Три побега из Коринфа

ГЛАВА ВТОРАЯ

Во всегда оживленном порту Истмы бурлила необычная активность. Уже несколько недель днем и ночью сюда непрерывно подходили многочисленные парусные корабли, барки, галеры больших и малых размеров. Толпы людей стекались сюда со всех берегов Эллады и с широких дорог, ведущих в Коринф.

Через несколько дней начинались Истмийские Игры, и в Коринфе забурлит жизнь. Сотни участников и тысячи зрителей уже приехали и продолжали приезжать в этот известный город, лежащий между двумя морями. Покупатели и продавцы, как хищные птицы, слетелись сюда со всех сторон, чтобы воспользоваться этим огромным человеческим муравейником в своих целях. Кроме самих эллинов здесь было много богато одетых финикийцев, даже этрусков, отличающихся иноземными чертами лица, смуглых египтян, лидийцев и сирийцев Малой Азии. Вокруг замелькали яркие цвета различных стран, разнообразие костюмов и платьев, богатство одежды! В глазах рябило от увиденного, а уши болели от звона тысяч голосов и различных говоров.

Диосс шел сквозь толпу, и то и дело на него кто-нибудь натыкался; он слушал и наблюдал за всеми, но ничего ему не нравилось. Его глаза были печальными. Разве можно было радоваться, если зря простоишь в порту целых десять дней , тщетно пытаясь уговорить кого-нибудь из иноземцев остаться на ночлег. Да, карийцы, следуя примеру многих коринфских граждан и в надежде, что на праздник приедет много зрителей и гостей, приготовили жилье для постояльцев.

Они прибрали одну комнату в своем ветхом доме, купили и застелили кровать соломой. Эта не значительная жертва того стоила. Они пошли на это в надежде, что иноземцы освободят им больше свободного времени, вернут все расходы и что у них еще останется хотя бы несколько драхм. Эти несчастные драхмы, во имя Зевсом, как они им были нужны! Понимая все это, Диосс несколько часов терпеливо выжидал в гавани. и подбегал к каждому паруснику, к каждой барке. Все напрасно.

Вокруг всегда было много других, почти взрослых мальчишек, сильных и наглых. Они легко отталкивали его, вставали на пути, кричали на него а иногда и смеялись над ним. Как он мог с ними соперничать? Они зазывали и уводили вновь-прибывших к себе в Коринф и в прибрежные поселения, а Диосс оставался в одиночестве. И на этот раз должен был вернутся домой ни с чем, где его ждала расстроенная мать и печальная сестра. И это была его вина, из за его некомпетентности, неуклюжести и неопытности. Сегодня был последний день, когда гости перестанут приезжать. Завтра начнутся празднества. Он упустил последний шанс. Диосс не знал, хватит ли у него смелости появиться дома в тот вечер.

Его сестра будет ужасно расстроена. И это все из-за него. Слезы выступили у него на глазах.

Он очень любил свою пятнадцатилетнюю сестру Эвклею. Он считал ее самой красивой девушкой во всем Коринфе, и, возможно, он не ошибался. Эвклея действительно была такая же, как и Диосс, необыкновенно симпатичная, только волосы ее были темнее, а кожа белее, черты лица еще тоньше и более совершенными, чем у его брата. Она была выше Диоса, но стройная и такая же гибкая, как он. Их глаза тоже были похожи: глубокие, темные, грустные. Она казалась Диоссу не только самой красивой, но и самой умной. самой смелой и самой лучшей из всех девочек. Он никогда не менял этого мнения, даже когда она ругала и шлепала его, что он обычно принимал спокойно, понимая, что его сестра заменяла отсутствующую мать и вела себя так, как та. Однако сестра чаще обнимала его, чем шлепала.

Диосс всегда утешал себя тем, что у него был еще более младший, восьмилетний брат, который, в свою очередь, должен был слушаться его; Диосс тоже вел себя с ним точно также - он его тоже гладил, но гораздо реже, и тоже шлепал, но гораздо чаще.

