Тропой памяти

Глава 11

Без особых приключений Шаграт, Шара, тролль и четверо пограничных стражей миновали крепостные ворота и направились на север прочь по петляющей в камнях едва заметной тропе. По эту сторону хребта утро уже наступило, наверное, маленький отряд был первым в скалах Эфель-Дуата, кто встретил новый день. С высоты птичьего полета тонущая в тумане Горгоротская равнина казалась не больше ладони, и хотя до Восточно-Горгоротского кряжа отсюда по прямой пролегали десятки лиг, поднимавшийся из-за его неровного гребня ало-пунцовый диск просился в руки. Проснувшееся небо неспешно открывало свой зрак, еще по-сонному теплый и ленивый. Даже не верится, что совсем скоро всевидящее око небес, разгораясь, превратится в пылающий шар Сух[39], яростно-белый ужас солончаков и каменных пустынь. А пока в небе правит краткий бал Кургуз — прекрасный и совершенный в своей строгости символ, подаривший неприветливой, окруженной со всех сторон горами земле, имя Унсухуштан — Страна Восходящего Солнца.

Шара, еще не до конца уверовавшая в свое чудесное спасение, бездумно созерцала рождение нового дня. Она совершенно не думала о том, что это — ее первый день вдали от друзей, что на самом деле, все изменилось, и что вряд ли им суждено встретиться вновь в прежнем составе… Ноги сами шагали по тропе, уводящей в рассвет, не оставляя ни времени, ни желания обернуться назад, туда, где над багровыми скалами чернели древние башни древней твердыни. Да, именно так — вперед! И только вперед.

Алый диск светлел на глазах, теряя свой изумительный цвет. Теперь в его облике появился хищный жар, протянулись к земле яркие иглы-лучи. В свежем с ночи горном воздухе ощутимо разливалось тепло, меж отполированных спин камней поднималась легкая дымка — это испарялась скопившаяся в трещинках роса. Шаргат приказал бойцам опустить нарт-харумы, и что-то знаками показал топавшему позади всех троллю. Очевидно, тот понял, потому что его огромные лапищи неуклюже подцепили висевшую на толстой шее странную конструкцию, более всего похожую на две чайные пиалы, скрепленные меж собой кожаным ремешком. К удивлению Шары, тролль довольно сноровисто водрузил все это на голову, расположив «пиалы» так, что они полностью заслоняли глаза. «Закопченное стекло!» — догадалась девушка. Да, это, пожалуй, и впрямь удачная находка: всем известно, что увеличенный надбровный валик не позволяет троллям носить нарт-харуму — она просто сползает со лба вниз. Если же ее затянуть туже, а особенно, если тролль попытается сделать это самостоятельно, то недолго и глаз лишиться. Шаграт, располагавший опытом харадской кампании и не понаслышке знакомый с пустынным солнцем, нашел блестящее решение этой задачи, снабдив своего подопечного простым и действенным средством защиты от солнца.

Когда через полтора часа ходу маленький отряд остановился на привал в тени огромного серого с желтыми прожилками валуна, Шаграт сообщил, что отсюда до Кирит-Унгола рукой подать, поэтому идти теперь можно не в пример быстрее. Шара, доселе предполагавшая, что причиной маленькой скорости является приличный вес заплечного груза, была очень удивлена выражением лиц будущих товарищей по оружию — новость их явно обрадовала. Об этом Шара спросила у дядьки. Ответ озадачил ее.

— А мы сейчас уже находимся на нашей территории, — хрустя сухарем, пояснил Шаграт, — Заставу я имею в виду. В горах ловушек разных до хрена и больше: чуть камень не тот тронешь — обвал, травка вроде, а под ней — яма с отравленным жалом. Самострелы взведенные, и веревочка через тропу натянута незаметно — таких особенно на подходах к Моргулу много. Вот и приходится осторожничать, где обойти, где пригнуться, где просто приглядеться как следует. Вот и падает скорость, тащимся словно жабы, а что поделать?

— М-м… — Шара сделала большой глоток воды из поясной фляги и вытерла губы тыльной стороной ладони. — Ну, так, это ясно. А на своей территории все ловушки в известных местах расставлены, что ли? Или даже, — она едва заметно ухмыльнулась, — известно, чьими руками?

Молодой сотник одарил племянницу скучающим прищуром.

— Ловушки-то? Да брось, глупости это все…От них вреда больше, чем пользы, это кому надо пусть и долбится: самострелы вдоль тропок настораживает, веревочки тянет в камнях… Мы в Кирит-Унголе такой хренью не занимаемся.

— Ну…а как же… — Шара задумчиво почесала нос, подыскивая выражение, — А вдруг тарки забредут? Или еще кто похуже? — она оглянулась на жующих погранцов, ища поддержки, но тем, похоже, данный вопрос был безразличен, а уж троллю — тем паче.

