Тайфун

Глава 1 ПЕРЕСЕЧЕНИЕ «ГОЛУБОЙ ЛИНИИ»

На борту американской атакующей подводной лодки «Портленд».

Баренцево море.

Оторвавшись от навигационного стола, штурман сказал:

— Капитан, кажется, до «голубой линии» осталось тысяча ярдов.

— Кажется или осталось? — строго переспросил Ванн.

— Похоже, скорее девятьсот восемьдесят ярдов, капитан, — поправился лейтенант-коммандер Уэлли.

— Мистер Уэлли, — заметил Ванн, — штурман этого корабля должен знать свое местонахождение без всяких «кажется» и «похоже». Даю еще одну попытку.

Коммандер Джеймс Ванн поднес к губам бумажный стаканчик и стряхнул в рот несколько кубиков льда. Он принялся грызть их, откинувшись назад на мягкую спинку узкого командирского кресла, установленного на возвышении под перископами. Кресло было неудобное, сидеть в нем — все равно что пристроиться боком на сиденье мотоцикла, но, впрочем, предназначалось оно не для создания уюта. Зато с него открывался вид на весь центральный командный пост подводной лодки.

Ванн мог, лишь повернув голову, с первого взгляда оценить ситуацию. За считаные секунды он имел возможность дойти до любого из постов управления основными системами подлодки. Экран гидроакустического комплекса размещался прямо перед ним на передней переборке; на экране были обозначены все цели, все корабли, находящиеся в радиусе обнаружения «Портленда», с указанием пеленга и расстояния. Посмотрев налево, Ванн мог узнать глубину погружения, скорость и значение дифферента. Эти данные выводились на дисплеи, установленные над постом управления лодкой. Поворот направо — и перед глазами Ванна предстали бы консоли системы управления вооружением — мощной батареей торпед и крылатых ракет, — вытянувшиеся длинным рядом вдоль левой переборки. Оба перископа, маломощный стрельбовой и поисковый, с высоким разрешением, находились всего в нескольких шагах в сторону кормы, а прямо за ними стоял навигационный стол.

Давным-давно, еще во времена дизель-электрических кочегарок, кто-то заметил, что подводники не поднимаются на борт своей лодки, а натягивают ее на себя. Подводная лодка ВМФ США «Портленд», самая последняя из класса «Лос-Анджелес», завершившая серию, размерами втрое превосходила дизельные лодки, однако образное сравнение оставалось верным до сих пор. Все штатские неизменно находили подводные лодки тесными, но коммандер Ванн рассматривал их исключительно с точки зрения эффективности.

Центральный командный пост «Портленда» действительно был тесным, однако в нем имелось все для максимально эффективного управления лодкой. Отсек был залит ярким светом люминесцентных ламп. Выгибающиеся своды переборок не могли передать ощущение движения, чувство глубины. Центральный пост напоминал кабину авиалайнера, увеличенную до размеров гаража на две машины, набитого, начиная от застеленного линолеумом пола и до самой серой стали потолка над головой, электроникой, пучками проводов, шкалами приборов и дисплеями. На каждом квадратном футе обязательно теснилось что-то лишнее — непосвященному взгляду это казалось полным беспорядком, но в действительности, подобно внутренним органам и костям огромного подводного хищника, каждый предмет находился здесь с какой-то целью. Ничего лишнего. Ничего и никого.

В центральном посту круглосуточно работало около десяти человек, разбитых на три вахты. А центром кипучей деятельности был командир «Портленда» Джеймс Ванн.

— Командир, до российских территориальных вод девятьсот десять ярдов.

— Вот так лучше.

Сокрушив зубами еще один кубик льда, Ванн бросил взгляд на многофункциональный дисплей над штурвалом. «Портленд» находился на глубине триста футов в южной части Баренцева моря и шел курсом на юго-восток со скоростью двенадцать узлов. В пятидесяти милях позади осталась Норвегия, а ровно в двенадцати милях впереди находилась береговая линия Российской Федерации. Атомный реактор Эс-6-Джи производства компании «Дженерал электрик», развивая мощность почти в тридцать пять тысяч лошадиных сил, бесшумно двигал семь тысяч тонн стали сквозь толщу воды. Совсем рядом работали могучие силы, но Ванну были слышны лишь шепот свежего воздуха из кондиционеров над головой и тихое тиканье старинного морского хронометра «Гамильтон».

