Тропой памяти

Глава 26

— Какая мерзость! — промолвила Владычица, отведя, наконец, взгляд от Зеркала.

Она брезгливо повела рукой над водной гладью, и всё исчезло. В ответ на это гостья чуть улыбнулась уголками губ.

— Поверь мне, Владычица Золотого Леса, я тоже считаю историю моего, хм…, рождения отвратительной, но я думаю — не мне объяснять тебе, что Песнь Творения изменить невозможно…

Тут Галадриэль вздрогнула.

— …как и не повернуть вспять всего, что было после Неё.

Эти странные слова Галадриэль меньше всего ожидала услышать от нежданной гостьи. Несвойственная оркам манера речи, спокойный взгляд, уверенный тон больше напоминали эльфийских владык древности. Но несоответствие внешности и слов пришелицы вызвало у Владычицы только приступ раздражения.

— Не берись рассуждать о том, что тебе неведомо! Что ты можешь знать о Песни Творения, жалкое Искажение Замысла? — её презрению не было предела.

Спокойствие орчихи сменилось иронично-недоумённым выражением лица:

— Искажение? Ты говоришь — Искажение, Владычица? Я не буду сейчас предлагать тебе найти сотню отличий между нашими народами, просто задумайся: возможно ли, чтобы живое существо, настолько подвергнутое искажению, продолжало после этого существовать? Легенда о чародейском изменении облика и сути эльфов Морготом — это всего лишь игра на противоположностях. Как всё просто, светлейшая: красота — безобразие, доброта — жестокость, чистота — подлость… И лишь у Бессмертия нет противоположности, оба наших народа живут вечно.

— Что ты хочешь этим сказать, создание Тьмы? — нахмурилась Галадриэль.

— А то, светлая княжна, что никакого Искажения не было. Разве ты не видишь, что полной противоположностью прекрасного, мудрого, доброго и вечно живого существа будет уродливое, злобное и тупое мёртвое? — победно улыбаясь, девица развела руками, словно приглашая собеседницу посмеяться вместе с ней. Но та не разделяла такого веселья.

— Твоими устами говорит ложь Врага. Мне ведомы многие Его козни, и любимейшая среди них уловка — игра слов, зарождающая сомнения в душах внимающих Ему. Но не трудись понапрасну: меня не так легко запутать, у меня хватит сил бороться с чёрной волей Врага и насланными им наваждениями.

— Я — не его глашатай, и не говорю от Его имени! — красные огоньки зажглись в непрглядно-чёрных орочьх глазах. — С тобой, о Артанис Нэрвэндэ, дочь Финарфина, говорит всего лишь Шара, дочь Амрода! Прошу: не ищи подвоха там, где его нет.

Галадриэль пожала плечами.

— Допустим. Но тогда твои слова — всего лишь пустые домыслы. — Владычица изо всех сил старалась сохранять маску безразличного спокойствия, но пальцы сплетённых рук непроизвольно коснулись Нэина. И тут же ощутила лёгкий укол беспокойства, вспомнив, кто стоит перед ней. Конечно, кольцо Воздуха, одно их трёх эльфийских, невидимо для чужих глаз, но странное существо будто усмехнулось. Видит? Тревога Галадриэли усилилась. Зачем она здесь? Отгоняя эти мысли прочь, эльфийка продолжила: — В любом случае, я не желаю слушать твои глупости, создание Тьмы!

— Если ты так уверена, что всё это — глупости, почему же тогда волнуешься?

Галадриэль предпочла промолчать, и орчиха заговорила вновь:

— Нет, Артанис! — каждое упоминание настоящего имени неприятно тревожило Владычицу. — Это не глупости, и ты это понимаешь не хуже моего. Мы — такие же Дети Эру, как и Квэнди. Как и вы…

— Ложь! — вскричала Галадриэль, сжимая кулаки. — В Замысле этого не было! Не могло быть!

— Отчего же? Тебе ведомы замыслы Единого? Ты присутствовала при Сотворении Эа? — после этих слов гостьи ярость Владичицы Лориэна несколько улеглась. На такой вопрос ей нечего было ответить. В молчании слушала она неспешно падающие слова Шары.