— Обязательно забредут! — оживленно подтвердил Шаграт, затыкая пробкой горлышко фляги. — Ума не приложу, что они в горах позабыли и чего им тут надо, но знаешь: нет-нет — да и наведываются! Да, Маухур? — и он перебросил флягу сидевшему с краю ушастому иртха средних лет. Тот умудрился сделать одновременно три дела: откусить еще кусок от зажатого в кулаке сухаря, свободной рукой поймать на лету флягу и степенно кивнуть в знак ответа. Шара вытаращила глаза.

— Так они же днем всю охрану могут в крепости перерезать! А что — запросто! Проберутся мимо постов втихушку, и…

Лучница не поняла, отчего вдруг все четверо вкушающих сухари погранцов принялись усиленно кашлять, точно крошка попала не в то горло, и лишь обратив взгляд на дядьку, она заметила, что суровый дзаннарт-кхан тихо смеется.

— В крепость, говоришь? — хмыкнул он, — Нда-а… Знаешь, те из тарков, которые перли через перевалы не таясь, дальше сторожевых постов не забирались: й’тангом по черепу — и вся история. Жаль, у меня стрелков маловато, а то б все еще проще было. Ну, а тем, кому хватало ума и хитрости двигаться скрытно, чтобы, как ты говоришь, втихушку в Кирит-Унгол пролезть, не повезло. Не досталось им такой легкой смерти…путь все равно один — по ущелине и через пещеру, иначе никак. Вон, не далее как вчера одного такого прыткого красавца Назгулам в подарочек привез.

— А в пещере что? — осторожно поинтересовалась Шара.

Но разговорившийся было сотник на этом месте неожиданно умолк, лишь загадочно улыбнулся уголком рта: «скоро, мол, сама все узнаешь». И, вернув лицу прежнюю серьезность, оглядел бойцов, и, хлопнув себя по коленям, поднялся на ноги:

— Все, привал окончен! Подъем!

То ли дело было в отсутствии ловушек на тропе, то ли сама тропа стала шире и ровнее, но в Кирит-Унгол маленький отряд долетел как на крыльях, даже стемнеть еще не успело. Ожидавшая увидеть мрачную крепость с мощными и высокими стенами, лучница была поражена и едва ли не разочарована открывшимся ей с тропы видом одинокой башенки, что торчала из седловины перевала между двух острых скальных клыков точно неладно вбитый гвоздь. В плане изящества архитектуры этой черной каменной трубе было столь же далеко до Минас Моргула, как походной горелке — до Ородруина. Но, присмотревшись как следует, Шара поняла свою ошибку: то, что одуревшая от солнца и бесконечных горных троп девушка приняла за башню, являлось по сути своей чем-то вроде сторожевой вышки, а все остальное, по-видимому, скрывалось в толще скал. К окованным шипастой бронзой восточным воротам крепости вел единственный подъем, и тот пролегал по дну неприветливо-серого ущелья, что обрывалось ниже по склону поперечной скальной стенкой с десятком другим пещерных лазов. Слева и справа от этого проложенного природой коридора вздымалось остроконечное месиво дикого камня, преодолеть которое по силам впору было бы, пожалуй, лишь горному козлу. Шара усмехнулась про себя словам дядьки Шаграта: воистину, с таким расположением Кирит-Унголу нечего бояться, даже у ворот соберется вся тарочья рать: в узком горле ущелины один посредственный стрелок способен армию остановить. А окажись их пара-тройка, да еще и с дальнобойными анхурами и запасом стрел, крепость практически бессмертна. В таком случае, Шаграт-аба имел все основания заливаться тихим смехом в ответ на робкие предположения лучницы о «тайном» проникновении в крепость вражеских лазутчиков. Интересно только, а как же тогда одного из них удалось взять живым… Но задать этот и другие вопросы касательно неприступности Паучьего Жала, девушка не успела, ибо сливавшаяся с общим фоном стены каменная плита бесшумно отъехала в сторону, и маленький отряд шагнул в скальное нутро крепостных подземелий.

— Ну, неужели?! — оказавшись в темноте, один из пограничников первым делом остервенело сдернул нарт-харуму. Остальные трое немедля последовали его примеру, и даже тролль догадался стащить свои закопченные пиалушки. Коридор вился вперед широкой сытой змеей, его сухие стены озарял розоватый свет далеких факелов. Ни единого пятнышка плесени или мха, воздух был хоть и несравним с вольным горным ветром, однако без густоты и всяческой затхлости, как в моргульских подвалах. Издалека до новоприбывших долетел чей-то голос, Шаграт немедля сложил ладони воронкой и проорал в ответ, пару мгновений прислушался, потом ругнулся досадливо и пошел разбираться. Четверо погранцов тоже разом умудрились куда-то подеваться, и Шара осталась одна в незнакомом полутемном коридоре. Если, разумеется, не принимать в расчет тролля, который с видом оставленного на страже цепного пса, решил ни шагу с места не делать до возвращения хозяина. Где-то в глубине горы меж стен гуляли раскаты дядькиного голоса, ему вторил другой, словно бы извиняющийся, однако по тембру не менее мощный. Судя по всему, разногласия оказались не слишком серьезны, ибо вскоре голоса оппонентов стали стихать, а потом по гулким плитам послышались знакомые быстрые шаги, и рассеянный свет дальних факелов заслонила бритоголовая фигура в летящем по ходу движения плаще.