«Прекрасно», — мысленно отметил Ванн. В гражданском мире многие стремятся к совершенству, но мало кому удается его достичь. Но здесь, на борту «Портленда», Ванн неизменно требовал абсолютного совершенства и в большинстве случаев добивался своего. С подчиненными он был строг и требователен до придирчивости, однако в этом имелись свои плюсы: младший офицер, послуживший под его началом и «оставшийся в живых», оказывался после этого готов практически ко всему. Благодаря Ванну «Портленд» превратился из вечного неудачника в лучшую многоцелевую подводную лодку Атлантического флота.

Ванн взглянул на старинный хронометр, захваченный с собой на «Портленд» с предыдущего корабля, которым он командовал. «Гамильтон» крепился болтами к полочке перед штурвалом. Подойдя к хронометру, Ванн открыл стеклянную крышку, снял с крючка позолоченный ключик и начал заводить пружину.

Хотя атомный хронометр обсерватории военно-морского флота посылал сигналы времени с точностью до миллиардной доли секунды, Ванн требовал дважды в день заводить старинный «Гамильтон». Этот ритуал имел не меньшее значение, чем занесение данных о местонахождении «Портленда» в судовой журнал, ибо тем самым Ванн вписывал свое имя в историю. Хронометр уже больше пятидесяти лет достойно нес службу на мостиках полудюжины американских подводных лодок. Для Ванна в этом был урок: священная реликвия служила символом точности, правдивости, надежности и долга.

Ванн тщательно завел хронометр, следя внимательно за движением стрелки, указывающей степень завода пружины. Как только эта стрелка достигла нужной отметки, он закрыл стеклянную крышку и повесил ключ на крючок. Вечером этот ритуал повторит младший офицер из навигационной службы, которой командовал Уэлли.

— До «голубой линии» семьсот ярдов.

В этом походе Ванну должно было стукнуть сорок четыре. По меркам подводного флота, он уже считался стариком, однако его дорога на капитанский мостик «Портленда» получилась далеко не прямой. В черных волосах Ванна на висках проскальзывала седина. От взгляда его карих глаз в центральном посту, залитом холодным светом, не могло укрыться ничто, а на худом, угловатом лице застыло выражение, в котором смешивались хладнокровный расчет инженера-ядерщика и абсолютная уверенность в себе опытного подводника.

Ванн был «суперъядерщиком»; он начинал службу на флоте, обслуживая атомные силовые установки подводных лодок. В военно-морском флоте любого другого государства, где инженеры и капитаны занимаются только своими, четко разграниченными обязанностями, Ванн никогда не стал бы командиром лодки. Однако Военно-морской флот Соединенных Штатов не доверит подводную лодку тому, кто в первую очередь не является опытным специалистом-ядерщиком. И вот среди этих придирчивых людей, вникающих во все мелочи, Ванн считался одним из лучших.

Первый раз ему доверили командовать совершенно новой подводной лодкой, вышедшей в свой первый испытательный поход. Ванн вернул корабль на судостроительную верфь с перечнем критических замечаний на семидесяти пяти страницах.

Корабелы люто ненавидели его, но среди подводников он заслужил репутацию из чистого золота. Однако эта репутация чуть было не пошла прахом, когда следующая подводная лодка, которой командовал Ванн, атомная атакующая субмарина «Батон-Руж» налетела на айсберг и едва не пошла ко дну. Хотя официальное расследование установило, что в случившемся не было никакой вины капитана, прошло несколько лет, прежде чем Ванн снова вышел в море, теперь уже в качестве командира «Портленда».

Получив назначение на новую подлодку, Ванн застал ее в самом плачевном состоянии.

«Портленд» едва не столкнулся ночью с танкером, возвращаясь в надводном положении на базу в Норфолке; затем лодка села на мель на Нантакетской банке, когда штурман в блаженном неведении проложил курс, который вывел корабль с осадкой тридцать два фута в участок моря с глубинами до двадцати семи футов. Все четыре боевые части — навигационная, вооружения, механическая и обслуживания — пребывали в состоянии полной разрухи. Бары и кафе, расположенные на главной улице Норфолка, не пускали моряков с «Портленда», справедливо считая их отъявленными дебоширами. Подводная лодка превратилась в цирк, которым заправляли клоуны.