— Я не стану говорить с тобой о Песни Творения, хоть и помню то время, ибо среди моих предков, как тебе известно, есть одна из Младших Айнур, Майя Мелиан… Побеседуем лучше о другом. Итак, ты не допускаешь мысли, что племя иртха появилось на Арте подобно Квенди и Атани. Тебе кажется, что Единый не мог создать такое уродство. Мы кажемся тебе безобразными, но открою тайну: многие черты вашего народа нам тоже кажутся странными и даже отвратительными. Но так ли уж важно, что мы не нравимся друг другу внешностью, обычаями и поступками? У Эллери и иртха изначально разные пути, не зависящие от нашего желания. Хочешь ты того или нет, но существование тёмного народа никоим образом не зависит от вас и наоборот. Нас вообще ничто не связывает… — тут Шара улыбнулась. — Кроме меня…

Последние слова орчихи вновь вернули мысли Галадриэли к той мерзости, что ей довелось увидеть в Зеркале. Почему-то эта картина глубоко впечаталась в память, засела занозой. И прокручивая видение снова и снова, Галадриэль постепенно убеждалась: это невероятное, невозможное существо — не только плод извращённого противоестественного союза орчихи и пленного эльфа, а и вправду потомок древних и славных домов Валинора и Дориата. А значит, было всё: и Майя Мелиан, и один из сынов буйного Феанора, да и сама она, Артанис Нэрвэндэ — дальняя родня…

— Я понимаю, что теперь, когда Средиземье охвачено войной, этот разговор неуместен, но подумай: не было ли ваше отвращение к иртха в прежние, давно минувшие времена единственной причиной их истребления? Тогда, в самом начале, когда вы только-только пришли в Сирые Земли? Когда нашим народам ещё нечего было делить? Впрочем, наверное, более всего этот счёт надлежит выставить для оплаты Оромэ и его своре… Вас-то тогда ещё не было.

— А теперь послушай меня, — тихо и грозно заговорила прекрасная Владычица Квэтлориэна, сцепив пальцы, точно сдерживая ярость: — Я ещё помню, что такое орочьи набеги. Точно звери, бросались они на нас, немногочисленных пришельцев с Запада. Их были сотни, тысячи… им было чуждо не только благородство, но и даже обыкновенная жалость, знакомая каждому живому существу… Ты говоришь: мы просто по-разному смотрим на мир… Но мы сражались с созданиями Тьмы не потому, что считали их отвратительными, а потому, что иначе мы бы просто не выжили! Поверь — на моих руках нет крови, пролитой для забавы!

— В эти земли, — голос Галадриэли сделался печален, — меня привела не ненависть к Морготу и его тварям, а любовь к своим братьям. Они дали опрометчивую клятву, вторя Феанору и его сыновьям… Тогда я уже знала, что их коснётся проклятье Валар, но я… я всё равно пошла вслед за ними, добровольно приняв жребий нольдор, думая о них, а не о себе… — тут Владычица невесело усмехнулась.

— Мне и ныне нет дороги на Запад, я связана с этой землёй и успела полюбить её за долгие века. Я потеряла здесь моего любимого брата: он погиб оттого, что сдержал данную им клятву помощи, отправившись за Звёздным Камнем. Я последняя из пришедших с Запада, кто остался в живых. И лишь теперь, наверное, я понимаю, что виной всем нашим горестям был не столько Моргот, сколько Камни Феанора… — Шаре показалось, что Галадриэль сама испугалась только что произнесённых ею слов: она метнула в сторону орчихи быстрый взгляд и тут же отвела глаза. Казалось, странная гостья ничего не заметила.

— Я вижу, светлая княжна, что ты не стремишься любой ценой оправдать свой народ. Что ж, тогда я отвечу тебе: я тоже не в восторге от своего племени, есть много такого, что мне трудно им простить. Может быть, после этого тебе станет проще говорить со мной. Я не стремлюсь к признанию моего родства с тобой, но ведь и во мне течёт кровь нольдор, даже более того — кровь неистового Феанаро. Немного забавно — проклятая дважды: с одной стороны — жребий нольдор, а с другой — ненависть Квенди.

Шара старалась говорить это в шутку, но Галадриэль, к её огромному удивлению, всерьёз задумалась.

