Тамбера

Как добывать деньги

— Отец вернулся? — придя домой, еще с порога спросил Кависта у домашних.

— Нет, не вернулся, — ответила его маленькая сестренка.

— Дайте мне поесть, я голоден.

— Ничего нет, сынок, малыши все съели, — сказала мать.

— А про меня забыли?

— Ты мужчина. Я думала, тебя где-нибудь накормят.

— Вечно у нас так! Вы только и умеете, что лопать. А добывает пусть кто-нибудь другой. Разве это жизнь? Вот возьму и сожгу этот проклятый дом, пускай все прахом идет!..

Голодный и злой, уселся он на пол, обхватив голову руками. Его свирепые угрозы не произвели никакого впечатления. Мать и сестры по-прежнему сидели рядком и искали в головах друг у друга. Только одна из двоюродных сестер, девушка лет четырнадцати, посмотрев пристально на унылую фигуру Кависты, встала и вышла. Минут через пять она вернулась, неся в руках немного вареного рису, завернутого в листья.

— Это тебе, братец, — протянула она Кависте.

Кависта поднял голову.

— Ты отдаешь мне свой рис, Супани?

— А ты не спрашивай, бери и ешь.

— Не возьму я у тебя, — отказался он. — Ты женщина, ты слабее мужчины, ешь сама.

— Но ты хочешь сжечь наш дом, хочешь всем нам погибели, — с горечью сказала Супани. И добавила уже другим тоном: — Я не люблю, когда ты такой мрачный, братец. Давай поделим этот рис поровну и съедим его вместе.

— Ешь сама!

— Нет, я вижу, ты все не можешь забыть свою голландскую девчонку! Приходишь домой злой, требуешь, чтобы тебя накормили, когда тебе не дают — начинаешь кричать, а когда дают поесть — отказываешься…

— Глупости! С чего ты взяла, что я думаю об этой девчонке? Как будто мне больше делать нечего!

Супани вздохнула с облегчением.

— Чего же ты тогда злишься?

— Это не женского ума дело, — отрезал Кависта.

— Разве женщина, да еще сестра, не имеет права знать, что заботит мужчину? — возразила Супани.

— Чего ты, в самом деле, ко мне привязалась? — снова вскипел Кависта.

— А то, что ты совсем забыл меня из-за этой голландочки! — ответила Супани. — С ней ты веселый, смеешься, а дома бросаешься на всех. Здесь ее нет. Вот ты и готов всех нас поубивать. А я все только о тебе и думаю, сама не съем, лишь бы ты не был голодный, да тебе это все равно!..

— Ты еще не жена мне, а уже ревнуешь, — усмехнулся Кависта.

— Я все вижу, Кависта, эта голландская девчонка из головы у тебя не выходит! Хорошо, хоть она уехала. Чтоб ей сдохнуть совсем! Глаза бы мои ее больше не видели!..

— Ах, дети, — вмешалась мать Кависты, — разве так можно? Вы только и знаете, что ссориться. Оставь брата в покое, Супани. Когда он не в духе, не надо к нему приставать. Вот увидишь, все уладится.

Супани послушалась и молча села в угол. Но прежде она разделила поровну рис, половину положила перед Кавистой, другую стала есть сама.

Кависта не мог больше терпеть: при виде еды у него потекли слюнки. В один миг проглотил он рис. Однако беспокойство его не проходило. То и дело он вскакивал, подбегал к окну и выглядывал: не видать ли Маруко. Наконец, не выдержав, он вышел из дому. Через два часа Кависта вернулся и опять прежде всего спросил, дома ли отец. И снова ему ответили, что отца нет. Кависта помрачнел как туча.

В этот день Маруко так и не вернулся. Прошел еще один день и еще, а его все не было. Семья заждалась. Кависта не находил себе места. И, как назло, все эти дни беспрерывно лил дождь. Плотная молочная пелена тумана висела за окном, сырость проникала во все щели. Все это еще больше раздражало обитателей хижины и приводило в уныние.

Маруко явился на четвертый день. Но на душе у Кависты не стало от этого радостнее. Вся семья встретила отца шумным весельем, и лишь сын оставался угрюмым.