Перед Ванном была поставлена простая задача: исправить положение дел.

Что он и осуществил. Под его командой «Портленд» побил все рекорды эффективности патрулирования и оперативности выполнения приказов. Ни одна другая подводная лодка Атлантического флота не удостоилась такого количества наград. Ванн показал себя непревзойденным мастером уклонения от противолодочных сил. Однажды он прислал командованию флота целую пачку фотографий атомного авианосца, сделанных через перископ. Авианосец был снят с такого близкого расстояния, что можно было различить лица моряков, куривших вдоль леерного ограждения на палубе. Командир авианосца подал официальную жалобу, которая ни к чему не привела. Незаметно подкрасться к авианосцу, самому оберегаемому кораблю флота, — это заслуживало не наказания, а награды, и в Норфолке за Ванном закрепилось прозвище «Невидимый».

Но сейчас коммандер Ванн в последний раз выводил «Портленд» в море. Когда подводная лодка вернется на базу в Норфолк, он перейдет на штабную работу, возглавит подводную флотилию. Это станет значительным продвижением по службе, которое должно было состояться еще несколько лет назад. И все же Ванн расстанется со своим кораблем с неохотой. Адмиралы занимаются политиканством. Здесь же, на борту «Портленда», коммандер Джеймс Ванн правил безраздельно.

Ванн задумчиво разгрыз последние кубики льда. Те, кто нес вахту в центральном командном посту, уже давно научились распознавать настроение своего командира по тому, как быстро он расправляется с полным стаканчиком. Это являлось своеобразным барометром: ленивая размеренность означала спокойную погоду, стремительное и яростное истребление льда предвещало шторм.

Ванн отметил, как один из двух матросов у штурвала вытер вспотевшую ладонь о штанину темно-синего комбинезона. Хорошо. Рулевой, который не потеет от усилий удержать подводную лодку на заданных глубине и курсе, старается недостаточно усердно; а тот, кто старается недостаточно усердно, на «Портленде» чужой.

— До «голубой линии» осталось шестьсот ярдов, — доложил лейтенант-коммандер Уильям Уэлли.

На столе перед Уэлли была расстелена бумажная копия электронной карты, выведенной на экран над штурвалом. Эта карта изображала участок южного побережья Баренцева моря, расположенный к северу от Мурманска и к западу от порта Владимир. Параллельно берегу проходили две линии, красная и голубая. Красная, отстоявшая далеко в море, отображала чересчур вольное представление русских о своих территориальных водах. Голубую линию провело командование Военно-морского флота Соединенных Штатов. Эта линия прижималась к береговой линии, повторяя с юридической дотошностью все бухты и мыски. Зона между линией и берегом была обозначена как «СПОРНАЯ», а далее следовало примечание: «По кораблям, незаконно проникшим в спорные зоны, может быть открыт огонь без предупреждения».

— Четыреста ярдов. Капитан, предупреждаю: последняя возможность изменить курс.

— Занесите в журнал.

Ванн понимал, что Уэлли обязан сделать предупреждение, хотя старший штурман прекрасно знал, что командир не собирается отворачивать. Его слова означали только то, что еще оставалось время, чтобы удержаться от нарушения международных законов и избежать вторжения в российские территориальные воды, что могло означать смертный приговор, если бы русские поймали нарушителя и решили бы наказать его со всей строгостью. Задача Ванна состояла в том, чтобы они не смогли это сделать. Капитан уже объявил по внутренней громкоговорящей связи, что с этого момента учебных тревог больше не будет. Далее все будет только по-настоящему.

— На мостике! Полный вперед!

«Ну вот мы и пришли».

— Вас понял, полный вперед.

Рулевой повернул ребристое колесо машинного телеграфа. В кормовом отсеке, где размещались турбины, на панели управления также повернулся указатель, и вахтенный механик, следящий за клапанами парогенератора, подтвердил полученный приказ. Затем он отрегулировал положение перепускных клапанов так, чтобы в турбину стало поступать требуемое количество пара, вырабатываемого атомным реактором.

— Машинное отделение отвечает: полный вперед, — доложил рулевой.