— Насчёт жребия нольдор можешь быть спокойна: мне кажется, что на тебя он не пал. Мой народ никогда не вступал в браки с другими расами, поэтому точнее сказать не могу, но… Думаю, что распространяется он лишь на чистокровных нольдор…

— Кого ты считаешь «чистокровным», Владычица? Себя и Финрода — наполовину тэлери? Или несчастного Феанаро, что был рождён от государя Финвэ и Тайли Мириэль?

— Что означает «Тайли»? — игнорируя едкое замечание орчихи, Владычица удивлённо вскинула брови, услышав незнакомое слово.

— Тайли — это первое имя прекрасной Мириэль Сэриндэ, похитившей сердце светлого короля нольдор. Это имя она носила до того, как попала в Валинор, ибо была из тех детей, что Валар забрали из Утумно и опоили напитком забвения в садах Ирмо…

— Замолчи! — светло-зелёные рукава одеяния Владычицы Лориэна плеснули точно крылья. — Этого не было! Там не было никаких детей!

— Были. — неожиданно жёстко бросила Шара. — И знаешь: они были там счастливы. Я знаю, что ты ответишь: «Враг обманул их, извратил их души…» Ты ведь всегда отвечаешь так в тех случаях, когда возразить больше нечего? Но эти дети были такими же, как и все другие дети Арты. Они считали Мелькора своим Учителем, верили ему и… любили. Заставить полюбить нельзя даже взрослого, а уж ребёнка — тем более…

— Откуда тебе ведомо это? — только и смогла вымолвить поражённая Галадриэль.

— Я помню. Ведь у меня — часть их крови, помнишь? И я точно так же потомок народа Отступника — Эллери Ахэ, как и рода Финвэ. Нелепая игра судьбы… Но прошу: не считай это лишь плодом моего воображения! Да будет тебе ведомо: вначале у меня были серьёзные причины сомневаться в правдивости своих видений. И тогда я решила расспросить того, кто видел или хотя бы мог видеть этих… существ своими глазами.

— Как можно видеть то, чего никогда не было? — насмешливо фыркнула Галадриэль. — Да и кто из ныне живущих мог поведать тебе о событиях Предначальной Эпохи? О временах Пробуждения эльфов?

Странный взгляд… Пустота и горькая насмешка. Такой реакции она не ожидала… что? Что там на уме у этой орчихи, да поглотит её Тьма!?

— Об этом ты могла бы спросить мага Митрандира… — негромко ответила Шара.

Владычица напряглась, побелели сплетённые пальцы.

— Ты… — больше она не могла вымолвить ни слова, лишь глаза пылали светом Дерев Валинора, точно хотели испепелить на месте странное, непонятное, невозможное существо, пришедшее из Тьмы.

— …но сделать это, увы, невозможно. Я слышала, как друзья оплакивали его гибель в Морийских копях. Но сейчас — не о том… Так вот, Митрандир мог бы рассказать тебе о Том, кто старше всех ныне живущих под звёздами…

Белый шёлк лица меж двух потоков золотых волос. От бесстрастного спокойствия Перворождённой не осталось и следа. Гнев и страх, запоздалое понимание… Память услужливо подкидывает образ: столб тёмного пламени, недолгий бой… Неестественно медленно падающее тело Феанора, пронзённое огненным клинком… Багровый отсвет на побелевших от горя и ненависти лицах сыновей… На мгновение Владычица опустила веки, гоня прочь кошмар бессчетных веков. Орчиха… Да… она что-то говорит, кажется…

— …Я была у Него… — доносится, наконец, до слуха Галадриэли. — Он говорил мне о прошлых временах. О тех далёких веках, когда ещё стояло под солнцем и звёздами первое обиталище Первых из пробудившихся… О долине, полной тумана… о деревянном городе. Городе без стен, который вы называете почему-то Твердыней. О народе Эллери Ахэ, не знавшем злобы и войн, об их ясных глазах, в которых ни разу не отражался блеск стали… О добром и мудром Учителе Мелькоре и двух его Сотворённых: Артано и Курумо… Как они мечтали, как пели… Грустили и радовались, как они жили…

Пропасть под ногами… Нет! Этого не было… не могло быть! Зацепиться хоть за что-нибудь! Ведь всё это — всего лишь ложь…

— Всё это — всего лишь ложь! — спокойно произносит вслух Владычица. Ни следа, ни отголоска прежней мысли на прекрасном лице. Свет и покой. Насмешка. Где-то в глубине — тлеющий огонёк раздражения — и всё.

