Тропой памяти

Глава 8

Из обратного пути Шара не запомнила ничего. Это было похоже на тяжкий, беспокойный и бесконечный сон. Обнаруженная способность проживать чужие жизни оказалась не просто метафорой. Шара находилась в каком-то промежуточном и словно бы подвешенном состоянии: она ничего не ела на привалах, когда звали, откликалась со второго, а то и с третьего раза. От ее принадлежности к миру живых и разумных существ осталась одна видимость: она вставала вместе со всеми, шла, куда вели и первой плюхалась на землю, когда разрешали сесть. Безучастность покинула ее лишь однажды, в тот момент, когда она оказалась рядом с носилками, на которых лежал мертвый Багнур. Лучница шла рядом и тупо созерцала тронутое зеленью лицо старого охотника, будто силилась что-то вспомнить. Но этот проблеск сознания погас столь же внезапно, как и появился.

Отпустило ее только в крепости. Проснувшись около полудня от жажды, Шара оглядела собратьев по оружию, мирно храпящих на циновках, тихо встала и шлепая по полу казармы босыми ногами, направилась к висящему на стене чану с водой, под которым внизу на цепочке болталась здоровенная жестяная кружка. Отвернув краник, девушка подождала, пока посудина наполнится водой и, стараясь не звенеть цепью, выпила все содержимое до капли. Уже намереваясь бесшумно прокрасться обратно и нырнуть под одеяло, она вернула кружку на прежнее место, как вдруг за плотно прикрытой дверью раздались звуки шагов и голоса. Лучница замерла и прислушалась: мимо казармы по коридору шли двое и беседовали. Один из голосов будто бы убеждал, другой — сопротивлялся предложенным доводам.

— Ну, да, может и так. Мне уже давно было любопытно, как вы сумеете это доказать… Ну что ж, поздравляю и преклоняюсь перед вашим гением… — в голосе говорившего сквозила ядовитая насмешка. — Перед всеми девятью, я бы сказал.

— Ладно, уймись ты — примирительно произнес другой. — Все равно от Назгула ничего не спрячешь, лучше даже не старайся… Слушай, ну а теперь, что называется, без протокола, ты хоть мне объясни, для чего ты эти карты дурацкие…

— А это ты Назгула своего любимого спроси! — огрызнулся первый.

— Э! За языком-то следи! — наставительно цыкнул второй. — Нет, серьезно? Что так сильно Новый фронт поддерживаешь?

Шара сглотнула. Несмотря на то, что слова «Новый фронт» ей были незнакомы, кажется, она только что оказалась свидетелем раскрытия какой-то государственной тайны. По прекратившемуся звуку шагов она поняла, что собеседники остановились в шаге от двери казармы.

— Может, и не поддерживаю… Только знаешь, Лугнак-сама… Это мой народ. Понял? Мой народ. И никакая уллах-ран’ин-кхур[26] этого не изменит.

Второй не то досадливо крякнул, не то просто хохотнул.

— Да брось ты, прям как маленький, а? Народец из легенды, трусы, дикари какие-то… Вон, в сказки верят до сих пор… и ты за ними!

— Это не сказки, Лугнак! — первый собеседник неожиданно повысил голос, да так, что сам испугался, что перебудит ползаставы, поэтому дальше заговорил тихо, торопливо и сбивчиво: — Это не сказки, понимаешь? Крылатый уллах Мелх-хар действительно существовал, я знаю. Я видел того, кто может это подтвердить. Не знаю, кто создал этот мир, да и в сущности, оно неважно, важно то, что Он — был. И я в это верю. А насчет иртха Туманных гор… знаешь, они вовсе не дикари. И не трусы, как ты говоришь. Затерянный народ из легенд сумел сохранить себя, за это я уважаю их. За это, и за то, что они до сих пор сумели сохранить в душе веру во что-то помимо железного кулака Унсухуштана и обещаний счастливой жизни в завоеванных землях. Это мой народ, и сколько бы я не прожил здесь, сердцем я все равно рядом с ними. Среди моих сородичей, чьи предки в незапамятные времена жили в северных владениях уллах Мелх-хара!

