Тропой памяти

Глава 27

— А, пхут-тха! — в сердцах выругался Гуфхат и с размаху пнул окоченевший труп очередного «принявшего силу». Еще двое ребят с нашивками дол-гулдурских погранцов отвлеклись от тормошения падали и посмотрели на товарища по несчастью с пониманием, но промолчали. Зато не стал молчать десятник Рагхат.

— Чего орем? — хмуро поинтересовался он. От вони полуразложившихся трупов его тошнило, что, естественно, добродушия не прибавляет.

— Дык это… — от возмущения погранец подпрыгнул на месте. — Дзарт-кхан, тут же ни одного нормального жмурика нет, гнилье одно!

— Вижу, не слепой… — скривился Рагхат.

— А чего же… — осмелел еще один. — Зря, что ли сюда тащились, а, дзарт-кхан? Нас же в Дол-Гулдуре ждут с этими дохлыми, а мы что? На хрена такая экспедиция, что с нее толку, а, дзарт-кхан?

Десятник оглядел всех неприязненным больным взглядом сквозь нарт-харуму.

— А еще на одном доспехов нет! — радостно сообщил третий боец, самый дотошный и наблюдательный. Рагхат насторожился было, но тут же устало отмахнулся:

— Ну, значит, кто-то чужой прибрал, либо свои утащили… — буркнул он. — А один, потому что остальные хорошо стрелами приколочены, либо загажены — чего тут особенного?

— Вот зверье… — сплюнул Гуфхат, тот самый парень, что пинал останки урук-тха’ай. — Гляди, железку они прихватили, а мертвых здесь бросили, даже шарух остригать не стали… уроды.

— Точно! — с негодованием поддержал его второй, — это же насколько скотиной быть надо, чтобы последней чести мертвым не оказать! Побросали словно дерьмо, и ушли… Как будто сами никогда не подохнут!

— Во-во! — снова подключился третий. — Эти твари вообще хуже тарков, хуже йерри: даже вороны ими брезгуют…

— Тихо! — поморщился Рагхат. — Разорались тут… На Назгула орите, раз такие смелые. А ты, Гуфхат, завязывал бы уже гнилье пинать, сапоги пожалей — новых не дадут.

Чересчур далеко зашедший в праведном гневе погранец внезапно остановился и с непередаваемым отвращением посмотрел на носки своих сапог. Схватил пригоршню снега и принялся яростно протирать обувь. Двое его товарищей переглянулись, и, не сговариваясь, дружно последовали его примеру. Десятник удовлетворенно ухмыльнулся — это был его шанс слинять. Экспедиция к Полуденным Вратам окончилась неудачей, это стало ясно еще полчаса назад, так что займитесь пока чем-нибудь, ребята, а батька Рагхат думать будет.

«Батька Рагхат» на самом деле по возрасту на эту должность не совсем годился, было ему от силы восемьдесят шесть, поэтому называл себя так исключительно сам и исключительно про себя. Это всегда помогало сохранить лицо в ситуациях, подобных сегодняшней.

Стремясь оказаться подальше от застоявшегося смрада гниющих тел, Рагхат неспешным шагом пересек плато, обошел навал камней — память недавнего обвала, устроенного воинами клана ледяной Волчицы, и вскоре уже взбирался по одному из горных отрогов. Выходило у него ловко, несмотря на то, что камни были припорошены снегом и металлические набойки скользили по ним словно масло — по сковородке. Впрочем, подобные таланты в Мордоре не редкость — если только вы не степняк, конечно.