— Курумо — Майяр Ауле-Кователя, — с нажимом произносит Галадриэль. Точно удар.

Но гостья лишь с интересом щурится, чуть склонив голову набок, и почти незаметная улыбка трогает губы.

— Ты хотела бы поспорить с Барлогом, Владычица? Я бы рада отвести тебя к нему, но… — Выражение лица орчихи вновь меняется: открытый, прямой взгляд без малейшего намёка на иронию. Печаль в голосе… — …его больше нет. Я не знаю, способно ли пламя стать мёртвым, перестать жить — но, так или иначе, он покинул пределы Арты… И я — последняя, с кем он говорил. Может статься, что и вовсе единственная… Он подтвердил, что во мне течёт кровь Эллери Ахэ… А значит, то, что я помню и вижу — правда…

Шара пожимает плечами с виноватым видом. Словно извиняется…

— Я помню всё… Я могу назвать любое имя и описать любое место, известные хоть кому-то из моих предков. Что-то вроде памяти крови… А насчёт рассказа Барлога… У тебя, Артанис, есть прекрасный шанс испытать меня. Для этого тебе всего лишь нужно спросить о чём-то, что ты знаешь, и то, чего я, орк из Мордора, знать просто не могу. Хочешь проверить мой дар, Владычица Квэтлориэна?

— Да, хочу! — с неожиданным пылом восклицает Галадриэль, и её прекрасное лицо кривится в презрительной торжествующей улыбке. Сейчас… сейчас я задам тебе вопрос, на который Враг не мог нашептать тебе ответа! Тебе конец, тварь из Тьмы…

— Ты говоришь, что помнишь то же, что и я?

Утвердительный кивок, точно поклон.

— И Валинор?

Тот же ответ. Какая глупость! Я поставлю тебя на место, вражье отродье… Можно не трудиться придумывать сложные вопросы, всё равно: ты даже на простой ответить не сможешь…

— Что ж… Если твой дар действительно существует, тогда… Тогда ответь мне: какие глаза были у моего брата Финрода… или нет, лучше не так: в какой из битв Средиземья погиб мой отец? — торжеству нольдорской княжны нет предела. Лёгкая полуулыбка, пальцы довольно поглаживают сияющую ткань рукавов.

— Глаза твоего брата Финрода, или лучше сказать, Инголдо — были такие же, как у тебя, но более тёмного серого цвета, будто бы с серебряным ободком по краю зрачка… — орчиха отвечает, даже не задумываясь. Замешательство отражается на лице Владычицы, стирая тень предвкушения близкой победы. Инголдо… Имя, которое знали лишь самые близкие… Как? Откуда…

— А что касается твоего второго вопроса, — как ни в чём не бывало продолжает Шара, — то тут вынуждена огорчить. Твой отец, Финарфин, сын Финвэ, никогда не покидал Валинора, а, следовательно, не мог пасть ни в одной из битв в Сумрачных Землях. Вы расстались в гавани Альквалондэ, где он, устрашившись гнева Валар, повернул назад; ты же последовала за сыновьями Финголфина по льду Хэлкарэссэ. Более с тех пор вы не видели друг друга. Я знаю лишь прошлое, настоящее же — увы — мне неведомо. Надеюсь, что он и ныне живёт и здравствует в благословенной земле. Достаточно ли тебе сказанного мной, Владычица?

Галадриэль молчала, потрясённая ответом орчихи. Этого не может быть, ведь угадать такое невозможно. Угадать всё…

— Нет! — неожиданное упорство сквозит в голосе эльфийской княжны, словно ещё один вопрос и ещё один ответ могут что-то изменить. Слова рвутся с губ, но Шара останавливает её:

— Не забывай: я — твоя память, Владычица. Я не могу рассказать тебе о дальнейших судьбах тех, чьи пути некогда разошлись с твоим собственным. Поэтому можешь не спрашивать о гибели твоего брата Финрода Фелагунда: я могу лишь описать момент вашей последней встречи. С ним у меня нет прямого родства…

— К-как ты… — поражённо выдохнула Галадриэль.

