Тени над Гудзоном

1

Станислав Лурье совсем не спал. Не помогало снотворное, которое дал ему врач. Он лежал в постели, а настольная лампа, стоявшая на ночном столике, горела. Выключать лампу Станислав Лурье боялся. После сеанса у профессора Шраги он стал бояться темноты. Он не мог поверить, что Соня явилась перед ним в ту ночь, но кто был этот образ, который вдруг вырос в темноте, обнял и поцеловал его, заговорил с ним по-польски? Чем больше он размышлял об этом, тем запутаннее становились его мысли. Это была Соня. Он узнал ее голос. Он узнал ее губы. Но как Соня могла ему явиться, если ее обратили в пепел? А если она явилась там, в доме дантистки, то почему она не появляется здесь, у него дома, хотя бы иногда? С другой стороны, он не хочет этого. Он боится. Боится, как только начинает думать об этом. Страх сжимает его сердце. Тогда он начинает повторять вслух: «Это жульничество! Это жульничество!..»

О, его нервы! Они так расшатаны. Он лежит ночью и вздрагивает от каждого шороха. Квартира полна шорохов. Мебель скрипит. Окна закрыты, но жалюзи качаются и шуршат. В ванной комнате свистят трубы. В радиаторе что-то или кто-то стучит и барабанит. Странные вещи происходят с ним, Станиславом Лурье. Он оставляет вещи, а они исчезают. Уже много недель он проводит свои дни в поисках. То у него пропадает авторучка, то очки, то шлепанцы, то шапка. Он гасит лампу, но позднее обнаруживает ее включенной, как будто какая-то невидимая рука нажала на выключатель. Он кладет книгу на стол, а когда потом хочет ее почитать, книги нет. А позднее он находит эту книгу под кроватью или даже под подушкой. Может быть, это дух Сони подает ему знаки? Или к нему заскочил какой-то злой дух?

Он звонит профессору Шраге, но тот не подходит к телефону. Он отправляется к нему сам и звонит ему в дверь. Однако профессор не открывает. Он позвонил миссис Кларк на работу. Однако она ответила ему решительно и сердито, что больше не желает устраивать для него сеансов. Соня предупредила ее, что это вредно для его сердца… Для таких вещей надо иметь сильное сердце…

Но как у него может быть сильное сердце, если он полностью разбит, потерпел поражение на всех фронтах? Уже тогда, когда он женился на Анне, он был физически и духовно разрушен. То, что она сбежала от него к Грейну, окончательно добило его. Борис Маковер все еще старался поддерживать его, но Станислав Лурье отказался от его помощи. Он задолжал квартирную плату за три месяца, и его могли вышвырнуть из квартиры со дня на день. В квартире валялись неоплаченные счета за телефон, электричество, газ. В марте и в апреле он даже не послал финансового отчета в налоговую службу. У него где-то лежали первые бумаги, которые он получил при въезде в Америку, но они тоже куда-то подевались. Что ему делать, если вдруг потребуется доказать, что он приехал в Америку в качестве иммигранта? Где-то, наверное, должны быть записи об этом, но в государственных службах тоже царит хаос. Его еще могут в один прекрасный день депортировать, и никто не узнает, куда он подевался. А в Польше его посадят в тюрьму…

У него были всякого рода подозрения. Он, например, не сомневался, что Яша Котик советский шпион. Может быть, они вместе с Анной устроили заговор против него? Может быть, они хотят похитить его и вернуть большевикам? Такое вполне укладывается в голове. Раз он, Лурье, не хочет давать ей развода, она решила угробить его, чтобы выйти замуж за Грейна. Какое значение имеет похищение такого человека, как Станислав Лурье? Кто за него вступится? Уже ликвидировали американцев поважнее его, и никто за них не вступился. Советские корабли приходят в Нью-Йорк. Советские шпионы вертятся повсюду. Коммунисты и сочувствующие им сидят в американских государственных учреждениях, во всех газетах. Они хозяйничают в Госдепартаменте. Не исключено, что они проникли даже в ФБР. Они разъедают Америку изнутри, как термиты. Даже так называемые буржуазные газеты полны советской пропаганды. В редакционных статьях якобы ругают Россию. Но в разделах, посвященных литературе, театру, кино, музыке, господствуют коммунисты. Они открыто публикуют там коммунистическую пропаганду. Кто знает, каким влиянием они обладают в армии, в военно-морском флоте, в военно-воздушных силах? Ясно одно, у них достаточно сил, чтобы ликвидировать его, Станислава Лурье.