— Ну, — хмыкнул второй, — и факел им в руки! Не слыхал я про такого духа северного, да еще и крылатого какого-то. Мои-то, предположим, предки, в те незапамятные времена жили во владениях Харт’ан Гортхара, тогда Унсухуштана в помине не было. Вот это — правда так правда, и подтвердить есть кому, нас таких много, кто из клана Красного волка по крови происходит.

— Может быть… — неохотно выдавил собеседник. Кажется, он собирался добавить что-то еще, но передумал, и буркнул: — Ну и факел вам в руки… И стадо взбесившихся троллей навстречу.

— Хамишь, Рагдуф! — прошипел названный Лугнаком.

Шаги начали удаляться по коридору, и последним, что успела разобрать Шара, было:

— А чего мне терять? Заплесневелая шутка на фоне обвинения в государственной измене — это как-то мелко. Не находишь?

Что там ответил или не ответил второй голос, слышно не было: вскоре речь и шаги стихли вдали. Вернувшись на свое место, лучница забралась под одеяло. В висках стучало, будто она только что взобралась на самую вершину горы. «Новый фронт»… Шаре, как и всякому нормальному здравомыслящему орку было глубоко плевать на внутренние трения хмурых личностей с полумесяцем на левом рукаве, в конце концов, сами Назгулы и их непосредственные подчиненные до поры до времени не вмешивались в жизнь простых иртха (если те, разумеется, в свою очередь не слишком распускали язык). Но сейчас почему-то все было иначе. Обрывки сказанных Рагдуфом слов вихрем проносились в голове лучницы. Иртха Туманных гор… дикий, всеми забытый народ… или какой-то древний тайный клан? Крылатый уллах Мелх-хар… Крылатый… уллах… крылатый, совсем как…

Догадка обожгла мозг, как обжигает пальцы внезапно сорвавшаяся тетива. Крылатый… Темная фигура в языках пламени…запах гари, безумный бег по зимнему лесу… Пепел и кровь… Шара была совершенно точно уверена, что тогда, во сне видела именно того, о ком говорил Рагдуф, хотя до сего момента ни разу не слышала легенд об этом духе. Интересно, почему Хуркул-иргит ничего не рассказывал про этого самого Мел-хара? Странно… Ладно, неважно… Важно другое — в том сне, кроме иртха были еще какие-то непонятные создания… Откуда они взялись рядом с Мел-харом (если это, конечно, был он)… нет, опять не так! Что из всего этого следует? Да ровным счетом ничего, ничего из этого не следует! Даже ниспосланные шаманам пророческие сны порой бывают столь туманны, что предсказание будущего может иметь два-три толкования. Так? Ну вот, а она даже и не шаман вовсе… Значит, этот что-то другое… Шара завернулась в тонкое одеяло и закрыла глаза. На ум почему-то пришел мертвый Багнур, лежащий на волокуше, а потом он же, но живой — в тот самый момент, когда отливал водой кричащую во сне лучницу. Почтительный страх в глазах, преклоненное колено… иргит-ману… Да… так он что — мертв? Когда? Как это случилось? Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать произошедшее, собрать из обрывочных воспоминаний последовательность событий с момента пожара в деревне и до сего дня… Получалось плохо и медленно, но когда это все же удалось, то произошла совсем странная вещь — вместо печали о погибшем товарище Шара вдруг почувствовала нечто, очень похожее на облегчение: Багнур никогда и никому не сможет рассказать о странной способности девчонки-стрелка видеть сны. Девушка не могла объяснить, почему это так важно хранить в тайне, но некое шестое чувство подсказывало ей, что иначе произойдет что-то страшное, и в особенности, если подробности станут известны Назгулам. Пугало вовсе не то, что саму лучницу начнут считать сумасшедшей — это как раз было бы наименьшим из возможных зол. Опасаться участи говорящих-с-духами, бесследно исчезнувших во время печально известного «дела шаманов», ей тоже было не с руки — общеизвестно, что женщин-шаманов, «иргит-ману», не бывает — это покойный Багнур просто не нашел другого, более подходящего по смыслу выражения. И, тем не менее, Шара твердо знала: попади она к Назгулам — будет беда! А, значит, никого и ни о чем нельзя расспрашивать, даже друзей… Она посмотрела на торчащие из-под одеял макушки Ранхура и Хаграра. Нет, ребята! Похоже, дело начинает принимать опасный оборот, и впутывать вас в такие дела ни в коем случае нельзя. Пусть лучше для вас я останусь потерявшей рассудок, достойной жалости и сочувствия больной, к словам которой никто не станет относиться всерьез… Всякой дружбе, конечно, настанет конец, ха! Мысль была горькой и противной как вода Нурнена. Надо же… А ведь все это и вправду никогда не повторится: и нурненская учебка, и споры до хрипоты, и пастушьи байки Ранхура-маленького, и отчаянное, но такое убедительное вранье Хаграра, как он однажды в одиночку раскидал трех троллей… Неспешно-ворчливые диалоги Маграта и Багнура… все осталось в прошлом. Шара перевернулась на левый бок, натягивая одеяло еще выше, и зарылась лицом в тюфяк. Как же одиноко, холодно и противно…