На высоте локтей тридцати десятник остановился, с наслаждением втягивая морозный зимний воздух, и оглядел окрестности. Невдалеке, сразу за злосчастным плато, лежала черная щетка леса, а еще чуть подальше на юго-юго-запад возвышался окруженный кольцом стен скальный бастион Ортханка. Нет, ну до чего же на главную башню Луугбурза похоже: меж четырех клыков вершины только Кургузу не хватает! При воспоминании о священном символе родины в голову немедленно полезли и мысли о Девятке Уллах-тхар’ай, и молодой десятник ощутил нечто вроде зубной боли — в конце концов, не кому-то левому, а именно ему, Рагхату, придется отчитываться перед Назгулами о неудачной экспедиции, ибо мстительный и трусоватый Уфтхак непременно переведет стрелки. А Назгулу, в общем-то, все равно, кто на самом деле виноват, поэтому он начнет злиться: он и спокойный-то не подарок, а взбешенный — и вовсе пакость. Словом, если прямо сейчас не произойдет чудо…

И тут чудо произошло. Духи предков услышали ворчливую мольбу своего непутевого сына: по дороге мимо леса быстрым шагом, почти что бегом, ходко двигались… урук-тха’ай. В первое мгновение десятник старательно протер глаза, но видение не исчезало. Дураком Рагхат не был, поэтому при виде бегущего на ловца зверя испытал смешанные чувства: облегчение оттого, что не нужно будет тащить в Дол-Гулдур никуда не годные вонючие трупы и сожаление по поводу того, что три десятка урук-тха’ай экспедиционному отряду погранцов явно не по зубам. Рагхат невесело хмыкнул: сострадание у духов, разумеется, наличествует, но и чувство юмора, видимо, тоже, и весьма своеобразное притом. Кажется, выхода нет…

Перед тем, как спуститься назад в долину, Рагхат сделал еще одну вещь, а именно: извлек на свет продолговатый сосуд легкого металла, и, направив его строго вверх, основанием ладони сбил запаянную оловом крышку.

Теплый южный ветерок, преодолевая сотни лиг вверх по Андуину, шевелил нависающие над водой заросли сухого камыша, но сил у него оставалось совсем немного, а тепла — и того меньше. Длинные полые стебли терлись один о другой с крайне неприятным звуком, напоминающим шипение змеи. Или…

Торчащий на берегу дозорный без особенного удовольствия обернулся назад, туда, где в прибрежной низине, надежно укрытой наволоком тумана, чернело огромное чешуйчатое тело крылатого звероящера. Во влажном воздухе железистый запах твари распространялся особенно сильно, так, что невольно казалось, что она совсем рядом. Впрочем, звероящер-то как раз испугать мог если только размерами, и опасность представлял тысячекратно меньшую, нежели ее седок. Вот любопытно: а что на задании делает Назгул? На юге война идет, между прочим… нет, что они сами в битве участвуют если только в качестве поддержки с воздуха — это и троллю понятно, но все равно: этот-то что в Дол-Гулдуре забыл? Хм, если уж на то пошло, то мог бы вообще-то на своей зверюшке и сам за драгоценными жмуриками слетать, если так уж нужны. Воодушевленный этой дерзкой мыслью, дозорный еще раз высунулся из кустов, дабы зрительно оценить расстояние отсюда до Ортханка, равно как и с целью убедиться, что звероящеру потребовалось бы не более часа лету в оба конца, но тут заметил в невообразимой дали струйку черного с проседью дыма. Вот дрянь! — и дозорный стремительно исчез в заиндевелых кустах.

— Дзаннарт-кхан! Дзаннарт-кхан! Вижу дымовой сигнал на том берегу Бугзугая! Направление юго-западное, расстояние порядка двух десятков лиг…

В этот момент торопыга с разгону налетел на что-то живое и уже приготовился извиняться, но получил сильный толчок в грудь и с размаху уселся в припорошенную снегом траву.

— Тихо! — прошипел на него ушибленный, поднося палец к губами. — Слышишь или нет? Там, на реке?

Обиженный боец начал подниматься с земли, но тут действительно различил в близком шуме реки посторонний звук: что-то ритмично шлепало о поверхность воды.

— Что это? — знаками спросил он.

— Весла, — последовал столь же беззвучный ответ.

Стараясь не шуметь, оба иртха протиснулись сквозь трескучий промерзший ивняк и оказались на береговой круче.