— Ну Пильхак… — бормотал себе под нос молодой сотник, — вот же и на день нельзя оставить, а… — заметив, попавшие в поле зрения сапоги сверхмалого размера, он резко остановился и поднял голову, столкнувшись взглядом со скучающей племянницей.

— А, ты еще здесь? — Шаграт в удивлении приподнял рассеченную бровь. — Стоишь на пороге… прям как неродная! — бесшумно хохотнул он, блеснув в свете факелов крепкими желтоватыми клыками. Шара замялась, зато тролль немедленно отозвался знакомым уже девушке «ыгыым!».

— О, и ты здесь! — умилился сотник, подходя ближе — Гуф хороший, хороший, да… Все принес, молодец… Хороший…

Гигант довольно заворчал и повращал из стороны в сторону сидящей на толстой шее башкой, словно бы призывая всех окружающих оценить и подтвердить, какой он молодец и умница. Девушка не удержалась от улыбки, а заметивший это Шаграт делал ей знак подойти.

— Да не бойся ты, Гуф не злой, — напутствовал он племянницу, — он и ящерицу не обидит. А, вы же до сих пор незнакомы… непорядок. Итак, это — Гуф, мой незаменимый помощник, очень славный тролль…

Гуф заурчал, приоткрыв щелевидную безгубую пасть, и изобразил нечто, отдаленно напоминающее поклон.

— А это — Шара… — сотник потер бритый череп, прикидывая, что объяснить троллю понятие «племянница» будет сложновато, поэтому вывернулся: — она мой друг. Она хорошая, правда, она тебя не будет обижать, и ты ее не обижай, ладно?

Представив себе, как бы это ей удалось «обидеть» такую громадину, Шара с трудом сдержала смех. Однако ответила вежливым поклоном. Краем глаза она заметила, что ее дядька наблюдает за сценой знакомства с таким неподдельным умилением, что, кажется, вот-вот, да и пустит слезу.

— Ладушки, на сегодня хватит церемоний, — подвел он итог, — Гуф, отнеси мешок вниз и ступай на кухню. Гуф хочет есть?

При слове «есть» тролль подхватил мешок как пушинку и, топая плоскими когтистыми ступнями, резво потрюхал по коридору. Лучница проводила его понимающим взором.

— А ты чего? — Шаграт ткнул племянницу в плечо. — Особого приглашения ждешь, как Гуф, или жрать не хочешь? Марш на кухню тоже…

В лишенном окон помещении не было ни души, ибо на дворе стоял день, а, следовательно, вся застава спала сном младенца. В самой кухне тоже было пусто и холодно — хитрая система воздуховодов за несколько часов успела вытянуть вон не только чад, но и остатки тепла. В углу, возле погашенного на день очага, привалившись спиной к крытой глиняной кадке, сидел Гуф, и, обхватив коленями большой закопченный котелок, с сопением наворачивал из него вчерашнюю кашу. Научить тролля пользоваться палочками для еды, или хотя бы тем же черпаком — всей жизни не хватило бы, поэтому Гуф, в лучших традициях харадрим, зачерпывал кашу горстью и преспокойно отправлял в рот. Вряд ли для такого гиганта нашлась бы подходящая тарелка… да, кстати, о тарелках… поискав взглядом, девушка обнаружила на низком столике три неровных колонны, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся составленными в столбик чистыми плошками. Разжившись одной из них, Шара подошла к чавкающему троллю, и довольно бесцеремонно зачерпнула из присвоенного им котелка часть ужина. Искать в темной кухне палочки совершенно не хотелось, и лучница порадовалась тому обстоятельству, что за голенищем сапога оказались ее собственные, личные палочки из нурненской ивы. Усаживаясь на свернутый плащ, она принялась за еду, мельком прикинув, что за исключением пары сухарей на привале по дороге сюда, в последний раз ей доводилось есть… у-у! Ночей пять назад, это точно… Просто удивительно, что чувство голода проснулось только сейчас, скорее всего, на обратном пути от Бурзугая она все-таки жевала что-то, просто сейчас не вспомнить. Ну ничего, сейчас не грех упущенное наверстать: палочки в девичьих пальцах замелькали со скоростью стрекозиных крылышек. Покончив с ужином, она поспешила наверх, чувствуя, насколько веселее жить на свете на сытый желудок.