Лучница не сразу определила источник легкого шороха. Что-то плотное мешалось под рубашкой. Уголок… края. Хм… Что бы это могло быть? Она запустила руку в прорезь шнуровки и нащупала плоский и гладкий прямоугольный предмет, словно бы состоящий из тоненьких слоев-пластинок. Один край был загнут и слегка разлохмачен — именно он и щекотался за пазухой. Поспешив извлечь загадочный предмет, она отогнула одеяло, чтобы свет падал на находку. Ровные кусочки пергамента, густо испещренные вязью рун… книга. Очертания букв были знакомыми с детства, однако упорно не желали складываться в слова того языка, на котором маленькая Шара когда-то сказала свое первое «дай!». Совпадал даже безотрывный принцип письма, подразумевающий наличие пробелов только между предложениями. Одно отличие, впрочем, бросалось в глаза с первого взгляда: в иртха’ин-кхур[27] конец предложения принято обозначать вертикальной чертой, а в таинственной рукописи такие палочки отсутствовали напрочь. Зато начальная руна каждой фразы была обведена гуще прочих. Кое-как разобравшись с этими премудростями, Шара еще раз попробовала прочесть. Это было непостижимым, но ползущие перед сощуренными глазами слова чужого и совершенно неизвестного лучнице языка, медленно, но верно обретали смысл, будто пробуждалось что-то затерянное в глубинах памяти. Названия и понятия вовсе не были новыми, они казались хорошо знакомыми, но забытыми за ненадобностью много веков назад…

Рукопись обрывалась в самом неподходящем месте. Собственно говоря, это как раз было неудивительно: восемь страниц из середины книги при всем желании неспособны поведать читателю ни начала повести, ни ее конца. Но в остальном… Лучница резко села. Наброшенное на голову одеяло напоминало лархан с надвинутым капюшоном, с той лишь разницей, что плащ лучника изготовлен из кожи, а не из шерсти, и из-под него, как правило, не торчат голые коленки. Одеться надо, пожалуй… возможность заняться простым понятным делом — самый лучший способ перестать думать о творящихся вокруг странностях.

Дверь казармы открылась, и на пороге возник хмурый дзаннарт-кхан Тхаруг. Уже полностью одетая Шара вздрогнула от неожиданности, но, узнав сотника, резко и с облегчением выдохнула. С ума сойти, всего какую-то жалкую дюжину нах-харума назад этот немолодой, ширококостный и угрюмый тип с вечным хлыстом в руке казался ей самым тупым, жестоким и ненавистным существом в мире. Теперь же она была почти рада вновь видеть его: присутствие сотника вселяло уверенность, это же — Тхаруг, он за своих горой! Любого порвет…

— Хасса! — Шара вскочила, вытягиваясь в струнку. Однако ее бодрый тон не произвел на сотника ровным счетом никакого впечатления. Привалившись стальным локтем к дверному косяку, Тхаруг пробурчал нечто вроде ответного приветствия, и дернул щекой, словно у него разом заболели все зубы.

— Очухалась, пхут-тха… Собирайся давай, пошли…

— Куда? — от удивления у лучницы отвисла челюсть.

— Собирай вещи, я сказал! — мрачно рыкнул Тхаруг. — И за мной. Шевелись!