— Не тревожься, Владычица, — поспешно заверила орчиха, не дожидаясь окончания вопроса. — Я не умею читать мысли, мой дар — иной… Я угадала случайно, поверь…

Тонкие пальцы эльфийской государыни нервно коснулись лба, отбрасывая прочь золотую прядь, выбившуюся из-под венца. Вздохнув, Шара встряхнула головой, отправляя за спину свои прямые угольно-чёрные волосы. Они стояли друг напротив друга: прекрасная эльфийская княжна в тонком серебряном венце и переливающихся весенней зеленью одеждах и безродная орчиха в простой длинной чёрной рубахе под клёпаным поясом, поперёк лба — широкая кожаная полоска, стягивающая волосы. Свет и Тьма. Золото и уголь. Несмерть и нежить. Враги. Родня.

— Ты убедилась, что я не лгу, — промолвила, наконец, Шара. — Убедилась ещё раз, Артанис Нэрвэндэ. Может быть, ты хоть теперь поверишь мне… «…Поверишь созданию Тьмы… Разговор с канувшим в небытие Духом Огня… забытый народ Отступника… сам Отступник, умеющий любить и творить… и те двое Майя: дети его духа и помыслов — Таирни… Порывистый Артано… Старательный Курумо… Таирэн Ортхэннэр и Сэйор Морхэллен… — незнакомые, чуждые слуху имена всплывают отголосками прекраснейшей из песен, тонкой, едва различимой нитью вплетая новые образы в гобелены Вайрэ… — Всё это было. Всё…»

Почему-то она зацепилась именно за имена Майяр Отступника. В том, что это — его Майяр, она уже не сомневалась. Пусть… пусть даже и так. Сгинувший народ — неважно. Отступник… Всё это — потом… Артано… Курумо… братья. Пламя — один, лёд — другой. Вечный противовес друг друга… Чёрный и Белый…

— Что-то по твоим рассказам, — прищурилась на собеседницу Галадриэль, — точнее, по словам Огненного Бича все были такими добрыми — просто чудо! Ты только погляди на того, кто ныне сидит в Мордоре! Его доброта безгранична, вне всякого сомнения! — слова сочились таким ядом, что, казалось, должны убивать на месте.

— Он и вправду достойный ученик своего… Учителя! — последнее слово Галадриэль точно выплюнула, заставив орчиху вздрогнуть. — Он хорошо усвоил его уроки… Его чёрная воля разрушает всё, к чему Он прикасается, Его орды уничтожают на своём пути всё живое! Смерть и тлен поселились в захваченной Им башне, носившей некогда имя крепости Восходящего Солнца. Чёрные тучи застилают небо, и нет спасения этой истерзанной земле, зияющей ранами, что Он нанёс ей! Тьма, пришедшая с Востока, уже накрыла ненавидимый Им Гондор, край наследников Анариона. Всюду — вражьи шпионы, сеющие страх и недоверие… Знаешь, мне непонятно такое добро! — Глаза Владычицы Лориэна сверкали от гнева. Налетевший ветерок развевал её прекрасные волосы, а лицо сияло светом Амана. Грозен был её облик: Артанис Нэрвэндэ, светлой княжны нольдор, достойной наследницы дома Финвэ. И Шара отступила на шаг перед светлой мощью, вскидывая руки, чтобы защитить глаза от слепящего сияния.