Первым делом следовало зайти к кастеляну за спальными принадлежностями. Получив-таки после долгого стука в закрытое по дневному времени оконце серую скатку из тюфяка и вложенного внутрь одеяла, а также пару задушевных слов в адрес «всяких уродов», которые, «мать их овца, хоть бы до рассвета подождали, обнаглели вконец…», Шара отправилась искать Шаграта. Это оказалось крайне нелегко, поскольку в Кирит-Унголе лучница оказалась впервые и план внутренних помещений представляла себе весьма и весьма условно. Спросить же, как назло, было не у кого: то ли внутренних караульных постов в Паучьем Жале не водилось, то ли девушка, сама того не желая, ухитрялась постоянно обходить их все левыми коридорами. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно забавным: встрепанная девица в сдвинутой на лоб нарт-харуме и пыльном лархане тащится по узким пустынным коридорам с тяжелой скаткой подмышкой и анхуром за спиной. На исходе получаса бессмысленных блужданий она окончательно выдохлась, и наплевав на все, угрюмо спустилась обратно в кухню (Гуфа к тому времени уже и след давно простыл), столь же угрюмо раскатала на полу возле очага выданный тюфяк, и, демонстративно выставив посередине комнаты анхур, колчан и сапоги, немедленно рухнула спать. В знак протеста.

Проспать толком не удалось. Местный кашевар, с первой ночной звездой переступивший порог своего царства котлов, половников и сковородок, был крайне недоволен фактом столь беззастенчивого нарушения территории. Как большинство посвященных в тайны приготовления пищи, он даже к помощникам из числа рядовых относился неприязненно, ибо любое неосторожно движение нарушает гармонию строгого порядка, установленного им самим в этом замкнутом мирке. И тут — о, ужас! На его кухне, возле самого очага, нагло раскидав вещи, дрыхнет какая-то дрянь, а на самом видном месте, в центре кухни стоят грязные сапоги… За такое нахальство обычного пинка под ребра было явно недостаточно, и хаш-кхан с мстительной ухмылкой боком выскочил за дверь и побежал жаловаться господину коменданту, бормоча по пути разнообразные ругательства. На производимый им шум в коридоры выполз разбуженный народ: стоило признать — просыпались обитатели заставы быстро, и явно что — готовые ко всему. Когда через четверть часа кашевар вернулся в кухню, победоносно ведя за собой коменданта, перед дверями помещения в толпе «особо бдительных» уже плюнуть было некуда. Молча раздвинув наблюдателей широкими плечами, дзаннарт-кхан Шаграт невозмутимо протиснулся внутрь тесного кольца и… замер как вкопанный. Изуродованная бровь поползла вверх в веселом недоумении. Оскорбленный в лучших чувствах хаш-кхан зажмурился, злорадно предвкушая короткий и пронзительный свист хлыста, однако, к его удивлению, никакого наказания не последовало. Вместо этого господин комендант изволил много и громко смеяться, после чего тихими шагами приблизился к источнику всеобщего переполоха, и, присев в изголовье на корточки, осторожно отвернул краешек одеяла.

— Ба! Духи-тугоухи, ну надо же… я ее, значит, по всей заставе чуть ли не с собаками ищу, а она вон где умялась!

Бедный повар вытаращил глаза, по толпе змейками пробежали удивленные шепотки: «она»? — ведь никогда еще прежде нога ирк-мани не переступала тайных порогов Паучьего Жала. Однако, когда после непродолжительного тряски за плечо, из-под казенного одеяла миру была явлена страховидная девичья физиономия в ореоле растрепанных косичек, даже самые упрямые признали: действительно, уж никак не парень. Девица резко села, потирая заплывшие глаза кулаками, а Шаграт широко ухмыльнулся:

— Это наш новый стрелок, Шара — представил он. — Будет вместо Таглука покойного. Под твое, Лугдуш, начало пойдет…

И, заметив, что сутулый орк с кислым выражением на одутловатом лице критически поджал губы, прикрикнул:

— Эй, ты мне рожу-то не криви, я ее, между прочим, у «щербатых» еле выцарапал, если что! Отдавать не хотели! Правда? — он обернулся к Шаре.

Отчаянно зевая, девушка кивнула. Это, конечно, как посмотреть, но тоже прав, по сути, не придерешься: действительно ведь отпускать не хотели! На мгновение взгляды дядьки и племянницы встретились, и девушка заметила, что грозный дзаннарт-кхан Шаграт еле уловимо подмигнул ей. От этого сразу же стало тепло и спокойно, как бывало только дома, у очага: хоть одна родная душа за последние два года учебок, сборов, палаток и занудной муштры.

— Вставай давай, хватит валяться уже! — Шаграт отвесил ей несильный подзатыльник, — а то всех без завтрака оставишь! Все, Лугдуш, забирай ее, твоя будет… А вы чего встали?! — рыкнул он на столпившихся подчиненных. — Кто-то котлов давно не драил, похоже… Все вон отсюда!

Невероятно, но упоминание о котлах подействовало не хуже лавины — смело всех. А суровый отец-комендант, обаятельно оскалился в сторону недовольного повара, великодушно добавил:

— Нет-нет, хаш-кхан! Вы можете остаться.