Теперь все — мать, сестра и брат — ждали от него помощи, но он ничего не смог поделать, никого не привел.

В этот момент он увидел симпатичный небольшой парусный кораблик, прошедший между большими кораблями и бросившую якорь у берега и побежал к нему. Но он не возлагал на него особых надежд. Нет, у него не было никаких надежд. Да, конечно не было. К нему уже подошли другие взрослые пятнадцати-шестнадцатилетние парни, уже пассажиры сошли с кораблика, и стали разговаривать с ними. Диосс тщетно пытался протиснуться вперед, хотя бы перекинуться парочкой слов с гостями.

Его никто не замечал, а старшие мальчишки договаривались с хозяевами кораблика, и почти уже их забирали. Но нет. Они вступили в спор и заспорили… и вдруг пассажир поворачивается к к затюканному Диоссо. Высокий и стройный молодой человек со светло-золотистыми волосами тронул его за плечи.

— У тебя тоже есть жилье? — спросил он.

— Да, — быстро ответил Диосс.

— Тогда веди нас к себе.

Диоссу не хотелось даже верить в такую удаче. Он повел их за собой. Вдруг кто-то из мальчишек воскликнул: — Куда вы идете, достойные люди? К этим беднякам? У них же нет даже нормального жилья. Это же нищие!

Высокий мужчина посмотрел на Диосса.

— Это правда, мальчик?

На глаза Диосса выступили слезы. Он не смеет ответить ни так, ни иначе. Через некоторое время он просто сказал: — Это рядом, господин, — и он указывает на дом не вдалеке.

— Давай, хотя бы на него взглянем, — решил другой, тоже молодой, но коренастый, плечистый мужчина. И они отправились в путь.

Сердце Диосса заколотилось. Сейчас они увидят, что это правда, что там у нет ничего, кроме голых стен и соломы. Они обязательно уйдут. Что тут можно было поделать. Когда они вошли в небольшой двор, Диосс не осмелился даже взглянуть в глаза этим благородным гостям, шедшим рядом с ним.

В дверях стояла его сестра; она увидела незнакомцев и посмотрела на них испуганными и изумленными глазами. Иноземцы тоже довольно долго смотрели на нее, ничего не говоря.

Лишь через некоторое время они вошли и осмотрели комнату.

Диосс проскользнул за ними. Растерянная Эвклея сделала необходимые пояснения и ушла в другую комнату. Ведь не прилично было молодой девушке без вуали на лице разговаривать без свидетелей с посторонними людьми. К тому же с очень молодыми .

Незнакомцы стали шептаться друг с другом.

Тот, что поменьше, чернявый, с острыми глазами, хотел поискать другое жилье.

— Здесь действительно нет ничего, Полиникос, — сказал он, — ни стола, ни кола, как говорят.

Но другой, кого назвали Полиникосом, внезапно запротестовал.

— Я никуда не уеду отсюда, - твердо заявил он.

— Почему?

— Потому что… ты видел эту девушку, Меликл?

Меликл от души рассмеялся. И высокий, стройный молодой человек продолжал уже дальше шепотом: — Клянусь всеми богами, я никогда не видел девушек прекраснее ее.

— А Анита?

— О да, Анита. Но Анита не в счет. Это же моя сестра.

Они еще долго разговаривали друг с другом и советовались, но решение уже было принято. Они остаются.

Диоссу нужно было много чего сделать в тот день.

По меньшей мере, раз десять он побывал на паруснике иноземцев, откуда ему пришлось притащить различную посуду, кувшины, одеяла, продукты питания. Кроме двух молодых людей на корабле был еще один пожилой хмурый и сварливый матрос - их слуга.

К вечеру Диосс уже все про них знал. Он узнал, что кораблик назывался «Анита», что он принадлежал молодому человеку, поменьше ростом, который был у них главным, а другой, высокий человек был его зятем, а третий, пожилой - рулевым матросом.

Он узнал, что они пришли из Милета, из Азии, что высокий, стройный молодой человек по имени Полиникос должен принять участие в соревнованиях бегунов.

