Тайфун

Глава 22 К КАНЬОНУ ГЕРАЛЬДА

9 августа

«Байкал».

Хребет Ломоносова возвышается на двенадцать тысяч футов над дном Полярной впадины, однако когда «Байкал» перевалил через него, лишь маленький пичок на ленте самописца, подключенного к глубиномеру, зарегистрировал это событие. На следующий день подводная лодка прошла над хребтом Менделеева.

Марков знал, что подход к Берингову проливу представляет собой лабиринт, образованный глубоко сидящими в воде ледяными горами и отмелями. Положение усугублялось тем, что эхоледомер вышел из строя в результате столкновения с айсбергом, а мощный активный гидролокатор выдаст местонахождение «Байкала» всем, кто прослушивает море. И тем не менее Маркову предстояло провести самую большую, самую тяжелую подводную лодку в мире через этот лабиринт. Но как?

Правда заключалась в том, что этого не представлял себе сам Марков. Возвращаться назад в Тюленью бухту нельзя. «Байкалу» предстояло пройти в Тихий океан, огромный глубоководный бассейн, открывающий множество возможностей, дающий надежду. Но для того, чтобы туда попасть, сначала требовалось ускользнуть от американцев и преодолеть Берингов пролив. Марков затруднился бы ответить, какая задача является более сложной.

Пролив представлял собой узкий проход, сжимающийся до трубы шириной меньше пятидесяти миль. У северного входа в пролив находился каньон Геральда. Через сто морских миль — двенадцать часов хода крадущимися восемью узлами — дно поднимется с двух тысяч метров всего до ста, а в самом проливе и того меньше — до пятидесяти с небольшим.

Ледовые торосы, нагнанные с севера, громоздятся друг на друга, образуя горы, уходящие под воду на сорок метров. Для подводной лодки, имеющей высоту от киля до рубки тридцать шесть метров, это означает, что от Чукотки до Аляски океан перегорожен непроходимой стеной.

— Товарищ командир, проходим отметку пятьсот метров, — доложил штурман Бородин. — «Байкал» входит в каньон Геральда.

Марков обвел взглядом вахтенных в центральном посту, занятых своим делом. Казалось, все пребывают в каком-то оцепенении, в полудреме. Маркову был хорошо знаком этот синдром, следствие долгого пребывания в замкнутой стальной трубе, дышать в которой приходится затхлым воздухом, в непрерывном страхе, что монотонная рутина нарушится только внезапной катастрофой, гибелью.

Только Беликов оставался самим собой. Надев наушники, он сидел, склонившись к экрану пассивного шумопеленгатора.

Поддавшись любопытству, Марков подошел и остановился у него за спиной. Экран светился случайным мерцанием щелкающихся челюстей миллиардов арктических креветок. Затем появилась более яркая линия. Исчезнув, она загорелась снова.

— Кит?

— Самец голубого кита, — наконец ответил Беликов. — Только взгляните, какой у него мощный голос. Этого я прозвал Паваротти.

Похоже, он поторопился, благоприятно оценив душевное состояние старшего акустика.

— Ты уже начал давать клички китам?

— А вы сами посмотрите на цифры.

Сила подводных звуков измеряется в децибелах, и Беликов был прав. Этот кит пел во всю мощь своих легких. «Сто девять децибел, — подумал Марков. — Приблизительно столько же, сколько производит при взлете реактивный лайнер».

— Давай послушаем.

Беликов вывел сигнал на громкоговоритель. Оттуда вырвалась неземная песнь, спетая на максимальной громкости. Завывания Паваротти становились все выше, выходя за пределы слышимости человеческого уха, затем понижались до гула литавр. Секвенция завершилась отрывистым булькающим звуком, напоминающим смех под водой.

После двух монотонных дней все находящиеся в центральном посту обернулись, потрясенные неожиданным звуком.

Беликов убрал громкость до терпимого значения.

— Я думал насчет Берингова пролива. Трудно будет найти дорогу без гидролокатора.

«Если не сказать — невозможно».

— И что?

— Песнь этого кита разносится далеко. Наверняка сейчас где-то его слушают американцы.

Какое дело до того, что они слушают, если это не «Байкал»?

— К чему ты клонишь?