Вести субмарину в толще воды значительно сложнее, чем пилотировать реактивный истребитель. Управление подводной лодкой представляет собой сложную симфонию отдельных корректировок, проверок и перепроверок, которую исполняет опытная и слаженная команда. На посту управления кораблем были установлены три кресла с высокими спинками, оборудованные ремнями безопасности. Двое рулевых, один из которых следил за горизонтальным рулем, а другой за вертикальными, сидели за штурвалами, напоминающими штурвалы пассажирских авиалайнеров. Между ними располагался телеграф связи с машинным отделением. На консоль над головой выводились данные о глубине погружения, курсе и дифференте. Рядом находился другой экран, меньше размером, который в настоящий момент был отключен. За спиной рулевых сидел вахтенный офицер, контролировавший каждое их действие.

Капитан протянул пустой стаканчик. Посыльный, свободный от вахты рулевой, тотчас же подал ему полный.

— Российские территориальные воды через двести ярдов, — доложил штурман.

Последним подводником, находившимся в центральном посту, был боцман Браун. Он сидел в кресле за рулевыми, лицом к боковой переборке, на которую была выведена панель управления балластными цистернами. Браун управлял погружением и всплытием лодки, а также следил за ее плавучестью и дифферентом в подводном положении. Кроме того, он присматривал за Уэйном Чоупером, молодым лейтенантом боевой части обеспечения, несущим в данный момент вахту. Брауна не переставало удивлять, как много молодых лейтенантов приходило на подводную лодку с мыслями о смерти. В его обязанность входило следить за тем, чтобы их «мечтам» не суждено было сбыться.

Браун прослужил на подводных лодках дольше, чем кто-либо из экипажа «Портленда», в том числе и сам коммандер Ванн. Его уже назначили преподавателем в школу подводного плавания в Нью-Лондоне, но тут представилась возможность совершить еще один поход в Северную Атлантику на борту «Портленда». Непостижимо, как ему удалось так быстро переправить необходимые бумаги, однако в деятельности боцманов подводных лодок всегда есть что-то таинственное.

Над головой Брауна находились два ярко-красных тумблера — «последняя надежда трусов». На самом деле эти тумблеры управляли клапанами баллонов со сжатым воздухом. Если включить оба тумблера, в главные балластные цистерны подводной лодки устремится под большим давлением воздух, выталкивающий воду, и субмарина, приобретя плавучесть, взлетит к поверхности неуправляемой ракетой.

Браун держался с обманчиво расслабленной настороженностью профессионала, знакомого со своим смертельно опасным ремеслом настолько хорошо, чтобы получать от него наслаждение. Это был маленький, жилистый негр с острыми как бритва усиками и тронутыми сединой висками. На клапане левого нагрудного кармана у него красовался значок, прозванный на флоте «командирским блином». Якорь, буквы ВМФ США и одно слово: «боцман». Этот значок носил только боцман лодки, старший по званию из всех матросов и старшин. Для ста с лишним моряков именно он был тем, кто делал дело. Ванн направлял лодку, но Браун заботился о том, чтобы она добиралась до места назначения и возвращалась обратно.

Эти четверо человек, находящиеся в центральном посту, следили за тем, чтобы погруженная под воду стальная труба в триста шестьдесят футов длиной и тридцать два фута в поперечнике находилась именно там, где должна была находиться: держала заданный курс с точностью до градуса, глубину погружения в пятифутовом коридоре, скорость с точностью до узла, плавучесть и дифферент. При действиях на мелководье вблизи голого арктического побережья России доскональная точность являлась вопросом жизни и смерти. Малейшая оплошность могла привести к тому, что подлодка выскочила бы на поверхность моря или уткнулась бы в дно, и все прекрасно сознавали это.

— Пересекаем «голубую линию», — доложил Уэлли.

— Отлично. — Отставив стаканчик, Ванн скрестил руки на груди. — Где старший помощник?

— Мистер Стэдмен в офицерской кают-компании, командир, — ответил Браун.

Боцман постоянно следил за тем, где находится каждый из членов экипажа «Портленда». Он никогда не расставался с маломощным радиопередатчиком, закрепленным на поясе, к которому были подсоединены крошечный наушник, засунутый в правое ухо, и микрофон у губ.