Но есть ли у него какой-либо выход? К кому обратиться? К адвокату? В полицию? В ФБР? Они скажут, что у него мания преследования, и отправят его в сумасшедший дом. Так уж у них перепутано все в мозгах, что, хотя преследованиям подвергаются миллионы людей, каждого, кто жалуется на преследования, они объявляют сумасшедшим. Всё продумывают только преследователи. У них есть все права. Все им помогают. Дядя Сэм накачал Сталина миллионами и передал ему сотни судов, которые тот теперь не хочет возвращать. Самого Рузвельта отравила их пропаганда…

А может быть, ему бежать? Но куда бежать? Их агенты повсюду. Попытаться поговорить с Анной? Ясно, что она уже стала одной из них. Так, может быть, ему попытаться скрыться где-нибудь на Среднем Западе. Он изменит имя, отрастит седую бороду и забьется на какую-нибудь ферму. Но разве у него есть силы для работы? Нет, силы его исчерпаны. У него нет сил даже для того, чтобы побриться, чтобы принять ванну. Есть он тоже перестал. В доме царит хаос, но он никак не может собраться и привести все в порядок. Да и для кого убираться? Он оторван от общества, он уже заранее изолирован, как все те, кого человечество приговаривает к заключению. Кто-то даже украл его записную книжку с адресами и номерами телефонов.

Станислав Лурье подходит к окну. Он видит: на улице весна.

Солнышко сияет. Он смотрит вниз и удивляется. Это же настоящее лето! Он решает выйти на улицу. Нужно заложить золотые часы. Иначе он просто умрет от голода. Где-то на Третьей авеню есть ломбард. Но куда подевались эти часы? Ведь они все время лежали на ночной тумбочке.

Нет часов! Станислав Лурье вздыхает. Ну, кто в такое поверит? Он ищет их во всех ящиках шкафов, на всех полках, во всех карманах. Может быть, часы украли? Но разве сюда заходят воры? Тогда почему они не украли другие вещи? Или это Соня играет с ним в прятки? Но зачем Соне его огорчать? Или, может быть, она обижается на него за то, что он женился на Анне? Может быть, миссис Кларк когда-то на него наткнулась и теперь устраивает ему все эти неприятности? Эта женщина похожа на ведьму. Она держит у себя профессора Шрагу, как в плену. Конечно, рационалисты смеются над такими идеями. Но разве Гитлер был рациональным явлением? А Сталин разве рационален? А разве две мировых войны были логичными деяниями? Род человеческий утопает в абсурде, в темноте, в колдовстве, во всяких мистических болотах, но при этом постоянно говорит о разуме. Само по себе это в некотором смысле безумие. Трезвость современного человека есть своего рода опасное опьянение. В Средние века человек был ближе к истине, чем сейчас. Тогда хотя бы знали, что существуют темные силы. Демонов называли по имени. Понимали, по крайней мере, что есть Сатана, Люцифер или Велиал. Современный человек с ума сходит по разуму. Банда профессоров и интеллектуалов довела род человеческий до края пропасти…

Но спастись невозможно. Кто будет спасать? Они сумасшедшие, но у них есть власть. Они, эти безумцы, вооружены атомными бомбами и университетами, газетами, журналами. Они занимаются психоанализом поведения друг друга. Они оправдывают любые дикости, любые кошмары, любые дьявольские выходки. У них для всего есть имена: для убийства шести миллионов евреев, для ликвидации миллионов людей в России. Если они дают чудовищу имя, оно уже и перестает быть чудовищем… Больше им ничего не надо…

2

«Да, я уйду к ним, — говорил сам себе Станислав Лурье. — Уйду туда, куда ушли все евреи, лучшая часть народа. Кто остался? Остались такие, как Анна и Грейн… Если есть тот свет, то я хочу его увидеть. А если ничего нет, то жизнь все равно ничего не стоит. Тогда человек не более чем микроб… Тогда-то уж точно незачем страдать… Нельзя? Бог покарает? Пусть покарает!.. Он и так достаточно карает!..»