Диосс смотрел на него с большим восхищением. Только благодаря Полиникосу они заметили его, Диосса, в гавани и пришли посмотреть комнату, а потом только благодаря этому молодому человеку сняли ее. Тем временем Диосс услышал, как Полиникос сказал о его сестре, что она самая красивая девушка в мире, и поэтому его сердце наполнилось гордостью и благодарностью незнакомцу.

Он его совсем не боялся. И действительно, Полиникоса не за что было бояться. У него было юношеское лицо, нежно и робко с улыбкой смотревшее на людей сверху вниз, у него были светло-золотистые волосы и светло-голубые, очень добрый глаза. Как можно было такого бояться? И, кроме того, он был олимпиоником, настоящим бегуном, возможно, будущим победителем, одним из тысячи.

И когда Полиникос увидел вспыхнувший энтузиазм и бесконечную уверенность, в лице Диосса, он улыбнулся ему и начал разговаривать с ним как с равным равный. Диосс был рад такому уважительному отношению, тому, что тот восхищался необыкновенно расторопным и симпатичным мальчиком, а еще он хотел узнать что-нибудь о его сестре, красавице Эвклее.

За ужином он усадил мальчика рядом с собой на скамейку, и Диоссу пришлось есть. и пить вместе с ними. Когда мальчик узнал вкус вина, пшеничного хлеба и хорошей копченой рыбы, то не смог оторваться от этой обычной флотской еды. Его доверие к своему великому гостю росло, и когда его о чем-то спрашивали, он медленно начинал рассказывать обо всех своих выходках, заботах, о бедности, о злом отчиме, который все отбирал у них в доме и о своей флейта. Когда Эвклея услышала все это из соседней комнаты она строго предупредила Диосса, не рассказывать таких вещей незнакомцам.

— В конце концов, он мне не чужой, — подумал мальчик. — Как будто я его давно знаю и он мне очень нравится. — Он тебе тоже должен понравиться. — добавил он через секунду.

— Это почему?

— Потому что он очень добрый и красивый, и... он бегун, и... еще и потому, что ты ему нравишься. Я слышал, как он сказал своему другу, что ты самая красивая девушка, которую он когда-либо видел. Он сказал это тихо но я услышал. Поняла?

Его сестра на это ничего не ответила, но покраснела и быстро отвернулась.

Когда через некоторое время ей пришлось зайти в комнату, чтобы налить им вино, ее лицо было закутано платком, прикрывавшим ее румянец, растерянность и беспокойство, от которых она чувствовала себя беспомощной.

К счастью, пришла мама и взяла на себя заботу о молодых иноземцах.

Мать велела Диосу выйти и не мешать гостям, но он при первой же возможности вернулись обратно в комнату. Он не хотел упускать шанса посмотреть на настоящего моряка и на настоящего олимпионика-бегуна и послушать их разговор и рассказы.

Но этот необычный день, хотя уже и клонился к вечеру, принес еще одно важное событие для карийцев. Вдруг из-за двери послышался шум; Диосс заглянул в прихожую. Там стоял крупный, здоровый, в богатых одеждах мужчина, а за ним стоял хорошо одетый черный раб, несший тяжелую корзину.

— Здесь поселился достойный Меликл Милетский? — спросил гость командным голосом.

Диосс замер .- О, получается, что эти путешественники из Милета, не простые люди, а сановники!

Вновь прибывший даже не дождавшись ответа, отодвинул Диосса, едва протолкнув свою массивную фигуру через дверь, и вошел внутрь.

Молодые люди вскочили, увидев его, а тот, что пониже, Меликл, вскрикнул от радости и бросился в его распростертые объятия.

— Это ты, Калиас! Ты! … Откуда ты? Как ты сюда попал?

Было очевидно, что здоровый, дородный господин тоже обрадовался. Он удовлетворенно вскинул руки, пристально посмотрел на молодого человека, а затем энергично постучал Меликла по плечу.

— Так ты, мой мальчик, женился?

— Да, я женился!