Сразу после непродолжительного, и, надо сказать, порядком подгоревшего завтрака, Лугдуш сделал девушке знак следовать за ним. Шагая за маячившей впереди сутулой спиной в вылинявшей рубахе неопределенного цвета, Шара поднялась на один из верхних ярусов сторожевой башни, откуда имелся выход на крепостную стену. Строго говоря, стены в привычном понимании этого слова, как в том же, к примеру, Моргуле, у дальней заставы не было и быть не могло. Просто участок седловины меж двух каменных клыков возвышался над основным склоном на три с половиной локтя. Этот подъем, представлявший собой навал обколотых обломков базальта, с двух сторон примыкал к башне, образуя широкий карниз над Бронзовыми воротами. Таким образом, сам перевал Кирит-Унгол слыл неприступным: стена была идеальным местом для лучников, которых у запасливого Шаграта, несмотря на скорбную мину, оказалось неприлично много — целый десяток!

— …на стене, — бубнил себе под нос Лугдуш, неторопливо двигаясь вдоль стены, — должны всегда оставаться пятеро из вас. Это в любом случае, сменяетесь каждые полночи, днем отдыхаете. Кроме того, существует дневной дозор, это двое — по одному стрелку на каждую половину стены, как часто — сама посчитаешь, я думаю. В случае внезапного проникновения врага, попытки осады или штурма — на стены поднимаетесь все, это и так ясно… — тут в снулом брюзгливом голосе командира стрелков прорезался металл. — Ясно, спрашиваю?

— Йах… — поклонилась Шара, скользнув ладонями по подолу рубашки.

— За дневное дежурство полагается дополнительный паек в размере одной порции, либо отдых в течение шести часов. Стрелку, входящему в патруль, полагается оригхаш в размере установленной нормы. Это ясно?

Уже оценившая манеру собеседника повышать голос по окончании фразы Шара снова поклонилась, на этот раз молча: похоже, это еще не конец.

— Теперь о том, как действовать на стенах, — Лугдуш остановился, опершись спиной о холодный парапет, глянул в ночь, после чего неприязненно покосился на свою новую подопечную. — Помимо стрелков, на стенах находится постоянный караул, числом в двадцать душ, так что шляться туда-сюда вам не грозит. В том случае, когда лучников на стене пятеро, по двое на каждом крыле — надлежит занять удобную для стрельбы позицию на равном друг от друга расстоянии. Пятый тут так, для подстраховки больше… — поспешно пояснил он, заметив, что левая бровь девушки вопросительно взлетела под нарт-харуму: странно знакомая мимика… — В том случае, если на стене вас всего двое, каждому надлежит постоянно перемещаться вдоль своего крыла. Следить, главным образом, надлежит не за ущелиной перед воротами, как думают многие. Цель наблюдения — склоны справа и слева от нее, вон те… Ясно?

— Йах, — Шара впустила в голос побольше готовности и уверенности. Глупость, разумеется, но как то ни странно, брюзгливые складни в углах рта собеседника существенно разгладились. Он еще раз окинул взглядом Шару с головы до сапог, вздохнул, и, отвернувшись, добавил совсем другим, вкрадчиво-доверительным тоном:

— И еще одно… По стене осторожно ходи, особенно во-он там, где кусок парапета отколот. Видишь, нет? — когтистый палец ткнул в сторону провалившейся кладки.

— Вижу… — кивнула девушка.

— Ага… — там у нас давеча один сорвался, — счел нужным пояснить он, — молодой совсем, тебя лет на десять постарше… Таглук, слыхала уже небось?

Шара медленно кивнула, щурясь на злополучный участок стены. Что-то в этой истории казалось ей подозрительным.

— Слыхать-то я слыхала… — задумчиво протянула она, и взгляд скользнул вниз, точно прослеживая движение падающего тела. — Только… как же это ему настолько не повезло, а? Склон-то почти пологий, самое страшное, что могло случиться — ногу сломал бы. Да и сорваться со стены — это полным увальнем надо быть… или слепым…

— Как это произошло — о том отдельный разговор, — уклончиво буркнул Лугдуш. В голосе его вновь проступило раздражение — К тому и сказано: осторожно ходи!

Он помолчал немного, пожевал тонкими губами.

— А насчет склона… это он дальше пологий. А здесь — Ущелина. Тот парень в нее самую и улетел ровно камень. Тут вон до дна — локтей двести будет… В лепешку, короче. Стрел при нем и тех — целой ни одной не нашли. Вчера с караваном склянку с шарухом отправили… таки дела.

Было заметно, что этот разговор командиру стрелков более чем неприятен. Шара виновато вздохнула: ну вот, теперь она еще и чужую рану разбередила дурацкими подозрениями — дернул Наркунгур за язык про предшественника выспрашивать. Не зная, куда деваться от досады на самое себя, девушка смогла выдавить только непривычно тихое:

— Виновата… Прикажете заступить?