Он наконец нашел золотые часы и отправился в ломбард, чтобы заложить их. Выйдя на улицу, Станислав Лурье спохватился, что забыл надеть галстук. «Ну и ладно. Обойдемся без галстука…» — сказал он себе. Молодой человек, сидевший в ломбарде за зарешеченным окошком, долго рассматривал часы, заглядывал в их механизм, даже воспользовался при этом лупой. После всех проверок он предложил Станиславу Лурье двадцать пять долларов! Всего двадцать пять долларов за часы, которые стоили в Польше почти тысячу злотых. Однако ходить из ломбарда в ломбард Станиславу Лурье было не по силам. «Пусть будет так», — сказал он молодому человеку, и тот вручил ему деньги и расписку. Станислав Лурье даже не стал их пересчитывать. «Да, этого уже хватит до конца», — сказал он себе. Он пошел вдоль Лексингтон-авеню. Да, решение о самоубийстве уже принято. Но как его осуществить? Повеситься? Отравиться? Нет, это продолжается слишком долго. И воняет тоже. Можно нанести ущерб соседям. Лучше всего утопиться. Но это надо сделать так, чтобы как можно меньше страдать. Он просто сядет на паром до Стейтен-Айленда. Сначала выпьет полбутылки коньяка. На шею повесит тяжелый груз. Он бросится в море и сразу же утонет. Коньяк послужит своего рода анестезией. Или, может быть, он где-нибудь достанет опиум или морфин? Главное, чтобы в последние минуты он пребывал в отупевшем состоянии. Все это дело продлится, наверное, меньше минуты. Когда мозг не получает кислорода, он сразу же теряет сознание.

Лучше всего были бы, конечно, снотворные пилюли или большая доза хлороформа. Но для этого нужен рецепт. Соломон Марголин? Нет, он не будет просить его об одолжении. Соломон Марголин имел дело с Анной. Очень хорошо было бы, если бы он, Станислав Лурье, смог совершить самоубийство посреди океана. Но где? Как? Разве что поплыть в Европу на корабле. Но для этого нужен иностранный паспорт и все прочее. А не ходят ли корабли, скажем, во Флориду или в Калифорнию? Может быть, можно будет найти судно, которое отправляется куда-нибудь в Канаду? Но у него нет денег. Кажется, есть корабль, который ходит в Бостон или в Провиденс…

При мысли о слове «Провиденс»[245] Станислав Лурье горько усмехнулся. «Тоже мне Провидение, которое спокойно смотрит на то, как зверски умерщвляют шесть миллионов человек, и даже не поморщится». Но когда же ему осуществить свой план? Прямо сейчас? Станислав Лурье остановился посреди улицы. Прежде всего он должен обзавестись грузом. Иначе он выплывет на поверхность воды и начнет кричать: «Спасите!» Но где взять такой груз? Где-нибудь на Третьей авеню? Он вернулся на Третью авеню. Он как-то заметил там в антикварной лавке старомодные весы с гирями. Но должно очень повезти, чтобы он нашел сейчас эти весы с гирями. Он шел по Третьей авеню и заглядывал в антикварные лавки. Все эти предметы когда-то кому-то принадлежали. Все они остались после смерти своих владельцев. Смерть свистит на всех улицах. Но живые не знают об этом или притворяются, что не знают. Они подобны голодным волкам, пожирающим трупы своих сородичей. Они торгуют даже скелетами. Даже смерть стала для них бизнесом. Но они все будут там. Никто этого не избежит. Улица полна кандидатов в мертвецы.

Станислав Лурье шел все дальше и дальше в южном направлении. Он прошел уже Сорок вторую улицу. Он ничего не ел со вчерашнего дня, но, несмотря на это, не ощущал голода. Напротив, ему казалось, что он даже пресыщен. Лурье остановился рядом с магазином, в котором продавали старую мебель. Снаружи на столике лежали книги. Интересно, что там написано? Станислав Лурье раскрыл первую попавшуюся книгу посередине и прочитал: «Ее мать была амбициозной женщиной. Она хотела обеспечить Беатрису таким мужем, который мог бы потакать всем ее капризам и при этом был в состоянии вернуть семье ее прежний вид». «Итак, она была амбициозна, но удалось ли ей удовлетворить свои амбиции? — спросил себя Станислав Лурье. Он взглянул на обложку книги. Автор — женщина, имя которой было ему незнакомо. — Ну а она, эта писательница, удовлетворила свои амбиции? — Книга продавалась за пять центов. — А что представляют собой другие разложенные на этом столе книги? „История железных дорог в Огайо“, „Как добиться успеха в любви и на работе“. Ну-ка, это, кажется, для меня. Да, как добиться успеха?» Книга стоила десять центов. Станиславу Лурье захотелось ее купить. Просто так, из любопытства взглянуть на иллюзии рода человеческого. Он вынул монету и положил ее на другую книгу. Торговец, находившийся внутри магазина, похоже, вообще не интересовался своим товаром. Можно было даже взять книгу и уйти не заплатив…