Возражать она не стала. Продолжая недоумевать, с чего вдруг такая спешка, и почему сотник не стал будить остальных, она быстро убрала постель, сняла с вешалки лархан и потянулась было за перевязью с привешенным храгом, но Тхаруг криво ухмыльнулся и отобрал из рук клепаный пояс.

— Оружие тебе не понадобится. Вперед!

И он несильно подтолкнул лучницу в спину.

Вдвоем они миновали темный коридор, полого уходящий вниз. Несмотря на странное пробуждение, Шара была совершенно спокойна, и даже мысль о том, что этим же самым путем несколько часов назад куда-то вели несчастного картографа, не содержала в себе страха. Все хорошо… никто ни о чем не знает, и никогда не догадается. Вот как вовремя Тхаруг появился, теперь никакая моргульская шушера тявкать не посмеет…

На развилке между уходящим налево ответвлением и продолжением главного коридора их уже ждали. Двое иртха в серой форме с воротником-стойкой. Завидев приближающегося сотника и лучницу, один из них, с неприятными бегающими глазами, удовлетворенно кивнул и сделал шаг навстречу.

— На, подавись! — раздался за спиной девушки исполненный презрения бас Тхаруга. — Предков ты не боишься, крыса моргульская…

«Серый» даже не подумал обидеться.

— Благодарю за оказанную услугу, дзаннарт-кхан! — осклабился он, и Шара вздрогнула: она узнала этот голос. Это он… который был там, за дверью вместе с картографом… Лугнак. Да, кажется, Лугнак.

— Куда ее теперь? — поинтересовался Тхаруг.

— Там разберутся, — уклончиво ответил Лугнак и кивнул Шаре: — Следуй за мной.

«Это еще что за новости?» — собиралась было возмутиться девушка, но слова застряли в горле стоило взгляду споткнуться о нашивку на левом рукаве Лугнака. Вместо напоминающего щербатый месяц й’танга Моргульской разведки в круглом поле шеврона красовалось знакомое Око, но оно было… закрытым. Она беспомощно оглянулась, но Тхаруга уже и след простыл. Зато освещенный редкими факелами темный коридор и двое колючеглазых типов в форме тайной разведки никуда не исчезли, да и не собирались: напротив — одновременно подхватили Шару с двух сторон под руки чуть выше локтей. Первой панической мыслью было вырваться и, оттолкнув конвойных, броситься бежать куда глаза глядят. Выкинуть эту дурацкую книжку… почему, почему она не сделала этого раньше? Наркунгур ее задери. Правда, далеко ли убежишь из крепости? Если сильно повезет, то только возле ворот караульные остановят… ха! Безоружную! И вообще: здесь граница, и как тут охраняют каждый кустик и камешек…

Лязгнула окованная сталью дверь, в лицо дохнуло холодом. Чувство направления подсказывало, что сейчас они находятся очень глубоко под землей, намного ниже жилых этажей — где-то на уровне продовольственных складов. А это означает, что…

Резкий толчок в спину отправил задумавшуюся лучницу в темноту проема. Поскользнувшись на базальтовом полу, она приземлилась на одно колено, и, зашипев от боли, повернула было голову с целью высказать Лугнаку все, что думает о его персоне, но в этот момент квадрат света их коридора схлопнулся в узкую щель, а вслед за этим послышался глухой лязг встающего на свое место замка. Теперь свет пробивался лишь понизу створки, а еле слышный, как у всех разведчиков, звук шагов начал удаляться и вскоре затих совсем. Лучница осталась одна. Повинуясь старому как мир инстинкту всех новоиспеченных узников, она бросилась к двери и начала стучать по ней ногами и кулаками, требуя чтобы ее, ни в чем не виноватую немедленно выпустили, и испуганно затихла лишь, когда из глубины карцера раздалось досадливое «заткнись!»

— Кто… кто здесь? — дрожащим горлом пискнула она.

— Я здесь… — буркнул голос.

— А ты кто? — задала Шара тупой вопрос, осторожно двигаясь вперед вдоль стены.

— Та’ай-хирг-кхан Рагдуф — после недолгого молчания представились из темноты. — Встречались, кажется, уже… Ты-то здесь откуда?