— Паваротти может помочь нам найти дорогу через пролив.

— Киту достаточно иметь всего метр воды под брюхом.

— Товарищ командир, а я и не предлагаю следовать за ним. Но почему бы не использовать его песнь в качестве гидролокатора? Сигнал достаточно мощный. Мы сможем выводить его через ПТС с нужной нам громкостью, и кому какое дело, если кто-то и услышит, как кит-самец ищет подружку?

ПТС называлось устройство подводной телефонной связи, пережиток с тех времен, когда у одной подводной лодки возникала необходимость пообщаться с другой; необходимость эта исчезла, когда любой громкий звук стал равносилен самоубийству. Огромному «Байкалу» требовались три подобных устройства: на носу, в верхней части рубки и на корме. Насколько было известно Маркову, в настоящее время они использовались только для переговоров с водолазами, работающими на корпусе лодки. Качество звука было таким, словно кто-то пытался говорить, полоская при этом горло.

— Как это осуществить практически?

— Транслируем Паваротти через носовой ПТС, затем ловим отраженный сигнал шумопеленгатором. Засекаем время. Думаю, я даже смогу смастерить какую-нибудь штуковину, чтобы результаты регистрировались самописцем глубиномера.

— Получится своего рода карта глубин?

Беликов кивнул.

— Заглянуть далеко мы не сможем, но если двигаться медленно, это позволит нам избежать столкновений.

— Пропущенный через ПТС, Паваротти станет мало похож на кита.

— Еще меньше он будет похож на «Байкал».

Марков подумал, как же ему повезло, что он нашел таких людей, как Грачев, как Демьяненко, как Беликов.

— Что тебе нужно и как скоро мы сможем испытать твое устройство в работе?

— Надо будет спаять несколько проводов. Думаю, к концу вахты все будет готово.

Станция системы СОСУС в Нортвинде.

Окончание холодной войны принесло с собой перестройку всей системы подводного акустического наблюдения, известной как СОСУС. Из станций, в свое время охранявших подступы к Аляске, в строю осталась только та, что была расположена в Нортвинде. Именно эта станция уловила звуки большой двухвальной подводной лодки, приближающейся с северо-запада.

Через пятнадцать минут красный силуэт уже мигал на огромных, во всю стену экранах пяти центров наблюдения за океаном ВМФ Соединенных Штатов. Все российские подводные лодки были наперечет, и внезапное появление «Тайфуна» там, где до этого не появлялся ни один «Тайфун», привлекло всеобщее внимание.

Что замыслили русские? Белый Дом обратился за разъяснениями к начальнику объединенного комитета начальников штабов. Начальник объединенного комитета начальников штабов потребовал ответа от начальника штаба военно-морских сил, который, в свою очередь, позвонил вице-адмиралу Грейбару, командующему подводным флотом Атлантического флота, и задал тому один простой вопрос: «Вы заверили меня, что этот треклятый «Тайфун» не направляется в Китай. Данные системы СОСУС утверждают обратное. Кто прав?»

На столе перед Грейбаром лежало донесение Ванна о том, что все «подметено дочиста», но до трех звездочек на погонах не дослуживаются, попадая опрометчиво в капканы на медведя. Поэтому Грейбар сказал:

— Согласно самой последней информации, имеющейся в моем распоряжении, два дня назад «Тайфун» повернул домой.

— СОСУС утверждает, что он уже почти добрался до Тихого океана, черт побери! Президент хочет знать ответ.

— Он его получит.

Взглянув на донесение Ванна, Грейбар скомкал его и швырнул в урну. Вывести из себя трехзвездочную выдержку непросто, но разнос от начальника штаба военно-морских сил справляется с этой задачей без труда.

Соленое ругательство бывалого моряка Джона Грейбара, подобающим образом переведенное в отпечатанный приказ, было слышно от его кабинета до противоположной стороны земного шара.

«Портленд».

Если центральный командный пост можно считать мозгом подводной лодки, то солдатская столовая, несомненно, является ее сердцем. Все пространство «Портленда» было отдано нуждам подводной лодки и задачам, которые она выполняет, а то немногое, что осталось, скрепя сердце выделили ее экипажу. Таково железное правило, но столовая составляла единственное исключение.