Лугдуш криво ухмыльнулся, мол «ладно, проехали», и отрицательно покачал головой:

— Пока не надо. Со следующей ночи заступишь. Отоспись пока! — тут его обветренные губы тронула усмешка, верно, вспомнились вечерние приключения новенькой анхур-ману в кухне. — И еще… тебя дзаннарт-кхан хотел видеть. Зайди к нему прямо сейчас, ладно?

Левая бровь Шары взлетела под нарт-харуму. Что-то не служба, а сплошной отдых пока получается! Или этот Лугдуш знает о моргульской истории больше, чем хочет показать, или родство с комендантом вычислил (вот уж никакого внешнего сходства!) или… Шесть часов отдыха плюс двойной паек, а выводы делайте сами?…

— Разрешите идти?

— Ступай, ага… — буркнул Лугдуш, и, потеряв к новенькой всякий интерес, неспешно побрел себе дальше вдоль стены. Лучница проводила его несколько удивленным взглядом, пожала плечами и, начисто позабыв о недавнем призыве к осторожности, прытко побежала по неровным камням обратно в башню.

С непривычки продолжая путаться в коридорах, она все же достаточно быстро разыскала своего дядьку. Для этого ей пришлось спуститься на вырубленный в толще скалы первый ярус, где находились Бронзовые ворота. Проверявший посты Шаграт просто вывернул из-за угла навстречу племяннице. Похоже, он не слишком ожидал встретить ее здесь, однако, ничем не выдал удивления.

— Ну, как тебе наша застава? — безо всяких предисловий радостно вопросил он, поравнявшись с девушкой. — Вид-то какой с перевала открывается, а? А воздух? Не чета моргульской гнили… Красота, одним словом. Куда там Худруку Великому[40]! Послужил бы он в Паучьем Жале, так до конца жизни здешние виды рисовал бы!

Шара хихикнула, представив себе мастера-художника древности стоящим с вдохновенным лицом на крепостной стене с анхуром наперевес и заплечным колчаном, полным кисточек.

— Так жизнь-то — штука длинная! — озорно подмигнув, возразила девушка.

Шаграт озадаченно потер квадратный подбородок.

— Да ты знаешь… Это у кого как, раз на раз не приходится, — хмыкнул он, наконец, и решительно перевел разговор на другую тему: — Ладно, ну его, Худрука этого вместе с его творчеством. Я же дома-то уж давно не был, так что… Рассказов требую, ясно?

Он кивком указал на какую-то дверь и полез за внушительной связкой ключей. Шара терпеливо ждала, пока ее дядька выкопает из гремучей кучи нужный ключ и провернет его в замочной скважине. Справившись с этим непростым дедом, дзаннарт-кхан толкнул дверь. В лицо дохнуло холодом.

— Так ведь… я и сама три года домой носа не казала… — попыталась оправдаться лучница, переступая порог. Взору ее предстало длинное узкое помещение со скошенным, неровно вырубленным в скале низким потолком и необработанными стенами. В темноте дальнего угла угадывались силуэты трех больших кувшинов с крышками и краниками. На один из таких краников была надета кверху дном плоская жестяная кружка. Интересно, что там? Вода? Вряд ли… она уже успела узнать о том, что в крепости есть собственный родник. Может, таингур? И место как раз холодное… только не держат кровь земли в глиняной посуде: пары ее столь летучи, что просачиваются сквозь поры кувшина, это и ребенок знает. Кроме того, в помещении витал странный запах, не имевший с запахом таингура ничего общего.

— Ха! Подумаешь, три года! — невесело фыркнул дзаннарт-кхан, отвлекая девушку от размышлений о содержимом кувшинов. — Три года, это почитай, вовсе ничего. Вот когда я в последний раз в Кундуз наведывался, ты еще совсем девчонка была. Так что давай, не отмалчивайся! — и его выдубленное солнцем лицо прорезала теплая и какая-то нерешительная улыбка.

— Как там Йарвха? — тихо произнес он. — Пацаны-то ее — сколько их там? — подросли, наверное, на охоту уже ходят?

Шара опустила глаза, невольно представляя себе лица родных.

— Мама все такая же красивая, — отвечала она. — Когда меня провожала, говорила все: «Ну ладно Лугбар, беспутный тихоня, так и ты вот теперь еще!»…

— А что Лугбар? — немедленно перебил Шаграт. — Все так же таингур из общей бочки таскает втихушку для своих опытов? Иль поумнел малость?

— Щас, ага! — насмешливо фыркнула Шара, не удержавшись при упоминании о таингуре. — Он еще за год до того, как меня призвали, из дома сбежал, стервец…

— Как это? — потрясенный в равной степени вопиющей новостью и знакомыми интонациями старшей сестрицы Йарвхи, сотник вытаращил глаза.