Отец отдохнул с дороги, поел, стал болтать с домашними, а Кависта все сидел молча в стороне. Наконец Маруко сам подошел к нему.

— Я вернулся с острова Кай, сынок, — сказал он.

— Подачку выпрашивал? — насмешливо спросил Кависта и отвернулся, сделав вид, что не хочет и слушать отца.

— Ничего я не выпрашивал, — ответил Маруко.

И вдруг, словно бурный поток прорвал плотину, с уст сына полились гневные слова:

— Неужели тебе нравится такая жизнь! Каждый день — жалкая горсточка риса, и больше ничего! Неужели ты доволен, когда над тобой издеваются, тобой помыкают!..

— Конечно, нет, Кависта, — спокойно произнес отец. — Но я не понимаю, что вдруг на тебя нашло?

— А ты посмотри, что у нас происходит! Возьми хоть Гапипо! Голландцы дают ему много разных тканей, он продает их нам и наживает большие деньги. Как ты думаешь, мне это приятно видеть? Ты думаешь, я не хотел бы этим заниматься?

— У него много добра и деньги есть, сынок, а у нас ничего нет.

— По почему у нас ничего нет? Почему мы бедные? Кто сделал нас бедными, кто?

— Так уж оно получилось, сынок. И незачем без конца говорить об одном и том же. Пользы от этого никакой, только одно расстройство.

— Выходит, ты меня и слушать не хочешь! Видите ли, я его расстраиваю! Значит, по-твоему, пусть все останется Как есть? Так мы никогда с нуждой не покончим. Да что с тобой говорить, ты ведь пальцем о палец не стукнешь, чтобы наша жизнь стала другой.

— Неправда, сынок, я изо всех сил бьюсь. Но что поделаешь, так уж повелось с давних пор, что в нашей семье нет достатка.

— Ничего не повелось. Это тебя предки за твою глупость наказывают. За то, что Имбате мускатник отдал.

Маруко промолчал.

— А ты не мог бы вытянуть у Визано что-нибудь ценное? — после недолгого раздумья спросил Кависта.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что нам нужны такие вещи, за которые голландцы дали бы много тканей.

— Для этого надо очень много вещей, сынок. А у Визано можно раздобыть только самое необходимое.

— Ну что ж, значит, остальное придется забрать силой, другого пути нет.

— Ты предлагаешь…

— Отнять у него добро, и все тут. А если понадобится, то и самого прихлопнуть.

— Ах, сынок!

— Что ты ахаешь! Говорят, отец Визано все свое богатство у китайцев тоже силой отобрал.

— Но мы не должны так поступать, Кависта. Закон предков не велит делать людям зло и поступать с ближним как с врагом. Можно взять у другого человека то, без чего нельзя жить, но грабить и убивать людей нельзя.

— Это все сказки, которыми утешают себя слабые люди, потому что не умеют победить нужду.

Разговор опять прервался. Отец и сын думали каждый о своем.

— Да, — произнес наконец Кависта, — как ни ломай голову, а выхода нет. Только злость сильнее разбирает.

— Зачем злиться, сынок!

— Как же не злиться, когда по твоей милости мы лишились своей земли.

— Лучше мне умереть, чем слышать от тебя такие слова! Да и что тебе дался этот участок? Ведь мускатные орехи не приносят теперь большого дохода.

— Но где же тогда раздобыть денег, чтобы купить у голландцев ткани? Где?

И снова наступило молчание. Кависта лихорадочно думал, Маруко рассеянно смотрел куда-то вдаль.

— Вот что надо сделать, отец, — вдруг с твердостью сказал Кависта.

— Что? Говори, — встрепенулся Маруко.

— Мы отдадим насовсем наш участок Веллингтону, по так, чтоб никто об этом не знал. Он ведь и сам этого хотел, верно?

— Да, хотел.

— Но отдадим мы ему участок только при одном условии. Пусть он даст нам взамен столько вещей, чтобы на них можно было выменять у голландцев ткани. Тогда мы ничего не потеряем, лишившись мускатника. Я стану торговать тканями, как Гапипо, мы забудем о бедности и заживем еще получше тех, у кого есть земля.

— А тебе не жалко нашего участка, Кависта?