Около Тридцать четвертой улицы Станислав Лурье зашел в кафетерий. «Ну, возьму я кофе. Чем это может повредить? Скоту тоже дают поесть перед убоем. Желудок занимается своим делом, он переваривает. В этом-то и кроется безумие. Каждый орган занимается своим делом: желудок переваривает, мозг думает. После смерти опять же начинается деятельность. Микробы пожирают всё. Ну а атомы? В них продолжается вращение: протоны, нейтроны, электроны. Они, наверное, и не знают, что их хозяин мертв или что он совершил самоубийство? А в чем выражается то, что человек якобы является их хозяином? Им все равно, во что они включены — в человека, в мышь, в навоз. У них есть свои собственные атомные счета. Вся эта индивидуальность для них не более чем насмешка… Но кому же это надо? Для чего вращается эта планета? Как долго она будет еще так вращаться вокруг собственной оси и вокруг Солнца? Какой-то смысл во всем этом все-таки должен быть…»

Станислав Лурье подошел к стойке буфета и взял кофе. Немного поколебавшись, взял и печенье. Уселся за стол, раскрыл книгу посередине и прочитал: «Всем необходима четко определенная и достижимая цель. Поразительно, как много людей не ставит перед собой никакой цели. Они плывут по течению. Проходят годы, а они так и не знают, чего же хотели. В историях всех добившихся успехов людей есть одна общая черта: каждый из них заранее поставил перед собой цель, которую хотел достичь». Станислав Лурье сразу же закрыл книгу. «Ну да. Так оно и есть. Чего я хотел достичь? Я изучал юриспруденцию, не имея к этому наклонности. Но почему я не стал изучать что-то другое, что больше меня интересовало? Я ведь очень любил читать описания путешествий. Но Амундсеном или Свеном Гедином[246] я бы все равно не стал. Моим настоящим устремлением был покой: хорошая жена, милый ребенок, мягкое кресло. С детства я был каким-то сонным, словно недостаточно высыпался в предыдущей реинкарнации. Может быть, именно из-за этого я и хочу покончить с жизнью. Чтобы получить возможность раз и навсегда выспаться…»

Станислав Лурье выпил кофе и съел печенье. Этот запоздалый завтрак посреди дня вызвал у него мучительное чувство голода и слабость в ногах. Кто-то оставил на столе коржик. Лурье взял его и принялся жевать. Это не кража. Они все равно бы выбросили этот коржик. Да, что же делать тем, у кого нет цели? Все эти советы для сильных людей, а не для слабых. Вот, например, эта девушка, которая ходит тут и убирает со столиков. Она не сможет стать ни Рокфеллером, ни Фордом, ни Эдисоном. Она будет так же убирать со столиков еще несколько лет. Потом выйдет замуж за какого-нибудь janitor[247] и сразу же начнет беременеть. Каждый год она будет рожать по ребенку. По субботам она будет тащить на себе пьяного мужа из бара, а он будет ее ругать и говорить гнусности. Дети у них получатся смесью их обоих. Коммунизм? Его тоже строят сильные. Слабые будут убирать со столиков во всех поколениях. Если они даже улетят на Марс, то они и там будут убирать со столиков… И даже если машины будут выполнять все работы, то они, слабые, все равно останутся тем, что они есть…

Станислав Лурье пошел к выходу. Книгу он оставил лежать на столике. Когда он уже стоял возле кассы, кто-то тронул его за локоть. Это была девушка, убиравшая со столиков. Она протянула ему книгу. Станислав Лурье сказал ей на это:

— Может быть, вы захотите ее прочитать. Я уже закончил.

— Что это? «Как добиться успеха в любви и на работе»? О нет, спасибо, у меня нет времени на чтение. — И она подала ему книгу. Обложка была влажной от ее руки. Он видел, как она возвращается с тряпкой вытирать со столиков. Ее лицо выражало нечто похожее на обиду. Ей не нужны книги… Книги не могут ей помочь…

Станиславу Лурье пришло в голову, что в определенном смысле у этой девушки есть цель в жизни: не иметь цели, а плыть по течению. Настоящие неудачники — это люди, подобные ему, те, кто не может для себя решить, иметь им цель или же не иметь. Поэтому-то он, Станислав Лурье, и неспособен даже убирать со столиков. За что и приговорен к смерти… Но найдутся ли у него силы хотя бы на это?..

