хорошо.

Поклонившись, Тамбера быстрыми, легкими шагами почти побежал, куда ему показали.

«Ха! Не так уж эти голландцы страшны, как о них говорят», — подумал он.

Войдя в конюшню, он ловко вспрыгнул на сложенную в углу кучу сена и стал размахивать саблей, как будто сражаясь с врагом. Потом он старательно начистил клинок и сделал это так быстро, словно руки его двигались сами собой. Покончив с этим, он снова запрыгал на сене, нанося по воображаемому врагу удары влево и вправо. Сабля со свистом рассекала воздух…