— Э-э… — девушка замялась, подбирая слова. Неизвестно еще, что можно рассказывать этому картографу, кто его знает, а вдруг эта случайная встреча — тоже хитрость?

— А ты? — ответила она вопросом на вопрос.

— Я первый спросил, — с нажимом возразил картограф.

— Ну… я даже не поняла: с постели днем подняли, сказали, оружие с собой не брать, вещи только. Н и… я даже пискнуть не успела, как Лугнак меня сюда затолкал.

— Это я и сам видел! — усмехнулся картограф. — А ты откуда знаешь, что его Лугнаком звать?

Тут Шара запоздало умолкла, ибо ляпнула лишнее. Хотя…

— Ну, как-то раз слышала, что его так называли. Запомнила имя… а что?

— Слышала, говоришь… Интересно. Что, к Назгулам на пиалушку чая наведывалась?

— По…почему «к Назгулам»? — осторожно уточнила лучница.

— А что, ты у них еще не бывала? — равнодушно осведомился картограф. — Ну ничего, побываешь еще… Незабываемое впечатление.

Рагдуф потянулся всем телом до хруста в суставах, точно упоминание о визите к Зрачкам Всевидящего Ока и вправду навевало на него сон. Шаре сделалось страшно. Никогда она еще не чувствовала себя такой маленькой и беспомощной, даже стены карцера будто бы вдруг надвинулись, сдавили грудную клетку, от их могильного холода перехватило дыхание. Мгновенно вспомнилась недавняя встреча на Горгоротской равнине близ Моргая: ядовитые испарения Роковой горы, и в его дымных клочьях — зловещие силуэты в черных плащах… живая пустота под низко надвинутыми капюшонами. Встретившиеся взгляды существ, миг, позволивший им обоим узреть истинную суть друг друга. Увидев сокрытое от чужих глаз, она, вовсе того не желая, раскрылась сама…о, уллах-тагор! А ведь предупреждали же, что нельзя им в глаза смотреть…

— Мне… меня нельзя…к Назгулам — заикаясь, проскулила Шара, сжимаясь в комочек и затравленно глядя в темноту, будто там ее уже ожидали девять безмолвных призраков. Под рубашкой вновь предательски зашуршал край злополучной книжки. — Я… я ничего не сделала, просто случайно услышала разговор, памятью предков клянусь! Мама… мамочка…

И она всхлипнула, точно в детстве обхватив колени.

— Ну-ка, ну-ка, какой это еще разговор? — картограф вылез из своего угла и пересел поближе. — Что ты там услышала?

— Слышала, как вы с Лугнаком говорили в коридоре… так близко, как будто нарочно напротив двери остановились и… Что-то про государственную измену…

— А-а… — неопределенно протянул картограф, напрочь утрачивая к разговору всякий интерес. Заметив, что ее единственный собеседник собирается обратно уползти в свой угол, лучница поймала его за рукав.

— Стой, не надо! Я боюсь…Рагдуф-сама, не уходи, а?

— Не бойся… — фыркнул тот — Далеко все равно не уйду.

Девушка истерически хихикнула. В самом деле: замкнутое помещение в шесть шагов по диагонали явно исключало такое понятие как «далеко». Оценив собственное чувство юмора, Рагдуф тоже хрюкнул за компанию, а вскоре уже оба дружно ржали в голос, глядя на противоположную стену карцера, на которой кто-то из предыдущих постояльцев выцарапал «Гуфхат-Будух — сука!».

— Да тут все стены исчерканы… — похоже, та’ай-хирг-кхану солидно полегчало после смеха. — Похоже, в этот карцер, в основном, буянов закрывали, вроде тех, что первогодков шпыняют…Из серьезных я тут первый! — с насмешливой гордостью раскланялся он. Шара улыбнулась, и, вскочив, принялась пальцами исследовать стены. Это занятие увлекло ее на четверть часа. Найдя очередной афоризм более или менее забавного содержания, она озвучивала его Рагдуфу и с удовольствием слушала его тихое фырканье. Очень многие высказывания посвящались господину коменданту. Пообщавшись в учебке Третьей Нурненской с Хаграром, девушка уже не краснела от сочных эпитетов, коими прежние постояльцы сего помещения награждали первое лицо Минас-Моргула.