— Жалко? Да ведь если мы не поступимся им, то так и будем нищими. Словом, отец, решено. Завтра или в крайнем случае послезавтра ты отправишься на остров Кай.

— Поехать туда проще простого, Кависта, но прежде все надо хорошенько обдумать.

— Что там обдумывать? Мать и сестры с этим согласятся. Женщинам самое главное — чтобы в доме была еда и все необходимое.

— А может, лучше отдать участок Имбате, раз уж мы решили с ним расстаться, а не Веллингтону? Имбата наверняка обрадуется и еще деньгами приплатит. А на деньги мы знаешь сколько купим у голландцев тканей!

— Нет, отец, это не годится, — возразил Кависта. — Все сразу же узнают и будут нас ругать, что мы сами, по своей воле отдаем мускатник старосте. А если мы договоримся с Веллингтоном, то все подумают, что мускатник как был, так и остался нашим, потому что обрабатывать-то его будем по-прежнему мы, верно? Кроме того… — Кависта умолк. Потом, подумав немного, продолжал: — Да, пусть так и будет. Главное — не терять времени. Что требовать взамен участка, ты уж сам решай. Я знаю одно — мне нужно сейчас много денег, чтобы купить у голландцев ткани. Вот и все.

— Значит, сперва надо выяснить, сколько Имбата потребует денег, если мы захотим выкупить наш мускатник. Ведь у Веллингтона я буду просить деньги, а не вещи. Деньги куда удобнее.

— А разве у Веллингтона такие же деньги, как у голландцев?

— Деньги у него, сынок, другие, испанские. Веллингтон дал мне одну монету, она называется реал. Он говорит, что один реал — это целых двести пятьдесят дуитов. Я пошел к господину Хайтену. И верно, тот ровно столько мне и отсчитал за него.

— Ну, коли так, пойдем сейчас же к Имбате.

— Пойдем.

И отец с сыном отправились к старосте. Поднявшись по лестнице на террасу, Кависта крикнул:

— Есть кто-нибудь дома?

— Есть. — И на террасе появился Имбата.

— Ты не один, у тебя гости? — спросил Маруко.

— Да, Гапипо зашел. А у вас что, важное дело?

— Надо поговорить о нашем мускатнике, — ответил Кависта.

Имбата поморщился. Ему, видно, не по вкусу пришлись слова Кависты «наш мускатник». Но он предложил нежданным посетителям сесть. Маруко с Кавистой сели.

— Мы бы хотели получить наш участок обратно, сказал Кависта.

Лицо старосты вытянулось еще больше.

— Когда? — спросил он.

— Чем скорее, тем лучше. Мы пришли к тебе затем, чтобы узнать, сколько ты за него хочешь.

— Вы, видно, разбогатели, денег девать некуда, а? Ну что ж, я дал вам в свое время за этот участок пять овец и кусок шерстяной материи, верно?

— Овцы давно подохли, материя износилась, — ответил Маруко. — Поэтому ни овец, ни шерсти мы тебе вернуть не можем. Теперь у нас на острове в ходу деньги. Вот ты и скажи, сколько тебе нужно денег за мускатник.

— Это дело нелегкое, — проговорил Имбата. — Хотя… подождите-ка. Гапипо! позвал он. — Иди сюда.

Гапипо вышел на террасу, сел между Имбатой и Кавистой.

— Помоги нам сосчитать, — сказал ему Имбата. — Маруко хочет взять свой мускатник обратно. Когда-то я отдал ему за него пять овец и кусок шерсти. Теперь он хочет вернуть мне за это деньги. Скажи, сколько денег я должен с него получить?

— Сейчас, — ответил Гапипо, — надо подсчитать, сколько дуитов стоят овцы, сколько шерсть, и все сложить.

— Вот ты и сложи.

Гапипо подумал немного и сказал:

— По-моему, так: пять овец по двести дуитов каждая — это тысяча дуитов, да кусок шерсти стоит, если не ошибаюсь, полторы тысячи. Выходит, всего две с половиной тысячи дуитов.

Все сосредоточенно замолчали. Имбата заговорил первый:

— Ну что ж, я согласен.

— А я нет, — сказал Кависта.

— Сколько же, по-твоему, вы мне должны?