— При том… на дочери Диомеда, как ее звали? Ах, кажется, Анита?

Меликл улыбнулся. — Да, на ней. И у нас уже есть маленький сын. Теперь он может ходить, и даже бегать.

— Это же хорошо. Это очень хорошо. — Калиас громко рассмеялся. — Из него вырастет замечательный парень. Ты и не заметишь, как он станешь твоим помощником. Хорошо, что ты женился! Стал более уважаемым, а это самое главное в деловом мире. Такой крупный и респектабельный торговец, как я, даже не стал бы и разговаривать с безбородым клиентом. А вот отец семейства, это другое дело. Теперь мы можем даже выпить вместе, на равных.

Меликл начал разливать вино, а Калиас удобно уселся на стул и осмотрелся вокруг.

- Ты что, не мог найти ничего лучше этой дыры? - проворчал он.

Меликл только пожал плечами.

— Полиникос решил остановиться здесь.

— Почему? В конце концов, я здесь ничего не вижу, кроме бедности.

— Вот поэтому Полиникос и говорит, что если мы сейчас уедем, то сильно разочаруем и огорчим наших хозяев.

— Он что, заботится об этих хозяевах?

— Нет, не на хозяевах, а о дочке хозяйки. Она действительно очень красивая девушка.

Калиас рассмеялся: — Так вот оно что, это другое дело. Полиникос... Хм… Я не знал, что у него такое мягкое сердце.

— Да, Калиас. И поэтому я ему не перечу, чтобы он не подвел нас на Играх…

Калиас с интересом повернулся к Полиникосу.

— Будешь участвовать в гонках, Полиникос? В панкратионе или в пятиборье?

— В беге.

— Понятно. То-то ты длинный как жердь, и твои ноги начинают расти с самого верха, почти что с шеи. Только такие, подходят для бега. Но это также честь, большая честь.

Калий стал относиться к Полиникосу с гораздо большим уважением.

— В конце концов, бегун – это уже что-то. Хотя это не Олимпийские Игры, и не Священные Игры над Алфеем, но все же агоны, и немалые, и заработать здесь сосновый венок тоже почетно. А почему ты не приплыл раньше? Тебе было бы полезно побольше потренироваться в гимнасии.

Но Меликл вернулся к своему первому вопросу: — Мы приехали сегодня в полдень, и я не понимаю, как ты так быстро нас нашел?

Калиас пожал плечами.

— В этом нет никакой загадки. Я пришел с рабом в порт, чтобы купить специи и кипрское вино прямо с кораблей, приплывших из Азии. Смотрю, а там стоит небольшой красивый парусник с заметной надписью: — «Анита». Необычное имя; я подумал, что откуда-то его знаю. Я спрашиваю: - « Чей это корабль?», отвечают « Меликла Милетского». Я понял о ком идет речь и спрашиваю: - «А где он сам? Они указали мне на эту дыру. И вот я здесь. Вот и все. Короче говоря, молодые люди, давайте пойдем ко мне, так как я умнее вас, потому что мне столько же лет, сколько вам обоим вместе взятым, и я смотрю на такие вещи по другому.

- У вас есть раб, господин? - вмешался Полиникос.

— Ну, вон там, один черный стоит. Их у меня даже два. Вообще-то, они не мои, а нашего сообщества. Потому что я совладелец корабля, на котором сюда приплыл. Могу поспорить, что во всем Коринфе нет более красивого корабля. Даже у нас в Сиракузах немного подобных.

— Вы часто бываете в Коринфе?

— Я плаваю из Сиракуз в Коринф и обратно несколько раз в год. Здесь в Коринфе я уже знаю каждую дыру и чувствую себя как дома. Милый город, даже весьма хороший. Просто здесь очень много мошенников. Чем богаче покупатель, тем крупнее мошенник.

— Но я вижу, ты тоже разбогател, Калиас. У тебя красивое платье, и даже уже есть рабы… — Меликл вдруг стал серьезным и добавил: — Так странно покупать для дома рабов, знаешь, я никогда не хотел бы их иметь их. Мне не хотелось бы видеть их лица и их пытливые глаза, зная, что они завидуют нам, свободным людям. Ты же, помнишь, Калиас, что я тоже три года был рабом , прежде чем ты меня выкупил.