Здесь можно было увидеть фотографии новорожденных младенцев, появившихся на свет, когда их отцы находились в боевом походе, вырезки из местных газет, объявления о продаже мотоциклов и график, с помощью которого боцман отмечал продвижение каждого из матросов, еще не получивших квалификацию подводника, к заветным серебряным дельфинам. Тут же находился застекленный стенд с многочисленными наградами, завоеванными «Портлендом», а также табличка, выбитая в ознаменование официального зачисления лодки в состав флота. По обеим сторонам стенда располагались два ящика с аварийным оборудованием, а венчал стенд красный морской рак, такой огромный, что при виде его рыбака Восточного побережья прошиб бы холодный пот.

Дежурные по камбузу в красных рубашках суетливо возились с десятками его более мелких собратьев, которым предстояло украсить праздничный стол в честь сорокачетырехлетия коммандера Джеймса Ванна, последнего дня рождения, который он отмечал в качестве командира «Портленда».

Боцману даже удалось сделать новый плакат «Дом невидимок» вместо предыдущего, бесследно исчезнувшего самым таинственным образом. Браун повесил его над складным столиком, накрытым для командира и офицеров: Уэлли, Дэна Кифа и Тони Уотсона. Командиров боевых частей: навигационной, вооружения и механической. Вместе с ними сидел лейтенант Бледсоу.

В столовой собрались все свободные от вахты и нашедшие в себе силы оторваться от койки, и помещение было битком набито народом. Оказались заняты даже маленькие откидные сиденья, прикрепленные болтами к краям столов. Здесь был Энглер вместе со всеми обитателями «крысиного прохода», которых ему удалось собрать. Они с шумом и смехом окунали хвосты раков в большие кастрюли с топленым маслом, а когда раков больше не осталось, принялись вытирать стенки большими рыхлыми булочками.

Наконец, когда раки закончились, когда последний початок кукурузы был обобран до кочерыжки, настало время особого торта, который Браун приготовил специально к этому событию. Торт стоял за автоматами с соком, спрятанный под куполообразной крышкой из нержавеющей стали.

— Командир! — обратился к Ванну Браун. — Народ заждался десерта. Думаю, у вас осталось не больше минуты, а потом начнется голодный бунт.

Оперевшись о стол, Ванн встал.

— Спасибо, боцман. Я знаю, что когда вы говорите «одна минута», о двух речь не идет. — Он обвел взглядом просторную столовую. — Я уже начал было думать, что завершу свою карьеру в военно-морском флоте самым пожилым командиром подводной лодки. В общем-то, в этом не было бы ничего плохого, но, как вам известно, когда мы вернемся домой, я расстанусь с «Портлендом». — Ванн кивнул на стенд с наградами. — Моя фамилия будет выбита на маленькой табличке из полированной латуни, и мое место займет другой. Но я хочу сказать, что для меня было большой честью и привилегией командовать «Портлендом» в этом походе.

В столовой наступила мертвая тишина.

— Нам поручили очень сложное задание. Мы столкнулись с трудностями, как с внутренними, так и с внешними, и преодолели их. Мы сделали то, к чему нас готовили. Мы выполнили приказ, который дала наша страна, и выполнили его хорошо.

Офицеры захлопали. Обитатели «крысиного прохода» встретили слова командира восторженными криками.

— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы шли за мной всюду, куда нас вел долг, и за то, что и после этого вы согласились прийти ко мне на день рождения. — Ванн улыбнулся. — Не сомневаюсь, если бы должность командира была выборной, мои шансы были бы невелики. — Он взглянул на Брауна. — Боцман, на сколько голосов я мог бы рассчитывать?

— Все зависит от того, командир, что еще вы добавите к сказанному.

Бурные овации перешли в громкое скандирование:

— Торт! Торт! Торт!

— Несите торт! — приказал дежурным по камбузу Ванн.

Те подняли большой поднос, напрягаясь так, словно на нем лежало что-то сделанное из цельного куска стали, а не из муки, сахара, воды и восстановленных яиц.

— Расступитесь! — крикнул Браун офицерам, сидевшим за столом командира.

К вящей радости матросов и старшин, те подчинились команде боцмана, освобождая место. Дежурные тяжело опустили поднос на стол. Вытерли пот со лба, подняли крышку и отступили назад.