— А вот так! В Харад, говорил, учиться поеду. В этот… — Шара замялась, вспоминая слово, — … университет. А тут через Кундуз как раз караван проходил… так он с тем караваном и ушел до Бакхархары. Если выучился, то вернется как раз на следующий год. А может, и уже вернулся, не знаю…

— Во духи-тугоухи… ну и дела творятся… — потер Шаграт бритый череп. А девушка продолжала свой рассказ:

— Раглук — тот охотник настоящий стал. Убил медведя, из шкуры себе куртку сшил. Красивую такую, мехом наружу. Хар-ману Корух на него за то обиделась смертельно: видать, ожидала, что первую серьезную добычу он ей преподнесет…

Шаграт прыснул в кулак. Возглавлявшая клан Желтой Совы хар-ману Корух своей жадностью была известна, кажется, даже за пределами Кундуза. Как, впрочем, и своей мнительностью — не было луны, чтобы она не просила Хуркул-иргита изгнать из ее немощного тела злых духов, насланных завистливыми дочерьми. Вспомнив шамана, сотник немедля переключился на него:

— А, точно! Совсем забы-ыл…как там наш совоподобный-то поживает? Не совсем еще перьями зарос?

— Нет, не совсем, — честно ответила лучница. — Он теперь не все подряд подбирает, а только которые из хвоста…

— А бедные совы летают ощипанные что твое колено! — еще пуще развеселился Шаграт. — Ой, ну, хочешь верь, а хочешь — нет, а когда уж совсем тоскливо приходится, я сразу эту парочку вспоминаю и снова живой!

Они еще немного повспоминали родню и общих знакомых, после чего разговор незаметно перекинулся на дела армейские. Шаграт расспрашивал про Нурненскую учебку, про командиров, с особенной дотошностью выясняя у племянницы, кто из них когда, где и под чьим началом служил. Обрадовавшись возможности поговорить, девушка охотно отвечала на все вопросы, попутно ухитряясь рассказывать о собственных успехах в стрельбе из анхура, о друзьях по Третьей Нурненской, а позже — и сотне Тхаруга. Увлекшись, она даже не заметила, как поведала дядьке историю с разведкой бродов, а заодно — и все последовавшие за этим события. В какой-то момент Шара обратила внимание, что Шаграт перестал улыбаться и принялся слушать болтовню племянницы со вниманием и чрезвычайной серьезностью. Спохватившись, что ляпнула лишнего, девушка поспешно замолчала, испуганно глядя на дзаннарт-кхана, но тот лишь нетерпеливо дернул изуродованной бровью: «давай-ка, мол, дальше, родная!». Пришлось продолжать. Шаграт слушал, то и дело перебивал вопросами, хмурился, тер затылок и мрачнел все больше.

Когда рассказ подошел к концу, молодой сотник молча прошелся по караулке взад-вперед, заложив за спину руки в неизменных перчатках. Девушка встревоженно следила за его перемещениями.

— Видел я твоего Тхаруга, — наконец, процедил он сквозь зубы, — Сука еще та… Он, оказывается, таких как я, в войну поперек рва грудой укладывал… видала! Что-то я его на той войне не припомню, хоть ты вчетверо порвись…сука…

Это он, кстати, тебя Гуфхату сдал, — неожиданно обернулся Шаргат к сидевшей на полу девушке, — В курсе уже, да? Нет? Ну ладно, лучше поздно, чем никогда…

Не сказать, чтобы это известие очень уж потрясло лучницу, просто сказано это было так просто и буднично, что горло внезапно перехватило от обиды:

— Зачем? — растерянно прошептала она. К удивлению девушки, Шаграт воспринял эту полуистеричную реплику совершенно серьезно.

— Зачем, говоришь? — он присел рядом и подпер кулаком подбородок, сосредоточенно глядя перед собой. — Хм… Насколько я успел узнать, надавили на него как следует. Вот и сдал… хотя пока никак в толк не возьму, на хрена это все вообще было надо?

— Надо было… кому? — не поняла лучница. — Тхаругу?

— Да причем тут этот… — скривился сотник, — … а да ладно, хрен с ним! Нет, я имею в виду совсем не его, а почтеннейшего Гуфхат-Будуха, коменданта Минас Моргула. Чего он так взбесился, а? Раньше надо было волосы на черепе рвать: когда штрафника этого с отрядом отправлял… как бишь его?

— Горбаг… — бесцветно подсказала Шара из угла. — Но кто же мог знать, что так получится?

— Не пойдет, слабенько, — отрицательно покачал головой сотник. — Опять же смотри: параллельными курсами идут три разведгруппы. Южная броды срисовывает в поте лица, северная — вообще чем-то непонятным занимается, поскольку ни тарков, ни ихних ухоронок там нет, а в третьей группе, той, что посередине: штрафник-командир, его подпевала и весьма неблагонадежный картограф. Вопрос: на хрена?…стоп. Поехали сначала: самую дерьмовую группу ставят посередине… чтоб не разбежались, что ли? Эти могут: что командир, что картограф — оба только и ждут момента, как бы незаметно слинять. То есть выглядит все так, будто бы обоим подлецам дали последний шанс для покаяния и исправления, однако ввиду зыбкости надежд их на крайний случай ведут, что называется, «в клещах»… Ох-хо-хо… — поморщился Шаграт, — что-то тут не так.