Калиас нетерпеливо отмахнулся: — Ерунда, — сказал он. — Среди моих рабов нет белых, они у меня все черные, и им со мной хорошо. Они откормлены, и кожа у них блестит, как нос у собаки.

Полиникос покачал головой: — Но они все равно всегда чувствуют себя обиженными.

— Обиженными, а кто их может обидеть моего раба кроме меня? Мне тоже не нравится, когда кто-то мучает своих рабов, потому что это зло и прежде всего глупость. Но почему я с этим не согласен? Послушайте.

Прошлый раз я останавливался у купца Антиноя здесь, в Коринфе. Он известный торговец и, конечно же, мошенник. Он придирался ко мне каждый день, по поводу различных услуг, чтобы Гермес не забывал о нем, и я все это время должен был мириться с этим, потому что наше знакомство необходимо нам обоим из-за деловых контактов. Конечно, только на время сделок. Так вот, был у Антиноя повар, раб, негр. Зверюга был черный как смоль, и он прекрасно готовил так, что не стыдно было подавать его обеды даже на царские столы. Ты можешь поверить мне на слово, потому что его лучше меня никто не знает. И этот самый глупец Антиной, даже не понимая, как ему повезло с таким рабом, бьет его за каждую провинность и обращается с ним хуже чем с собакой, пинает его, бьет, колотит. Моей собаке и то жилось лучше. Итак, я подумал, что такой повар пригодился бы мне и на корабле, и дома и во время портовой стояки в Сиракузах; и если он мне его продаст, то я уж буду относиться к нему с должным вниманием. И я предлагаю Антиною за него мину и шестьдесят драхм. Антиной только смеется и говорит: «Сто двадцать драхм и ни оболом меньше.» «Подожди, — подумал я, — посмотрим». — И поэтому перестал говорить о покупке повара. После этого я временно отдал своих черных рабов для какой-то работы Антиною и сказал им, чтобы они поговорили немного с тем поваром и честно рассказали ему, что я хочу его забрать. Ну, они и поговорили. А потом я и см поговорил с ним. Я ему говорю: — «Хочешь прийти ко мне?» И он соглашается. Он даже умолял меня выкупить его, и сказал, что так не может больше терпеть этого Антиноя, и что или повесится или утопится. И тогда я ему говорю, что не смогу выкупить его у Антиноя, потому что он слишком многого хочет, но мы как-нибудь разберемся. Мы поговорили об этом и разработали план. Сначала все шло по прежнему, так что об этом ничего не буду рассказывать. Проходит одна неделя, другая. И послушайте, что происходит дальше. Наш повар болеет, теряет зрение, худеет, ничего не хочет есть, так как не может, и уже даже харкает кровью, а это последнее дело. В общем, ему плохо, как никогда. Через три дня приходит ко мне Антиной и спрашивает, не раздумал ли я купить у него повара. Вы поняли, какой он жулик? Он захотел избавиться от своего больного раба, который уже лежит на смертном одре. Действительно, мошенник. Но ничего. Я предлагаю ему пятьдесят драхм. Антиной огрызается на меня: — «Как же так, ты же сам давал мне мину и шестьдесят драхм?» Я говорю: — «Но сейчас он выглядит каким-то несчастным, может быть, он болен. А, больше денег я не дам, боюсь.» Мы долго торговались, но я не отступил и, в конце концов, купил его за пятьдесят драхм. И теперь он у меня. Это тот самый, что стоит во дворе.

— А что, он действительно был настолько болен?

Калиас рассмеялся.

— Что? Как только он перебрался на мой корабль, он сожрал так много, что я испугался, что он лопнет, А, он оказывается, наверстывал четыре недели голодания.

— А когда он харкал кровью?

— Какая кровь. Я купил ему красную краску за обол, а он ее выплевывал. Парень здоров как бык, весел и рад, что я его купил.