— Полторы тысячи.

— Нет, это стоит только одна шерсть. Можешь спросить у голландцев.

— Но, паман[20], две с половиной тысячи — очень дорого.

— Дорого? Тогда верните мне овец и материю.

Кависта взглянул на отца, как бы спрашивая его совета.

— Ну, Имбата, уступи нам немного, — заговорил Маруко. — Ведь этот мускатник сколько барыша тебе принес. Будет справедливо, если ты возьмешь с нас за него меньше, чем сам отдал.

— Но ты забываешь, сколько в него труда вложено, — не сдавался староста. — Посуди сам, если бы я за ним не ухаживал, разве он был бы в таком состоянии! Ведь много старых деревьев погибло, и мне пришлось подсаживать новые. У тебя с этим мускатником никаких забот не будет, а ты хочешь его даром получить.

Маруко не нашелся что сказать и лишь вопросительно глянул на сына.

— Две тысячи дуитов, — сказал Кависта.

— Выходит, всего по сто дуитов за овцу? — возразил Имбата. — Да ведь и двести-то мало. Вчера у голландцев по двести пятьдесят брали.

— Ладно, паман, — подумав, согласился Кависта. — Мы дадим тебе две с половиной тысячи дуитов. Только учти, мускатник теперь наш. Больше ни одного ореха там не троньте.

— Как только я получу от вас деньги, можете считать мускатник своим. Но весь нынешний урожай должен принадлежать мне.

— Ну, хорошо, договорились. А деньги мы тебе скоро принесем. Пошли, отец.

Они попрощались и ушли. Имбата с Гапипо остались на террасе вдвоем.

— Интересно, где они возьмут столько денег? — сказал Гапипо.

— Мне самому это интересно, — ответил Имбата.

Вернувшись к себе, Маруко и Кависта принялись обсуждать дальнейший план действий. Договорились, что Маруко отправится на остров Кай через день. Путь предстоял нелегкий, и перед поездкой надо было хорошо отдохнуть.

Вечером накануне отъезда, когда все жители кампунга уже разошлись по своим хижинам после трудового дня, Маруко отправился к Ламбару. Там он застал пришедшую в гости к хозяевам Вубани.

Ламбару встретил его приветливо.

— Заходи, Маруко, садись, — пригласил он гостя. — Где ты все пропадаешь? Давно я тебя не видал.

— Что тут удивительного, — усаживаясь, ответил тот. — Бедняка ноги кормят. Иначе и с голоду помереть недолго.

— Нынче думают не о том, как себя прокормить, а как бы добыть побольше денег, — заговорила Ивари, жена Ламбару. — Только о них и разговоры.

— Верно, Ивари, верно, — охотно поддержал ее Маруко.

— Вот и мы сейчас об этих самых деньгах толковали, — продолжала она. — Муженек мой все одно твердит: деньги, деньги; то-то польза от них большая. А Вубани вот считает, что они нам посланы на погибель. А ты что думаешь, Маруко?

— Что я думаю? — переспросил он.

— Не забывай, Маруко, — вставил словечко хозяин дома, — женщины, они всегда друг за друга горой.

— Выходит, ты, Ивари, против денег? — спросил Маруко.

— Конечно. Теперь, если у кого что попросишь, он сейчас же требует деньги, — убеждала его Ивари. — Помочь кому-нибудь — только за деньги. Уже и мужчины говорят: если так дальше пойдет, от нашего адата ничего не останется. И про готопг-ройонг[21] забудем. Что, скажешь, я не права?

— Эк, куда хватила. Ничто с адатом не сделается, — возразил Маруко. — А по мне, все равно, есть деньги или нет. Если уж они появились, так пусть будут. Я как все. Но если вперед заглядывать, так тебе, Ивари, беспокоиться нечего. У тебя красивая дочка растет. Только смотри не отдавай ее за кого попало, пусть выходит за богатого, у кого денег много.

— Слышишь, Ивари, до чего мужчины докатились! — возмутилась Вубани. — Совсем уж у них мозги набекрень.

— Это он пошутил, — вступился за Маруко хозяин дома. — Мы никогда нашу дочку за деньги не отдадим.