Он помолчал. Сосредоточенно помассировал лоб и виски, не снимая своих знаменитых перчаток.

— Если бы, да кабы… — проворчал он, глядя в пол. — Гуфхат, несмотря на страсть к хромовым погремушкам, все-таки не дурак… А при его советчиках допустить столько ошибок сразу… ну не мог он! Ладно. Теперь предположим, что конечной целью являлась поимка Горбага на горячем… как в результате оно и вышло. Выйти-то вышло… а Гуфхат все равно бесится. А бесится он потому что… потому что картограф по-прежнему молчит. Точно! — просияв лицом, молодой сотник стукнул кулаком по колену, и слегка поморщился от боли.

— Рагдуф? — Шара удивленно приподняла бровь не хуже дядьки. — А при чем тут вообще он? Его противостояние с назгулами — это отдельная история.

Шаграт торжественно воздел палец:

— А вот и нет! Картограф здесь как раз ключевая персона, из-за которой все закрутилось. Что было нужно Назгулам, вспомни-ка?

— Карта… карта Туманных гор… — непонимающе нахмурилась девушка. — Ну и что?

— А то! Наш северный дружок очень ловко нашел брешь в их методе ведения допроса: Уллах-тхар’ай в состоянии отследить ложь только в области вопросов, требующих прямого и однозначного ответа вроде «да» или «нет». Определить правдивость какие-либо сложных моментов, к примеру, описаний местности и прочего, им не под силу. Поэтому уставшим от бесконечных подделок бедным Зрачкам Всевидящего Ока не оставалось ничего другого, кроме как подстроить бегство картографа. Все очень просто: зверь, вырвавшийся из капкана, всегда устремляется к своему логову, а от охотника требуется лишь идти следом, никуда не сворачивая.

— Подожди-ка, постой, Шаграт-аба, — перебила его девушка. — Опять неладно выходит. Если все было именно так, то зачем же его засунули в десяток Горбага? Почему…

— Горбаг — это просто фитиль от бочки с таингуром, — терпеливо пояснил Шаграт. — Тот, кто комплектовал десятки, отлично знал о намерении Горбага дезертировать, и резонно предположил, что картограф рванет следом. И вот тут-то в игру должен был вступить десяток Дублука: именно ему, а вовсе не покойному Дагхуру предназначалась главная роль в операции. Причем, скорее всего, Дублук получил совершенно четкий приказ: ни в коем случае не мешать беглецам, они должны уйти. Горбаг — побоку, он уже не нужен, а вот наш приятель из Туманных гор непременно помчится в родные пещеры, не обращая внимания на ненавязчивый «хвост» из пары резвых и сообразительных ребят. Как только хитрый пачкун секретных документов юркнет в первый же лаз, рядом с ним обязательно должен оказаться некто с резцом и куском пергамента. После того, как все недостающие туннели, залы и переходы будут добавлены на существующую карту подземелий, Дублук сотоварищи преспокойно возвращается в Моргул и кладет добытые сведения на стол Назгулу, за что получает высочайшую благодарность, внеочередную «горку» и недельный отпуск. Все! просто как тряпка…

Девушка вздохнула, осмысливая цепочку рассуждений дядьки. Выходило весьма убедительно…

— Подло это как-то все! — ни с того, ни с сего вырвалось у лучницы, да так резко и уверенно, что она сама диву далась: что это на нее нашло? Шаграт же в ответ лишь невозмутимо пожал необъятными плечами:

— Тайная разведка, что ты от них еще хочешь! — хмыкнул он. — По мне, так из-за этого паршивца погибло столько славных ребят, что его давно в расход пустить пора, а не в игры играть… — на этом месте он, не сдержавшись, дернул изуродованной бровью. — Но им, конечно же, пхут-тха, виднее… а, впрочем, хрен с ними со всеми! — неожиданно широко улыбнулся сотник. — Я не для того у мертвяков столько лет пергамент с печатью выбивал, чтоб теперь обратно в их дела голову совать. Я же без них смог, вот и они без меня, глядишь — тоже проживут…

И он тихонько хохотнул, донельзя довольный немудреным выводом.

— А мне его жалко… — вздохнула Шара, но так тихо, что кроме нее самой никто не услышал.

— Ладно, что-то засиделись мы за полдень, — запоздало спохватился Шаграт, — Тебе ж еще отоспаться надо как следует: Лугдуш — мужик суровый, к нему лучше не опаздывать, так что брысь спать! И это… — он иронично взвел бровь —… желательно не в кухне.

Девушка благодарно улыбнулась, чувствуя, что веки опухших глаз действительно слипаются, словно засыпанные песком, и поспешила исполнять сказанное. Простучали вверх по лестнице ее сапоги, и все стихло. А молодой сотник, оставшись один, подошел к стоявшим в углу бочкам, снял кружку и сунул ее под краник, однако задвижку открывать не стал. Постоял, поразмыслил о чем-то и… вернул посудину на прежнее место.