Буквально вчера он приготовил такой обед, что экипаж не мог нахвалиться. Я повторяю, он сокровище, а не повар. И всего за пятьдесят драхм. И я все равно на него не нарадуюсь, потому что он, зверюга, такой веселый и заслуживает лучшей участи, чем быть забитым до смерти этим негодяем и дураком Антиноем.

Все засмеялись, а Калиас продолжал рассказывать:

— Вы должны прийти ко мне на обед послезавтра. Поднимайтесь прямо на борт, потому что теперь я живу на своем корабле. Я поставил там палатку. Вы увидите, как я там живу. Как царь. Зачем мне идти к Антиною, если у него нет даже нормального повара, а сам он придурок. Так что, вы придете?

— Я приду, — сказал Меликл, — но не знаю, сможет ли Полиникос.

Полиникос покачал головой.

— Конечно нет, — ответил он, — с завтрашнего дня мне нужно начать тренировки в гимнасии. Мне пока нельзя появляться в городе. Мне нужно потренироваться.

— Правда, но забеги начнутся через три дня. Почему вы приплыли так поздно?

— Это все из-за него, — сказал Меликл, указывая на Полиникоса. — Ему почти двадцать лет, а он застенчив, как ребенок. Весь месяц провел в Милетских отборочных забегах. Они отбирали конкурентов для участия в Играх. Я говорю ему: - «Иди, попробуй. Ты же, хорошо бегаешь». «Но они бегают намного лучше меня», - отвечает он. И он не пошел. Только в самый последний день, когда все участники уже были отобраны, он согласился. Он провел отборочный забег вместе с группой ведущих бегунов. Его сначала даже не хотели пускать, смеялись над ним. Я был там и сам все видел. Полиникос краснел от стыда и ярости, но был непоколебим. И представь себе, он прибегает к финишу опередив на двадцать шагов их лучшего бегуна.

— На каком расстоянии был забег?

— Большое расстояние. На шестнадцать стадий.

Да, двадцать шагов, это уже что-то. Бежал, как быстроногий Ахиллес! Ты, должно быть, сам удивился?

- Я так и подумал. И предложил ему попытаться пробежать еще раз. Он пробежал еще лучше, далеко опередив всех. Тогда только они поверили и решили послать его.

— Ну, тогда встретимся на стадионе. И пусть Зевс и Гермес помогут тебе, легконогий посланник богов. Просто продолжай в том же духе, мальчик, и учись. Здесь будет много отменных бегунов. Лучшим из них, пожалуй, является Клеомен, афинянин, отличный бегун. Он уже выигрывал на двух Олимпийских Играх. лавры для своего города.

— Я знаю об этом. Мне бы хотелось, по крайней мере, финишировать вторым после него.

— Конечно, это тоже была бы великая честь, а о большем впервые и мечтать нельзя. Ты знаешь, то, что Милет прислал тебя на Игры, уже большая честь. Так что? Ты придешь ко мне сразу после забега?

— Мы обязательно придем.

— Ладно. А теперь выпьем за здоровье будущего победителя, - сказал он, одновременно, обнимая Полиникоса за шею. — Полиникос, ты благородной крови и должен победить. По правде говоря, я мало знал твоего отца, но твой дядя Филемон из Мемфиса, клянусь всеми богами, был отличным человеком, и отличным купцом. Ты помнишь его, Меликл? Да, да, Филемон, был настоящий купец, купец всей душой, он не был похож на тех, которые живут сейчас в Коринфе. Не такой, как этот придурок Антиной, этот шантажист и мошенник в душе.

Калиас покраснел и ударил кулаком по столу. — Вот дурак, повторю я. Потерять такой повар почти за мелочь! И он еще называет себя купцом? Стыдно сказать?! - Калиас задумался и положил тяжелую голову на руки. — Да, да, — прошептал он еще тише, — в этом Коринфе почти все мошенники, ужасные мошенники.

В полночь Полиникос перенес спящего Диосса в соседнюю комнату, и передал его на руки матери.