— Как знать, может, и такое придется увидеть, — вздохнула Вубани.

— Теперь всего можно ждать, — поддакнула Ивари.

— Ну, а если попадется какой-нибудь богач, который захочет взять Ривоти в жены и увезти ее с собой, — продолжал свое Маруко, — и даст вам за нее много денег? Что ты тогда скажешь, Ивари?

— Мне хоть целую гору денег посули, все равно я не нарушу адата. Ни одной монетки из этих денег не возьму. Надо соблюдать обычай предков. Кто захочет взять в жены нашу Ривоти, пусть идет жить к нам, и весь сказ!

— Верно говоришь, Ивари, верно, — закивал головой Маруко.

— Отведай-ка тапиоки, Маруко, — стал угощать гостя Ламбару.

— А вы за нее тоже деньги платили? — лукаво усмехнулся Маруко.

— Платили или нет — угощают, значит, ешь, — отрезала Ивари.

Гость принялся за еду.

В этот момент в комнату вошла Ривоти и уселась рядом с отцом. Она была чистенькая, видно, только что помылась, и нарядная. Ей ни минуты не сиделось спокойно. Она то и дело охорашивалась, поправляя то косички, то платье.

— Дочка-то уже большая выросла, — сказал Маруко, обращаясь к Ламбару. — Моргнуть не успеешь, как зятя приведет. И какая красивая! На всем Лонторе лучше не сыщешь.

Ривоти довольно заулыбалась.

— А какие косы… — Маруко запнулся, поймав укоризненный взгляд Ивари, которая терпеть не могла, когда Ривоти хвалили в глаза.

— Вам нравятся мои косы, дядя Маруко? — смеясь, спросила девочка.

— Не нравятся! — сердито ответила за Маруко Ивари.

— Нет, правда, дядя, они мне идут? — не унималась маленькая кокетка.

Маруко счел за лучшее промолчать.

— Замолчи, Ривоти! — не на шутку рассердилась Ивари. — Отправляйся к себе и займись делом. Твое место у очага, а не здесь. Очень нехорошо вмешиваться в разговоры взрослых. Правда ведь, Маруко?

— Нет, не правда! И дядя Маруко так думает! — тараторила Ривоти.

— Что за несносная девчонка! Только и знает, что матери перечить!

Искоса глянув на мать, Ривоти проговорила обиженно:

— Как тебе не стыдно, мама! До каких пор ты будешь считать меня маленькой девочкой?

Дело заходило слишком далеко. Маруко беспокойно заерзал.

— Я, пожалуй, пойду, меня дома ждут.

Он встал и двинулся к выходу.

— Не очень-то складно у нас вышло, — извиняющимся тоном пробормотал Ламбару.

— Ничего, бывает, — » успокоил его Маруко и исчез за дверью.

Возвратившись домой, он стал собираться в дорогу. Скоро все было готово. Дождавшись темноты, Маруко пошел на берег, где была привязана его лодка. И скоро лодка с Маруко скрылась в той стороне, где был остров Кай.

Стоял сезон дождей. Грозно бурлившее море швыряло лодку из стороны в сторону, но Маруко правил ею уверенно, как и подобает человеку, знакомому с морскими стихиями. До острова он добрался быстро и безо всяких приключений.

Веллингтона Маруко не застал, тот куда-то отлучился, и в доме был один Визано. Юный потомок испанцев встретил гостя неласково. Едва Маруко переступил порог, как на него обрушился поток ругательств.

— Как ты смел приехать сюда с пустыми руками? Обещал, что все будет сделано. Слово давал! Убирайся отсюда немедленно, чтобы ноги твоей здесь не было!

Как ни кричал Визано, каких только проклятий не призывал он на голову Маруко, тот даже бровью не повел. Выбрав минутку, когда Визано замолчал, чтобы перевести дыхание, он спокойно начал:

— Я делал все, молодой господин, чтобы исполнилось ваше желание. Но, видно, духи предков против нас. Не пришел, значит, срок. Кависта, мой сын, должен был заманить ее и привезти сюда. Да кто-то пронюхал наш замысел. Поймали его. Избили до полусмерти. Он сейчас лежит больной. На ноги подняться не может.

— Вранье! — взвизгнул Визано.