— Мне тоже… — голос лучницы звучал по-прежнему на удивление спокойно, даже когда Артанис-Галадриэль приняла свой истинный облик. — Я понимаю твой гнев, о, дочь Финарфина! Но мне ведомо то, что сокрыто от тебя. Я видела того, кто сейчас сидит в Барад-Дуре и шлёт на битву неисчислимые рати; того, кто затопил тьмой и кровью всё Средиземье… Нет, я не имею в виду то, каков он теперь — я помню его совсем другим, поверь… — в голосе Шары явственно звенело отчаянье. — …то, каким он был тогда, во времена, называемые вами Эпохой Пробуждения. Он умел радоваться и любить, он смеялся и пел, творил и рассказывал чудесные истории. Да, он потерял всё, что было дорого его сердцу: Учителя, дом, Эллери Ахэ — всё то, чем жил. И ни ты, Владычица, ни я — хвала Тьме — не знаем, каково это для Майя, но… Боль всегда остаётся болью, что для Айнур, что для Старших, что для Младших — она знакома любому существу, имеющему сердце, но она не способна была сделать его таким… Я могла бы понять жажду мести, ненависть к Могуществам Арты, и любой связанный с этими чувствами отчаянный шаг. По крайней мере, поиск виноватых — это естественно. Но… я не знаю, как это объяснить… Он изменился целиком и полностью, до неузнаваемости. Тот, кого я помню, и тот, кому я присягала: это два разных существа, не имеющих друг с другом ничего общего! В нем самом нет ничего от прежнего Таирэна Ортхэннэра. Ты слышишь — ничего! А значит, кроме отчаянья, скорби и боли было что-то ещё; то, что ввергло в пучину злобы, алчности и бессердечия некогда юного и прекрасного Майа Гортхауэра. Как он стал тем, что он теперь? Что превратило его в Чёрный ужас Средиземья? В Саурона? Барлог не смог дать мне ответа…

Шара в изнеможении уронила голову на грудь. Бессильно повисли руки.

Молчала Галадриэль. Лишь лёгкий ветер шуршал золотыми листьями над её головой. Да и что бы могла сказать Дева Нольдор, Владычица Золотого Леса стоящей перед ней девчонке-орку, хранящей память бессчётных веков. Артанис стояла неподвижно, будто мраморная статуя искусной работы, но сомнения терзали её душу: слишком много знает эта орчиха, и многое из того можно знать, только увидев. Неужели было: и неведомый народ, и «добрый» Мелькор — заклятый Враг, Моргот; и тот, иной — ещё не Саурон, не Некромант, а просто — юный, счастливый, по-детски очарованный звёздами, цветами, звуками и запахами юного новорождённого мира? Но тотчас же поднялась в сердце волна застарелой боли: это Он заточил в подземелье и убил её брата… это Его Учитель отправил дух её деда в Чертоги Мандоса… и в битве с Ним пал Гил-Гэлад, последний из рода Финголфина! Нет ему прощения! Ни прощения, ни оправдания… У Бессмертных долгая память, и раны, нанесённые душе, у них не зарастают никогда…

Кажется, Шара поняла, какая буря бушевала сейчас в душе прекрасной эльфийской княжны, дочери Финарфина. Показное спокойствие не могло обмануть этих глаз, пронизывающих глубь времён. И девушка со вздохом опустила голову.

— Я чем-то ранила тебя? Прости, Владычица Артанис. Прости, что напомнила тебе о прошлом и сокрытой в нём боли. Будь моя воля, я бы искренне желала, чтобы всего этого никогда не было! Чтобы вновь возвратившись в Заморье, ты нашла бы там то, что потеряла под неприветливым солнцем Сумрачных Земель! Чтобы проклятие вашего рода больше не властно было над тобой и теми, кого ты любила… Прости… Я… я сейчас уйду. Я не стану тревожить твой покой…

Слёзы, навернувшиеся было на глаза Галадриэли, мгновенно высохли при последних словах Шары.

— Далеко ли? — иронично спросила она, видя, как орчиха поправляет плащ, собираясь уходить. — Ты что: всерьёз думаешь, что я позволю тебе уйти после того, как ты побывала в самом сердце Золотого Леса?

Присутствие духа полностью возвратилось к Владычице.

— Ты вправду считаешь, что тебя кто-то выпустит отсюда? Чтобы ты смогла передать Врагу всё, увиденное здесь? Видимо, ты недооцениваешь меня…

На по-орочьи смуглом лице Шары испуг сменился сначала удивлением, а под конец тирады — и вовсе досадливым равнодушием. Позабыв о самом существовании каких бы то ни было правил этикета, она уселась прямо на траву, скрестив ноги. Галадриэль без малейших признаков дружелюбия наблюдала за ней и никак не могла понять, что удерживает её подать знак стрелкам. А странная орчиха тем временем заговорила медленно и негромко, как говорят с непонятливыми детьми.

— Так, ладно. Нарушение законов гостеприимства я ещё могу понять: война и всё такое… Кроме того, моё присутствие тебя крайне раздражает и наводит на некоторые несвойственные тебе мысли, в основном, из разряда сомнений. Это ясно. Но почему бы тебе попросту не вышвырнуть меня вон?