Над черной речной гладью стелился низкий свинцовый туман. С высоты берега он казался особенно плотным и зловеще вязким, и где-то за этой пеленой раздавался уже знакомый плеск. Звук во влажном ночном воздухе распространяется отлично, теперь было совершенно ясно, что неведомые гребцы приближаются к тому самому месту, где засели иртха. Путников уже ждали: едва лишь в редеющих клочьях тумана показались очертания трех странных птицеподобных лодок, с кручи засвистели стрелы. Аккурат напротив этого места Бурзугай делал изгиб, так что течение неумолимо прижимало легкие суденышки к скальному левому берегу. Короткие, не имеющие уключин весла, будучи закреплены в высоких бортах, размах имели ограниченный и меньше всего подходили для маневров на бурном участке реки. Казалось, что у путешественников нет ни единого шанса: их либо разобьет о скальный выступ, либо найдет смерть от черной стрелы. Но тут произошло необъяснимое: фигуры гребцов, только что отлично видимые на фоне светлого дерева, попросту исчезли! Не веря глазам, дол-гулдурец дал отмашку на второй залп. Стрелы застучали по палубе, но если даже в лодках кто-то и был, то ничем не выдал своего присутствия. Очень мешал туман. Пока дзаннарт-кхан озадаченно соображал, к чему и откуда посередине реки ночью появились три пустых лодки, и почему стих плеск весел, течение снесло суденышки под берег, туда, где вода за сотни сезонов весеннего половодья успела выточить ложбину в скале. Одна за другой, поймавшие прижим лодки скрылись под защитой нависающего берега. Командир засевших в кустах стрелков выругался и поднял над головой скрещенные запястья. Туман над Бурзугаем стоял такой, что даже этот жест с расстояния в несколько локтей увидели не все, но пустые лодки под обрывом выцеливать перестали. В конце концов, пустые посудины могли нарочно пустить для отвода глаз, а тем временем живой и настоящий враг спокойно проскользнет в тумане незамеченным.

Отряд еще довольно долго просидел не берегу в ожидании — не проплывет ли еще кто-нибудь? — но даже зорким лучникам не удалось рассмотреть ничего, кроме тумана. Плеск весел больше не повторялся, все казалось вымершим — даже вынесенные из промоины пустые лодки-обманки, стукаясь друг о друга, чинным гуськом благополучно ушли на стремнину и вскоре затерялись вдали. Тишину нарушал лишь шум воды на перекате да свист ветра в кустах и жухлом разнотравье. Теперь уже многие сообразили, что виной всему оказался, по-видимому, «белый шум» — именно он заставил услышать плеск весел в ночи. Но не успел раздосадованный сотник отдать долгожданную команду «отбой», как в вышине раздался до омерзения знакомый свистяще-воющий звук, хлопанье кожистых крыльев, а вслед за этим огромная черная тень спикировала вниз, заслоняя редкие звезды. Железистая вонь сделалась нестерпимо резкой, глухой удар приземлившейся твари сотряс обледенелые кусты. Дзаннарт-кхан очнулся от столбняка первым и, придерживая й’танг, побежал к месту посадки.

Крылатый звероящер находился явно не в духе: когтистые лапы загребали мерзлую землю, выдирая клочки каких-то корешков, а зубчатый хвост неистово хлестал из стороны в сторону, расшвыривая стебли камыша. Видя это, дол-гулдурец поспешно отступил на безопасное расстояние, и лишь после этого вскинул руку:

— Хасса, уллах-тхар!

В ответ послышалось пронизывающее сопение, голову охватило кольцо давящего холода. Стараясь ничем не выдать своего недовольства по поводу принятого у уллах-тхар’ай общения с подчиненными, сотник глубоко вдохнул и постарался расслабиться. В конце концов, умение Назгула копаться в мозгах отчасти полезно в ситуациях, подобных сегодняшней — можно ничего не говорить, дух-смерть сам прояснит все необходимые детали.

Так произошло на этот раз. Выцепив в открытом сознании образ пустых лодок, Назгул прошипел нечто вроде проклятия. Мозг иртха пронзила резкая боль, он схватился за виски и, не удержавшись, рухнул на колени.

— Болван!!! — прогремело в голове. — Ты посмел упустить их!