Да, он обязан найти гирю или какой-нибудь другой тяжелый предмет…

3

Недалеко от Бауэри Станислав Лурье нашел то, что искал. На столе со всякого рода старьем лежал огромный магнит в форме подковы с двумя дырочками с обеих сторон. Что это? Деталь динамо-машины? Лурье поднял магнит, и его тяжесть поразила его. Он спросил продавца о цене. Тот посмотрел на Станислава Лурье с некоторым удивлением, как будто спрашивая: «На что вам сдался этот магнит?» Однако вслух сказал только:

— Два доллара.

Станислав Лурье сразу же заплатил. Через эти дырочки можно протянуть веревку и повесить магнит на шею. Он стеснялся идти по улице с огромным магнитом в руках, поэтому купил газету, чтобы завернуть в нее покупку. Он еще собирался зайти на пристань и посмотреть на паром, который ходит на Стейтен-Айленд, но с таким тяжелым грузом ему было трудно прогуливаться. «Если я все-таки сделаю это, то только ночью, темной ночью, когда не светит луна», — говорил он себе. Его не оставляло ощущение, что все это не более чем игра. Он еще был далек от окончательного решения. Ему было ясно, что подобное решение невозможно принять заранее. Можно только все для этого приготовить. Последний толчок должен произойти внезапно или вообще не произойти. «Ну так я потеряю только два доллара…» Станислав Лурье проявлял к магниту мальчишеское любопытство. В гимназии он проводил эксперименты с магнитом. Положив на него лист бумаги, насыпал на них металлические опилки, которые брал у слесарей. О, каким далеким все это выглядит теперь! Тогда в Варшаве были еще русские.

Ему надо было поехать домой и куда-то положить тяжелый магнит. Он сел на надземку Третьей авеню. Поднимаясь по лестнице, думал: «Сколько людей, проходивших здесь, уже мертвы? Миллионы пар ног, ступавших здесь, уже гниют в земле. Но где-то они обязательно должны были оставить след. Если собака-ищейка способна унюхать следы спустя несколько дней, то, может быть, есть такая сила, которая годы спустя обнаружит следы ног, прошедших по этой лестнице! Где я это читал? Космос полон следов. От каждой вещи остается память. Возможно, даже эти мои мысли не теряются. Может быть, на небе есть такой аппарат, который снимает фильм о человеке. Я буду уже мертв, но где-то сохранится картина того, как я ношусь с этим магнитом… Вот только чем это может помочь? Принято считать, что Бог мудр, но из чего следует, что Он к тому же и добр? Этому не может быть никакого доказательства…»

Станислав Лурье сидел у окна вагона. Как отталкивающе выглядел отсюда Нью-Йорк! Дома — кучи кирпича. Просто удивительно, что они не рассыпаются. Все квартиры тут маленькие, тесные, населенные людьми, привыкшими к тому, что грохот проходящих поездов проникает в их мозг день и ночь! И на что они могут надеяться? После десятков лет работы их выбрасывают, как ненужные тряпки. Когда они идут получать пособие по безработице, на них злятся служащие. Когда они становятся старыми, то побираются на улицах или валяются на койке в какой-нибудь богадельне. Однако им не хватает мужества, чтобы положить всему этому конец. Ну а когда они устраивают революцию, то попадают под власть тиранов, которые в тысячу раз хуже их прежних угнетателей…