— Клянусь предками, что говорю истинную правду, молодой господин.

— Ну и побили твоего сына, так ты уж и на попятную!

— Как можно, господин. Только очень ему досталось. Рука сломана, лицо все распухло, он от боли даже спать не может. Велел мне ехать на остров Кай и все вам рассказать.

— Вот уж не повезло! Раз пронюхали, теперь, наверное, ничего не выйдет, — сокрушенно проговорил Визано.

— Плохо, что молодой господин на всем Лонторе одну только Ривоти считает красавицей. Я боюсь, что теперь может ничего не выйти.

— Так и скажи прямо, что отказываешься. Лучше не обещай, если не можешь выполнить… А что ты там болтаешь насчет красавиц? На Лонторе нет никого красивее Ривоти!

— А вот и есть!

— Если ты думаешь про Ваделу, так она моя сестра.

— Нет, это не Вадела. И какая красавица! Ах, молодой господин, слов не найду, чтобы ее описать. Кожа у нее такого же цвета, как у вас, а лет ей, наверное, будет пятнадцать. Вот какая нужна вам жена, верно говорю.

— Ты, кажется, опять вздумал мне голову морочить! У кого на Лонторе может быть такая кожа, как у меня! Про кого это ты мне рассказываешь?

— Про одну голландскую девушку.

— Голландскую?

— Ну да. Вот уж, можно сказать, писаная красавица, молодой господин!

— Ты смеешься надо мной!

— Если не верите, поезжайте на Лонтор и посмотрите.

— Да откуда же там взялась голландская девушка?

— Она племянница господина ван Спойлта. Недавно приехала к нему из Голландии.

— Ах, так она не здешняя? Нет, все равно я не поверю, пока от других о ней не услышу.

— Можете не верить, молодой господин. Я только хотел сказать, что, когда с этой Ривоти все провалилось, мы решили, что Кависта, как только поправится, привезет вам вместо дочки Ламбару племянницу ван Спойлта. Красотой она всех затмит, даже Ривоти. Надо же дело поправлять. Подождите немного. Еще как будете благодарить старика.

— Ну ладно. Хватит языком молоть. Только смотри у меня, без обмана.

— Не беспокойтесь, молодой господин. Оно, конечно, дело нелегкое. Вон как в этот раз моему сыну досталось. А стыд-то какой перед людьми!

— Может, он еще разболтал всем, что это я велел увезти Ривоти из дому?

— Что вы, молодой господин! Как можно! Скорей он руку даст себе отрубить, чем выдаст тайну.

— Смотри, Маруко, берегись, если кто узнает, что это от меня идет.

— Будьте покойны, молодой господин. Но и вы помогите нам. Сын-то ведь сейчас встать не может с постели. Надо за ним ухаживать. А кроме меня, некому. Вот я и разрываюсь: то ли за сыном ходить, то ли пропитание добывать детям. Живем-то мы бедно, сами знаете. Когда я уезжал, Кависта сказал мне: «Попроси Визано помочь нам. Он человек богатый и добрый, в беде ближнего не оставит. Если не к нему, к кому же нам еще обращаться?»

Трудно сказать, что больше подействовало на Визано — жалость к «пострадавшему по его вине» сыну Маруко или желание прослыть великодушным. Так или иначе, он, не сказав ни слова, удалился в соседнюю комнату и немного погодя вернулся оттуда с жемчужиной.

— На, бери! — бросил он ее Маруко. — Только смотри отцу не показывай.

— Спасибо, молодой господин, спасибо. — Подхватив на лету жемчужину, Маруко проворно спрятал ее за пазуху. — Вот мой сын-то обрадуется! Ну уж можете не сомневаться, он в лепешку разобьется, а ваше желание исполнит.

Визано с важным видом уселся на стул.

— Так ты говоришь, на Лонторе появилась молодая голландка. Чья-то племянница, я помню, ты сказал?

— Племянница ван Спойлта, молодой господин.

— Как ее зовут?

— Клара.

— Гм, похоже на правду… Жаль, что я сам не могу побывать на Лонторе. Пусть сперва там научатся меня уважать.

— Да и что делать молодому господину на нашем острове? Надо только позаботиться, чтобы вам здесь не было скучно.