Собравшись с силами, орк выстроил в мозгу более-менее связный ответ:

— Лодки были пусты, господин. Ни единой живой души! Их засыпали стрелами, но крови я не видел, равно как убитых или раненых. В лодках никого не было!

— Тварь ранена, — возразил голос мертвеца. — И подстрелили ее с воды, с одной из этих лодок. Будешь утверждать, что никого не видел?!

Словно бы в подтверждение этих слов затихший было звероящер снова принялся расшвыривать кусты ударами тяжкого хвоста.

— Никого, господин Назгул, клянусь памятью предков! Может быть, это был особенный враг, которого не могут увидеть живые глаза? Я всего лишь обычный воин-иртха, а не могучий шаман… Возможно, это чары йерри…

Хватка немного ослабла: это разгневанный Назгул начал успокаиваться.

— Избавь меня от своих домыслов, болван… — устало прошелестел голос. Как показалось сотнику, в нем звучала досада. Некоторое время уллах-тхар стоял, не шевелясь и не издавая звуков: мертвец и мертвец — очевидно, погрузился в размышления. Воспользовавшись наступившей передышкой, дол-гулдурец поднялся с заснеженной земли и торопливо отряхнул колени. Несмотря на все неприятности, ему очень не хотелось думать, что безмолвный диалог и позорное падение видел кто-то из ребят. Особенно этот глазастый, как бишь его? — ну, неважно. Тот, который сегодня что-то про дымовой сигнал кричал… а, пхут-тха!

Лицо сотника скривилось. Ай, уллах-тагор, вот ведь еще напасть с этим дымом. Означать это может только то, что у экспедиционного отряда, о котором писал Уфтхак, произошли серьезные неприятности… Вот ведь уроды — этого придурка Рагхата за дерьмом и то нельзя послать! Нда-а, ситуация отвратительная, но Назгулу лучше сообщить о ней прямо сейчас: в конце концов, это была его идея с трупами урук-тха’ай. Коготь большого пальца скользнул за ворот, привычно запутался в тесемке амулета: ну, уллаг’ин шабух’ай нартагуз…

Зазвучавший в голове голос до глубины души потряс сотника своим безразличием.

— Забудь про тварей Кхуру, — отмахнулся Назгул. — Сейчас самая главная задача — это изловить невидимок на эльфийских лодках. Скажи своим баранам, что мы отправляемся по следу. А если точнее, то не мы, а вы… у меня есть другие дела. Понял?

— А… да, конечно, уллах-тхар-сама.

Беглецов удалось настигнуть лишь на третьи нах-харума пути, да и то благодаря наличию водопада. Скорость лодок неизмеримо выше скорости передвижения по берегу, но сколь бы умело не управлялись невидимки с веслами на шиверах, но оскаленная пасть Рэроса, его мощный слив и семнадцать локтей свободного падения не преодолеть ни одному судну. Так что выход у путешественников один: сняться с реки, обнести водопад, а уж за ним снова встать на свободную воду. При этом гребцы провозятся достаточно долгое время, вполне достаточное для того, чтобы погоне удалось сократить проигранное расстояние вниз по течению Бурзугая.