— Гостеприимства? Не льсти себе! Да ни один орк никогда не будет гостем этих заповедных чертогов! — голос Галадриэли возвысился и зазвенел, подобно стали. — Да будет тебе известно: прошедшего тайными тропами Лориэна ждёт скорая и неотвратимая смерть. Ты правильно сказала — сейчас война. Даже друзья могут попасть сюда лишь с завязанными глазами, а уж враги… Как сама думаешь?

Короткий смешок орчихи заставил Владычицу опешить. Она смерила взглядом непочтительную гостью, и поняла: Шара тряслась от еле сдерживаемого смеха. Поймав на себе удивлённо-брезгливый взгляд Галадриэли, она поспешила объяснить причину веселья:

— Но… но ведь ты сама-то знаешь все эти ваши тайные тропы! — взмолилась Шара, глядя снизу вверх. Для этого ей пришлось запрокинуть голову: разница в росте между стоящей эльфийкой и сидящей на земле орчихой была более чем существенна. Заметив, что выражение лица хозяйки не изменилось ни на йоту, девушка быстро продолжила:

— Послушай, Владычица! Хочешь ты того или нет, но я прекрасно найду сюда дорогу даже с завязанными, как ты говоришь, глазами, ибо я владею твоей памятью; памятью королевы, прекрасно ориентирующейся в своих владениях. Это просто есть и было бы в любом случае. Неважно, побывала бы я в Лориэне или нет — ведь твоя память всегда со мной…

— Я знаю, в каком случае этого бы не было, — грубо оборвала её Галадриэль, скрестив руки на груди. — Пара стрел моей стражи была вполне способна избавить меня от твоего общества, а Лориэн — от потенциального шпиона. Жаль, было бы намного лучше, если б это произошло у Южных Врат.

— А теперь? — негромко спросила Шара, склонив голову набок, точно оценивала смысл слов Галадриэли. — Что теперь, Владычица? Позовёшь стражу и прикажешь стрелкам спустить тетиву? Ты ещё не устала проливать кровь сородичей, Артанис Нэрвэндэ, мать матери моего отца?

Вместо ответа Галадриэль резко выдохнула, и, бросив полный ненависти взгляд на орчиху, направилась к Чаше. В тусклом серебре водной глади тотчас же проступило её собственное отражение. Больше ничего. Молчала древняя эльфийская магия, запутавшись в хитром переплетении судеб созданий Арды. Молчала Шара, ожидавшая повелительного взмаха узкой ладони и неотвратимо точного выстрела. Молчала Галадриэль, в нерешительности застывшая над пустым Зеркалом, не в силах понять, что удерживает её отдать приказ лучникам.

И Шара медленно поднялась с земли и тихо преодолела пять шагов, отделявших её от собеседницы. Пять шагов тишины…

— Конечно, ты можешь убить меня, Владычица… — шёпот лучницы невольно заставил эльфийку прислушаться. — Но я должна сказать тебе две вещи. Первое: мне очень бы не хотелось умирать от руки собственной прабабки — это пошло. И второе: Врагу очень пригодился бы мой дар, будь ему о нём известно. Однако моей матери, Злой Траве, удалось скрыть его от Всевидящего Ока. Когда началась война, мне было всё труднее скрывать свои странные способности, но я слишком хорошо знала, какая судьба ждёт меня в случае раскрытия тайны. И в какой-то момент я просто ушла. Я слишком презираю соглядатаев, и надо ли говорить, что ни за какие блага я не согласилась бы стать одной из них.

О том, что ее ищут Назгулы, Шара упоминать не стала: зачем? Сочувствия у Владычицы это все равно не вызовет, а вот подозрения усилит. Равно как и желание прибить непрошеную гостью до того, как та успеет попасть в лапы к Зрачкам Всевидящего Ока. Не нужно… не нужно об этом говорить, тебя это не касается, Владычица. Ты… веришь мне?

— Уходи… — не оборачиваясь, хрипло бросила Галадриэль.

— Спасибо, Высокая! — низко поклонилась Шара.

— Уходи!!! — от прорвавшегося наружу крика, казалось, содрогнулись золотые кроны мэллорнов, и через сонный лес пронёсся лёгкий морской ветер.