На совершенно пустом подносе лежала ленточка с надписью: «С днем рождения, Невидимый Ванн».

Молодые матросы в синих комбинезонах кричали, вопили и хохотали словно сумасшедшие, как это бывает с теми, кто уже много времени не сталкивался ни с чем смешным.

— Ну, командир? — сказал Браун. — Как насчет того, чтобы загадать желание и задуть свечи?

Ванн был счастлив так, словно на подносе действительно лежал торт. И даже больше. Посмотрев на офицеров, на матросов, он закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха и уже приготовился задуть невидимые свечи, но тут раздался сигнал громкоговорящей связи, за которым последовал голос старшего помощника:

— Командиру срочно прийти в центральный пост. Командиру срочно прийти в центральный пост.

— Начинайте раскладывать мороженое, — недовольно пробурчал Ванн. — Я сейчас вернусь.

— Акустик, говорит центральный пост, — сказал Стэдмен. — Есть что-нибудь рядом?

— Ничего в радиусе тридцати тысяч ярдов.

Это был Нибел, дежурный акустик, швырнувший свои носки Бам-Баму Шрамму.

— Отлично, — ответил Стэдмен. — Всем постам приготовиться к всплытию на перископную глубину.

Через задний люк в центральный пост вошел Ванн.

— Что тут у вас?

— По буксируемой антенне принят вызов на связь, — доложил Стэдмен.

Ванн окинул взглядом лейтенанта Чоупера. Мазила управлял рулями глубины.

— Поразительно! Он ее еще не перерезал?

— Лейтенант Чоупер прекрасно справляется со своими обязанностями. Мы готовы всплыть на перископную глубину, выдвинуть антенну и принять сообщение. Я счел нужным предупредить вас на тот случай, если сообщение окажется важным.

— Хорошо. Но только давайте побыстрее. Меня ждут гости.

— Рулевой, — сказал Стэдмен, — подняться на глубину шестьдесят футов.

— Есть подняться на глубину шестьдесят футов, — ответил Чоупер.

Его вывело из себя насмешливое замечание Ванна и обрадовало заступничество старшего помощника. Хотя, если верить слухам, сейчас хорошее отношение старшего помощника едва ли можно было считать золотым стандартом.

— Я могу дать вам знать, когда сообщение будет принято, — сказал Стэдмен.

Ему очень хотелось, чтобы Ванн ушел. По сути дела, вот уже вторые сутки он делал все возможное, чтобы избежать встречи с командиром.

— Я уже здесь, мистер Стэдмен. Не тратьте мое время больше необходимого.

— Слушаюсь.

Подвсплытие для сеанса радиосвязи должно было бы стать желанной отдушиной после монотонных кругов по Чукотскому морю, заполненных лишь попытками услышать русские подводные лодки. Но Ванн отбрасывал черную тень практически на все.

Ванн был глубоко порочным человеком. Стэдмен считал, что эти пороки слишком серьезные и Ванн не имеет права впредь выводить в море под своим командованием другой корабль с экипажем. Магнитофонная кассета, спрятанная в сейфе, могла уничтожить Ванна, но, несмотря ни на что, Стэдмен не мог не испытывать к нему сострадания. Ибо одно у них было общее: оба считали командование боевым кораблем пределом мечтаний. Ванн добился всего, чего хотел, но все это скоро должно было закончиться. Ну а Стэдмен? Он был свидетелем того, как мечте приходит конец. Вся разница заключалась в том, что Стэдмен это знал. А Ванн — нет.

— Старший помощник, глубина погружения шестьдесят футов, — доложил Мазила.

Рутинные действия приносили Стэдмену утешение. Старший помощник сосредоточил все внимание на том, чтобы благополучно поднять «Портленд» на перископную глубину, принять ожидаемое сообщение и продолжить барражирование на подступах к Берингову проливу.

— Давайте проверим, не ждут ли нас на поверхности.

Перископ тип 18 поднялся вверх, едва заметным всплеском пробив волны. Установленная на перископе антенна обнюхала холодный соленый воздух, выискивая в нем красноречивые следы радаров.

— Радиолокационных излучений нет, — доложил дежурный специалист по постановке электронных помех. — Только рыболовецкие траулеры, далеко к югу.