Дол-Гулдур был единственной крепостью иртха, расположенной за пределами Унсухуштана. Так уж вышло, что именно бывшая резиденция Гортхара-Изгнанника в Чернолесье оказалась последним из оплотов его былой власти над Эрегионом и Северным Арнором, которому не суждено было пасть ни во время Дневной Войны, ни после ее окончания. Четыре с лишним тысячи лет лесная застава отражала и редкие набеги героев-одиночек, и удары объединенных сил йерри и сухну, умудряясь не просто существовать в непролазных чащах, но и весьма успешно пощипывала перья своим остроухим соседям. Именно по этой причине Дол-Гулдур очень сильно отличался от любой другой заставы, как численностью гарнизона, так и его качественным распределением: из полутора тысяч погранцов треть составляли лучники — неслыханная роскошь для бедного деревом Унсухуштана! Впрочем, назвать дол-гулдурцев погранцами не поворачивался язык: не привыкшие ждать помощи из Страны Восходящего Солнца, практически изолированные от нее и установленных Харт'аном Гортхаром порядков, вдали от пристального взгляда Зрачков Всевидящего Ока, иртха Чернолесья оказались предоставлены сами себе и постепенно превратили древние развалины в город-государство. Рубежи при этом они охраняли исключительно свои, главным из которых, без сомнения, являлась необозначенная по сю пору граница с владениями эльфийского короля Трандуила. Древнему владыке такое соседство не давало покоя уже на протяжении тех же четырех тысяч лет, и он нет-нет, да и вспоминал о торжественном обещании раздавить гнездо нечисти. И хотя подданных у Трандуила после Дневной войны осталось с горстью кукиш, лесные стрелки то и дело уничтожали дозорные отряды иртха. Дол-гулдурцы платили остроухим той же монетой, во прочем же жили уединенно, из чащи дальше опушек не совались — благо что и гости из-за дурной славы здешних лесов в Чернолесье забредали нечасто. Но при всей этой вольности да независимости подразумевалось, что Дол-Гулдур признаёт власть Харт’ана Гортхара и по первому же зову обязан оказать помощь войскам Унсухуштана. Впрочем, до недавнего времени все это было не более чем неписанным уговором: давним, а потому всерьез ни к чему не обязывающим. А лет пятьдесят-семьдесят тому назад жизнь в Лесной твердыне коренным образом переменилась: Отец Ночного народа вспомнил-таки о забытом духами городе-государстве как о части своих земель. Из-за Черных гор, из-за Рунного моря потекли в тихое Чернолесье воины со щитами и стягами, украшенными изображением Рассветного Ока, да не простые, а сплошь большое начальство. Говорили о грядущей войне, о едином кулаке, что надлежит собрать Ночному народу для нанесения удара по ослабленному безвластием Арнору… Потом Назгул в эти края зачастил, потом была экспедиция в Туманные горы и еще несколько вылазок. А вот теперь, на седьмой месяц от захвата цитадели Осгилиат и начала войны с Гондором, и для Дол-Гулдура нашлась работа.

Жалкий экспедиционный отряд под началом надоевшего всем сотника Уфтхака, так напугавший две седмицы назад аборигенов в Туманных горах, составлял около трети того войска, что ныне двигалось к Рэросу по левому берегу Бурзугая. Впрочем, и задание оказалось на сей раз посложнее, не предыдущему чета: перехватить на Андуине возможную помощь из Лориэна. Причем, сказано это было так, что слово «возможная» не грех бы вовсе опустить: очевидно, что численность отряда и время его появления были известны Назгулу с самого начала, просто по каким-то своим причинам мертвец выдавал бойцам ценные сведения неохотно и маленькими порциями. Именно поэтому подоспевшие к обносу ладей дол-гулдурцы вначале не поверили своим глазам и принялись грешить на усталость и кривое плетение нарт-харумы: вместо полусотни эльфийских лучников на берегу копошились восемь каких-то оборванцев — в равном количестве взрослых и детишек, и даже один остроухий среди них затесался!

Пока народ остолбенело молчал, отходя от двенадцатичасового марш-броска, и тупо созерцал «грозное воинство лориэнское», Назгул, не мудрствуя лукаво, устроил, что называлось, «единовременную прочистку мозгов». Из его безмолвной, но содержательной речи сделалось ясно, что разношерстная компания — и есть те самые невидимки, что столь ловко проскочили под носом бдительных дол-гулдурцев на повороте Бурзугая три нах-харума назад. Четыре мелкорослых существа, вначале принятые иртха за человеческих детишек, по словам Назгула оказались наиболее ценными членами маленького отряда — именно их необходимо было взять живыми. Многим подобная постановка вопроса показалась странной, но спорить со Зрачком Всевидящего Ока, понятное дело, никто не стал: после того, как под кольценосным мертвецом подстрелили верного звероящера, тот сделался совершенно невыносим.