— Вот было бы и хорошо привезти сюда голландку. Так ты считаешь, Кависта сумеет это проделать?

— Сумеет, чего ж тут не суметь. Можно не сомневаться. Только, конечно, придется подождать удобного случая. Мы ведь ее редко видим.

— Что, ван Спойлт не выпускает ее из дому?

— Бережет как зеницу ока. Она ему небось дороже всяких бриллиантов.

Визано крикнул служанку и велел ей накормить гостя.

— Так ты думаешь, что скоро эту голландочку не достать? — продолжал расспрашивать Визано старика.

— Скоро ничего не делается, молодой господин. Терпенье на все нужно.

— Как мне надоело это твое терпенье! Одним терпеньем сыт не будешь.

Было видно, что Визано опять начинал гневаться. Он сидел нахмуренный, злой. Тем временем вошла служанка и поставила перед Маруко поднос. Проголодавшийся гость не заставил себя долго просить и с жадностью набросился на еду.

— Ну вот что, Маруко, — снова заговорил Визано, — больше я твоих оправданий терпеть не намерен. Если ты еще раз явишься сюда один, тут же уберешься обратно. На этот раз я тебя, так и быть, прощаю. Но больше снисхождения от меня не жди.

— Но я же ни в чем не виноват перед вами, господин, — миролюбиво отвечал Маруко, наслаждаясь теплом и приятной сытостью.

— Виноват или нет, но сюда тебе незачем приезжать, если у тебя ничего с собой, кроме болтовни, не будет. Что из того, что на Лонторе живет голландская девушка? Раз ты не можешь привезти ее сюда в ближайшие дни, мне до нее дела нет, я и слушать о ней не хочу. А если ты ее и привезешь, еще неизвестно, понравится она мне или нет. Пока я знаю одно, лучше Ривоти для меня никого нет. Словом, выбирай: или Ривоти должна быть у нас, или ноги твоей здесь никогда не будет!

— Если таково желание молодого господина, мы еще раз постараемся исполнить его.

Посчитав на этом разговор оконченным, Визано ушел, оставив Маруко одного.

Теперь надо было дожидаться Веллингтона. Тот долго не приходил, но Маруко никуда и не торопился. У него еще была еда на подносе, да и не мешало отдохнуть от неприятного разговора.

Наконец Веллингтон вернулся. Маруко не сразу удалось поговорить с ним о деле. Войдя в дом, англичанин холодно и безразлично посмотрел на гостя и, не сказав ни слова, даже не замедлив шага, проследовал во внутренние комнаты.

Неунывающий Маруко терпеливо ждал, когда хозяин дома соблаговолит поговорить с ним. Прошло около получаса, прежде чем Веллингтон снова появился.

— Ты опять здесь. Что тебе надо? — спросил он равнодушно.

— Я приехал поговорить с вами насчет мускатника, господин, — объяснил Маруко и опустился на пол, скрестив ноги, прямо перед Веллингтоном.

— Так, так. Ну, что же ты мне скажешь?

— Мой сын согласен отдать участок насовсем. И я приехал сказать вам об этом, господин.

— Значит, теперь он согласился?

— Да, господин. И можете быть уверены, никто никогда не потребует его обратно.

Веллингтон сел за стол спиной к Маруко.

— Надо было сразу соглашаться! Времена изменились, Маруко. И мне твой участок теперь не так уж нужен. Я думаю, ты это понимаешь.

У Маруко перехватило дыхание.

А Веллингтон продолжал все так же равнодушно:

— Сад с мускатными деревьями теперь не представляет той ценности, что раньше.

Маруко как воды в рот набрал, не зная, что сказать.

— Ну ладно, что с тобой делать, — после долгого молчания сказал наконец англичанин. — Я возьму твой участок. Только заплачу за него меньше, чем предлагал раньше.

— А сколько теперь вы можете мне заплатить, господин?

— Самое большое — двадцать реалов.

— Двадцать реалов? Это значит…

— Пять тысяч дуитов.

Маруко призадумался. Конечно, пять тысяч дуитов — сумма немалая. Даже когда он заплатит за мускатник Имбате, денег останется довольно, чтобы купить у голландцев много тканей. Но если сравнить с тем, что в тот раз предлагал ему Веллингтон, это был просто грабеж.