— Радиорубка, говорит центральный пост. Быть готовым принять сообщение со спутника.

Над поверхностью воды поднялась антенна спутниковой связи. Она предназначалась для того, чтобы ловить сигналы только одного типа, и, как только антенна появилась над волнами, она обнаружила эти сигналы в избытке.

— Центральный пост, докладывает радист. Мы получили срочное сообщение из Норфолка от комподфлота Атлантики, — доложил лейтенант Уоллес. — Сейчас оно расшифровывается. — Затем: — Сообщение предназначается лично для командира.

Ванн скрылся за дверью, ведущей в радиорубку. Стэдмен проводил его взглядом, радуясь тому, что избавился от его присутствия.

— Командир уже идет.

Корни волн уходят глубоко под воду. Когда чуткие ноги боцмана ощутили небольшую качку, он понял, что «Портленд» подвсплыл на перископную глубину. Затем палуба чуть накренилась, и лодка снова нырнула вниз. Ванн вернется с минуты на минуту. Браун повернулся к дежурным по камбузу, которые собирали чашечки из-под мороженого.

— Командир идет к нам.

Из раздаточной принесли другой поднос. Такого же размера, как и первый, этот тоже был закрыт стальным куполом. Дежурные поставили поднос на офицерский стол и торжественно сняли крышку.

Длинный и серый, торт в точности повторял формы подводной лодки. И не просто подводной лодки, а русской ракетоносной субмарины класса «Тайфун».

Боцман протянул руку, и кто-то вложил в нее зажигалку. Щелчок — и ожил голубой огонек. Боцман начал зажигать сорок четыре свечи, установленные в носовой палубе «Тайфуна». Он был на полпути к носу, когда по громкоговорящей связи прозвучал тревожный гудок, за которым последовал голос:

— Фельдшера в радиорубку! Фельдшера срочно в радиорубку!

Купер быстро вышел из столовой.

— Что случилось? — спросил Киф.

Боцман уже держал в руках рацию. Тихо сказав что-то в микрофон, он выслушал ответ и обвел взглядом собравшихся.

— Командир заболел, — объявил Браун.

«Байкал».

Подсоединив последние провода к самописцу глубиномера, Беликов отошел, чтобы полюбоваться на свою работу. От прибора шел целый пучок, подключенный к выходному разъему гидроакустического комплекса. Записанный голос поющего кита пройдет по этим проводам и отклонит стрелку глубиномера на нужную величину. По крайней мере, Беликов надеялся, что так произойдет.

Марков опустил «каштан».

— Игорь, ты можешь сохранять глубину погружения и при этом удерживать дифферент на корму в пять градусов?

— А зачем это нужно? — тотчас же последовал встречный вопрос, заданный подозрительным тоном.

— Я хочу направить нос на лед. Нам надо настроить новый эхоледомер.

— Никаких новых эхоледомеров нет.

Марков подмигнул молодому акустику. «В кои-то веки, старина, ты, возможно, ошибаешься».

— Беликов, на каком расстоянии находится паковый лед?

— Дистанция два с половиной километра, товарищ командир.

— Будем надеяться, Паваротти с этим согласится.

Несколько тонн воды, перекаченные в кормовые балластные цистерны, задрали нос лодки. Палуба в центральном посту чуть провалилась вниз.

Звук распространяется в море со скоростью около полутора километров в секунду. Если игла самописца дернется через три и три десятых секунды после того, как кит начнет петь, это будет означать, что сигнал отразился от льда и вернулся назад к «Байкалу».

— Удерживаю дифферент на корму в пять градусов, командир.

Марков кивнул Беликову.

Тот включил записанную песнь кита. Неземные стоны устремились вперед от носа, содрогнув корпус лодки призрачными отголосками.

Марков включил секундомер. Стрелка дернулась, приходя в движение.

Одна секунда… две секунды… Марков не отрывал взгляда от глубиномера. Игла самописца оставалась неподвижной. Три и…

Игла дернулась. Самописец вывел на бумажной ленте маленький острый пичок.

— Сработало? — спросил Беликов.

Три целых и три десятых секунды. Марков улыбнулся.

— Пусть Паваротти поет. Выровнять лодку. Малый вперед.