В одной комнате, наверное, шла репетиция музыкального ансамбля. Группа мужчин дула в духовые инструменты. Кто-то стучал по барабану. Они выглядели как сборище шутов. В бильярдном зале несколько молодых людей играли в полумраке на грязном столе. Внизу находились ломбарды, ресторанчики без стульев, а только с табуретами возле барной стойки, лавки, в которых продавали утюги, кастрюли… День был теплый, но ночь ожидалась дождливая и прохладная. «Из всех видов лжи весна — наихудший! Она обладает всеми недостатками осени, — так говорил себе Станислав Лурье. — Она всегда полна дождями, холодами и разочарованиями». Поезд поминутно останавливался. Входили и рассаживались новые пассажиры. Как нелепо все они выглядели! Сырые лица, как будто вырубленные топором, дикие глаза, невероятно большие руки и ноги. Появилась женщина, такая толстая, что она еле-еле смогла пройти в дверь вагона. В глазах злость. Казалось, ее взгляд говорит: «Я толста не от хорошей жизни!..» Она уселась, заняв сразу два места. Опять же одежда. Где эти люди отыскали такие одеяния? Какие-то странные жилеты, майки желтоватой расцветки с какими-то нелепыми полосами и клетками. Они напомнили Станиславу Лурье польских крестьян и тряпье, продававшееся на Валовой улице…[248] Все собралось вдруг в этом вагоне: нищета, отталкивающая внешность, безвкусица. Дай им власть, они сделают то же самое, что и в России… Каждый из них лишь один раз взглянул на него и сразу же отвел взгляд. Где они живут? Куда едут? Было бы не удивительно, если бы этот поезд надземки заехал бы куда-нибудь в Лович[249] или Нижний Новгород…

Станислав Лурье вышел из поезда и повернул на Лексингтон-авеню. Каждый раз, когда он приходил домой и перед ним открывалась дверь квартиры, он заново поражался. Почему они тянут с выселением? Эта квартира как бы заставляла его продолжать жить. Но зачем тянуть? Не сегодня, так завтра его вышвырнут отсюда… Лурье открыл дверь и положил магнит. Он услышал, что звонит телефон. «Подойти? Кому это понадобилось поговорить со мной?» Он снял трубку и услыхал женский голос. Девушка спросила:

— Извините, сэр. Вы слушаете радио?

— Что? Редко, редко…

— Могу ли я спросить, какие программы вас интересуют?

Он ответил, что его не интересуют никакие программы. Он болен. Он извинился и положил трубку. «Больше их ничего не интересует, — сказал он сам себе. — Всё деньги, деньги, деньги…» Тем не менее этот телефонный звонок, пробудивший в нем было какую-то надежду, теперь наполнил его горечью. Он не стал включать света. В полумраке бродил из комнаты в комнату. На всем лежала пыль. Воздух застоялся. Одежда валялась на стульях и на полу. «Если бы Анна могла увидеть, что стало с ее комнатами! — рассмеялся кто-то внутри него. — Можно подумать, что тут паслись мулы!» Станислав Лурье ощутил усталость. Он прилег на диван. В животе у него бурчало, сердце кололо. Болела голова. «У меня жар или что со мной? — Он пощупал свой лоб. Лоб был горячим. — Может быть, я умру естественной смертью?..»

Он закрыл глаза и так долго лежал в задумчивости. Он слышал какой-то шум. Он доносился не снаружи, а изнутри. В мозгу словно проходил поезд. Поезд даже делал остановки, и Станислав Лурье слышал, как открываются и закрываются двери. Сквозь неплотно закрытые глаза он видел отблеск окон, пластины жалюзи. «Я устал, устал!» — говорил он себе. У него было лишь одно желание: спать. Скоро он заснул, и ему приснилась комната, полная труб. Трубы торчали наружу из окон. Через них поддерживались связи с соседями, живущими в домах напротив. Из труб доносились голоса. Из них же текла вода, и из них же попадала в комнату еда: бабка, каша, мука… «Что это за механизм? — спрашивал он себя. — Как он работает? Это своего рода телефон? Или всего лишь примитивный механизм обратной связи?» Среди труб сидела огромная собака, размером с лошадь. На Станислава Лурье напал страх: такой пес может съесть человека… Он открыл глаза. В комнате было темно, как ночью. Вдруг он заметил, что рядом с диваном кто-то стоит. Он не испугался. Это была Соня. Она выглядела как обычно, только ее лицо лучилось светом, так что вокруг головы был ореол. «Ну, это мне еще снится, — сказал он себе. — Или она вошла через эти трубы?» Соня смотрела на него с улыбкой и в то же время печально. На ее лице было выражение человека, который хочет говорить, но не может, ибо он нем. Станислав Лурье хотел ее о чем-то спросить, но словно разучился разговаривать. Все это продолжалось не более секунды. Сразу же после этого образ исчез. Он долго смотрел на темное пятно, оставшееся там, где он только что видел Соню…

«Ну, значит, так», — сказал он себе. Теперь он знал с твердой внутренней уверенностью, что это действительно была Соня и что он скоро встретится с ней…

Он хотел подняться с дивана, но был слишком слаб. Впервые за долгие месяцы к нему пришло ощущение покоя. Он повернулся лицом к спинке дивана и снова задремал.