Меж тем маленький отряд лориэнских шпионов суетился, перетаскивая вещи и лодки. Лучшего момента для нападения и не сыскать — все заняты нудной работой, и вряд ли окажут серьезное сопротивление. И Уфтхак отдал приказ — вперед. Лучники заняли позицию на склоне. Десять дол-гулдурских погранцов быстро заскользили вниз по травянистому склону к реке, намереваясь в буквальном смысле свалиться как снег на голову. Но прежде чем они успели сцепиться с беглецами, на арене появились новые действующие лица — огромные длиннорукие воины в стальных доспехах и с огромными тяжелыми тесаками.

— Твари Кхуру! — застонал Уфтхак. — Пхут-тха-а-а, как не вовремя-то!

Урук-тха’ай действовали быстро: двое из них схватили по недомерку и отбежали подальше. Еще двое сцепились с высоким черноволосым сухну, но тот был ловок: одному снес голову, второго рассек ударом снизу. Впрочем, это ему не помогло, тварей кхуру было явно больше, чем тот смог бы изрубить за один раз. Но для дол-гулдурцев ситуация складывалась скверно: легкая добыча превратилась в трудную, теперь эльфийских детишек — или кто они там? — предстояло отобрать не только у самих лориэнцев, но еще и у урук-тха’ай. Сотник подал знак лучникам. Три стрелы сразу впились в сухну, еще одна сразила в глаз тварь Кхуру. А тут уже и десяток дол-гулдурцев достиг берега и принялся рубить незваных гостей.

— Мелких, мелких хватай! — орал Уфтхак, но его никто не слышал. Вернее, слышать-то слышали, а вот выполнить пока что не могли: бешено извивающиеся пленники находились в руках урук-тха’ ай, и подобраться к ним можно было бы, только перебив весь отряд. А тут еще утыканный стрелами сухну продолжал яростно отбиваться, разя всех без разбора.

— Заговоренный он, что ли, а, дзаннарт-кхан? — жалобно протянул парнишка-стрелок, снова натягивая тетиву анхура. — На ежа уже похож стал, а чего-то все не падает никак! Чего делать, а?

— Продолжать стрельбу по тварям Кхуру, — распорядился Уфтхак, жадно следя за ходом боя. — Хрен с ним, с сухну, все едино подохнет. А этих надо всех под корень.

Дол-гулдурцы несли пугающие потери: из десяти первых бойцов уже никого не осталось в живых, все они нашли смерть под клинками Принявших Силу. Из самих же тварей Кхуру погибло всего пять. Израненный, еле живой сухну получил еще одну стрелу от упорного дол-гулдурского парнишки и, зашатавшись, сполз, наконец, по стволу дерева на землю. Но облегченно вздохнуть над этим событием Уфтхак не успел, ибо урук-тха’ай, которым теперь никто не мешал забрать эльфят-пленников, топотливой рысью побежали прочь. Сотник пограничной стражи понял, что происходит, подпрыгнул на месте, и, рявкнув «За мной!», бросился в погоню первым. За ним с храгами наголо неслись стрелки.

— Догнать, отобрать мелких! — орал Уфтхак на бегу. — Не стрелять, они живыми нужны!

Ноги у Принявших Силу были длиннее, да и отряд Уфтхака не успел отдохнуть от долгого пешего перехода. Догнать их в чистом поле не удавалось, стрелы бы как раз решили проблему, но сотник был прав: мелкий живой груз замыкающие из отряда Кхуру взгромоздили себе на спины наподобие заплечных мешков, прикрыв ими все возможно уязвимые места. Сотник был готов землю грызть от досады, глядя, как стремительно увеличивается расстояние между ним и похитителями. Ничего, все равно догоним — не могут же они бежать без передыха до самого их поганого Ортханка? Вот на передыхе-то мы их и сцапаем… А пока имеет смысл остановиться и самим дух перевести.

— Дзаннарт-кхан, слышите? — пискнул ему в ухо бегущий по левую руку юный стрелок. — Вы слышите? Это оттуда, где мы видели лодки…

— Что? — отдуваясь, выдохнул Уфтхак. — Что еще там такое?

— Пхут-тха… — скривился сотник. — Подмога к лориэнцам идет, похоже… Вперед, за уродами, быстрее!

Над рекой низким надтреснутым голосом пел боевой рог.