— Двадцать реалов — очень мало, господин, заметил Маруко.

— Ну, если за эти деньги ты не хочешь отдавать мускатник, дело твое. Мне-то он совсем не нужен.

— Хоть немного прибавьте, господин.

Веллингтон нетерпеливо встал.

— Хо! Можно подумать, мне твой участок нужен до зарезу! Согласен ты отдать его за двадцать реалов — хорошо. Нет — скатертью дорожка. Мы тебя здесь не держим. Не нравится моя цена, значит, и разговаривать не о чем. И чтоб я тебя больше здесь не видел.

Несговорчивость Веллингтона, его грубый тон привели Маруко в смятение. Испугавшись, что англичанин и вовсе откажется купить участок, он поспешно пробормотал:

— А какие будут условия аренды, господин?

— Те, что и раньше: каждые три месяца ты должен платить мне за аренду мускатника пятьсот дуитов. Но зато весь урожай принадлежит тебе. Делай с ним что угодно, только деньги аккуратно плати.

Маруко стал прикидывать в уме: каждые три месяца придется отдавать по пятьсот дуитов; пожалуй, многовато, если сравнить с тем, что он получит от продажи мускатника.

— А нельзя ли уменьшить плату за аренду? — заикнулся было Маруко.

— Надоело мне с тобой разговаривать! — вконец рассердился Веллингтон. — Убирайся немедленно вон! Я твоей глупостью сыт по горло!

Как будто тяжелой цепью ударили по спине Маруко. Он весь съежился и не посмел больше спорить.

— Хорошо, господин, — вздохнул он, — я согласен.

И Веллингтон принялся составлять документ о состоявшейся сделке, чтобы Маруко тут же его подписал. Затем он прочитал написанное. Все выходило так, как они условились: Маруко продает свой мускатник Веллингтону за 20 реалов, а потом арендует этот мускатник у нового владельца, за что обязуется уплачивать ему по 500 дуитов раз в три месяца. Неграмотному Маруко было невдомек, что в документе на самом деле было написано вот что:

«Я, Маруко, житель Лонтора, передаю принадлежащий мне и моей семье мускатник вместе с земельным участком в полную собственность господину Веллингтону, за что получил от него 60 испанских реалов. Эта передача совершается с добровольного согласия всей моей семьи. Начиная с этого дня мускатник становится собственностью господина Веллингтона, и мои потомки не имеют на него никаких прав. До тех пор, пока наша сделка не будет должным образом узаконена, я имею право обрабатывать этот участок и обязуюсь платить за аренду по 200 голландских дуитов каждые три месяца.

Составлено 12 дня января месяца 1603 года».

— Ну, вот и дело сделано! — сказал Веллингтон, когда Маруко приложил к бумаге смоченный чернилами палец. — Теперь нужна еще подпись твоего сына. Я пошлю с тобой на Лонтор поверенного. Он посмотрит, действительно ли вы получили обратно землю от Имбаты, и даст твоему сыну подписать этот документ.

— Хорошо, господин.

Веллингтон вышел в соседнюю комнату и скоро вернулся, держа в руках деньги. Маруко почтительно взял их у англичанина и стал пересчитывать. Двух монет не хватало. Он пересчитал еще раз. Опять не хватает.

— Вы мне дали только восемнадцать реалов, господин, — решился наконец спросить он.

— Как же ты глуп, Маруко! — покачал головой Веллингтон. — Два реала я вычел за первые три месяца аренды.

Маруко только вздохнул.

— Я надеюсь, теперь ты понял?

— Да, господин. Но…

— Что там еще? Никаких «но»! И только попробуй опоздать с уплатой. Я сам приеду на Лонтор и отдам участок кому-нибудь другому. Так когда ты должен быть здесь с деньгами в следующий раз?

— Если не ошибаюсь, двенадцатого апреля.

— Верно. И запомни — если в этот день тебя не будет, пеняй на себя.

— Понятно, господин.

Веллингтон вызвал к себе одного из своих телохранителей и приказал ему отправиться на Лонтор вместе с Маруко. На этом пока и поладили.