— Боцман, давайте его сюда.

Лейтенант-коммандер Стэдмен, старший помощник «Портленда», сидел в офицерской кают-компании за большим столом, за которым могли разместиться все четырнадцать офицеров экипажа лодки. Однако сегодня утром Стэдмен находился здесь в полном одиночестве, чему он был рад. Перед ним были разложены веером телеграммы личного характера, адресованные членам экипажа «Портленда». Одна из них была очень неприятная.

Обычно сообщения из дома подвергались тщательному просмотру.

Телеграммы о разводах, смертях и письма в духе «Дорогой Джон»[1] задерживались. Но в этой, адресованной радисту Ларри Энглеру, был указан четкий срок, поэтому ее пропустили. Нужно было что-то предпринять, и срочно.

«И что дальше? — гадал Стэдмен. — Как отнесется Энглер к тому, что от него ушла жена? К тому, что на противоположном конце земного шара хозяин требует плату за квартиру? И раз уж об этом зашла речь, что он может по этому поводу предпринять?»

Жизнь на борту «Портленда» была чистой, уютной, изолированной. Если не считать непродолжительных подвсплытий на перископную глубину, моряки не видели и не чувствовали моря, находившегося всего в нескольких футах от них. После того как задраивался рубочный люк, все беды и неприятности окружающего мира словно исчезали, но эта обрушилась на субмарину управляемой бомбой, нашедшей свою цель.

Мечтая о службе на подводной лодке, Стэдмен представлял себе жемчужину военно-морского флота, сделанную по последнему слову новейших технологий, полностью независимую от окружающего мира. Он мечтал о том, как ему придется противостоять силам империи зла, проникать в горячие точки земного шара, наносить разящие удары по врагам Америки и снова исчезать в бездонных глубинах. Стэдмен даже представить себе не мог, что ему придется выполнять обязанности юриста, составляющего брачные контракты, адвоката по бракоразводным процессам, корабельного священника и коменданта общежития.

Уильям Стэдмен родился и вырос в рабочем квартале Провиденса, штат Род-Айленд. Он был на семь лет моложе Ванна и на два дюйма выше его ростом. Телосложение его было чем-то средним между тощим и просто долговязым. Светло-русые волосы становились золотистыми под лучами летнего солнца, хотя пребывание под водой в течение долгих месяцев крайне редко предоставляло им такую возможность.

Отцу Стэдмена принадлежала «Серебряная вершина», одна из последних рабочих столовых Провиденса, заведение настолько зловещее и угрюмое, что город не раз предлагал выкупить столовую и устроить на ее месте автостоянку. Стэдмен-старший неизменно отвечал отказом. Он согласился уступить свое заведение только одной из многострадальных официанток, которая много лет проработала у него, да и то лишь с условием, что та пообещала ничего в нем не трогать.

Стэдмен унаследовал отцовское упрямство, но хотя военно-морской флот не переставал повторять, что восторгается этой чертой характера, вознаграждение за нее следовало очень редко. А то, что было верно в отношении ВМФ Соединенных Штатов, было вдвойне верно в отношении «Портленда». Для старшего помощника подлодки этот поход должен был стать последним на борту «Портленда», а может быть, и вообще последним за службу на флоте. Стэдмен собирался получить рекомендации командира и поступить в школу повышения квалификации офицеров подводного плавания; в противном случае ему предстояло просидеть следующие двадцать лет в полудреме за столом в каком-нибудь кабинете. Или выйти в отставку. Один раз Ванн уже не дал ему рекомендации, и хотя это было не так страшно, как характеристика о неполном служебном соответствии, в конечном счете все сводилось к одному и тому же. Лейтенант-коммандеры не получают повышение по службе наперекор своим командирам.

Зазвучал зуммер. Кают-компания была достаточно тесной, чтобы Стэдмен мог снять трубку с одной из переборок, не вставая с места.

— Стэдмен слушает.

— Старший помощник? — Это был боцман Браун. — Капитан просит вас пройти в центральный пост.

— Прямо сейчас?

— Так точно. Прямо сейчас.

Повесив трубку на крючок, Стэдмен встал и направился к выходу. Остановившись, он посмотрел на громкоговоритель внутренней связи.

Что это еще за шум?