— прочла вслух Шара строки неизвестного поэта. Сравнение с железным орехом, на ее взгляд, было весьма удачным. Автор же следующего послания потомкам оказался более лаконичен: «этой стены касался сам Ларнуг — Железная Свая». Сбоку помещались выкладки на тему происхождения видов: стрелки от нарисованных овцы и тролля (последний — явно мужеского полу) вели к изображенной внизу фигуре с непомерно большой головой, увенчанной витыми рогами. Для совсем уж непонятливых вверху было написано «я — дзаннарт-кхан Руфхак». Руки и ноги сотника оканчивались копытами, а на груди весьма похоже была выцарапана бляха с двумя столбиками[28]. Лучница перешла к изучению других шедевров настенной живописи, но ниже шла лишь грязная ругань. Обследовав стену до самого пола, Шара задрала голову вверх. На высоте четырех с небольшим локтей надписи обрывались: выше уже просто никто не доставал. Держа взгляд на этом уровне, оно обошла помещение по периметру, явно не ожидая ничего встретить, но неожиданно ей пришлось остановиться. На самой дальней стене, на пару ладоней выше надписи «Пришел разок — придешь другой» виднелась ровная горизонтальная черта, а еще на пол-локтя выше красовалась крупная надпись. Сделана она была явно ранее всех прочих, а высота нанесения поневоле заставляла всерьез задуматься о росте автора. Надпись состояла из двух слов…

— Смотри-ка! — окликнула девушка собеседника. — Кажется, здесь держали не только буянов. Были узники и посерьезнее…

Зевая от холода, картограф приблизился.

— Чего там?

Шара указала ему на надпись. Тот сощурился, вглядываясь в полустертые буквы.

— Тыр… тарли… лии… ни… э… Что за чушь?! — потряс головой картограф и посмотрел на Шару.

— Сам ты «чушь»! — возмутилась та. — Похоже, написавший это был на грани отчаяния.

Теперь нахмурился картограф:

— Ты хочешь сказать, что можешь это прочесть? Но это же сплошная бессмыслица, набор букв!

— Ничего не бессмыслица! — возразила Шара, — Здесь написано «Выхода нет», не знаю, что тут непонятного… А еще тот, кто это выбил на стене эти слова, был очень долговяз — смотри, буквы ровные, то есть ему даже тянуться не пришлось. Как если бы он писал чуть выше собственной головы… Кто бы это был? Ну, не тролль же…

— Сухну. Или йерри, — пожал плечами Рагдуф. — Скорее, сухну, они повыше. Хм…я немного знаю вестрон[29], но это не он, даже непохож.

Шара с сомнением посмотрела на надпись. Вестрон, надо же… щас!

— Кто ты? — тревожно блеснули в темноте алые искорки глаз собеседника.

Шара недоуменно дернула ухом.

— Я? — девушка даже растерялась, не ожидая такого поворота темы. — Я Шара из Клана Желтой Совы что близ Кундуза… стрелок, бляха номер 28/16-ка-арк. Что-нибудь не так? — осторожно поинтересовалась она.

— Думаю, что да, — хмыкнул Рагдуф. — Те, у кого «всё так», здесь… — он постучал костяшкой согнутого пальца по стене —…не оказываются. Что ж все-таки произошло?

— Ты уже спрашивал, — напомнила Шара.

— Но вразумительного ответа так и не получил, — заметил та’ай-хирг-кхан.

— А мне нечего больше добавить. Единственное что… — девушка в задумчивости потерла лоб. — Я почему-то совсем не помню, как мы возвращались обратно в крепость. Помню пожар… как Дагхура-сама убили, а дальше — никак…

Она села, обхватив голову руками.

— А это что? — картограф небрежно дернул торчащий из-за пазухи клочок пергамента. Лучница ахнула и мгновенно сгребла в кулак распахнувшийся ворот, крепко прижимая рубашку к груди. Воцарилась напряженная пауза, в течение которой собеседники буквально сверлили друг друга взглядами.

— Это… книжка, — наконец, выдохнула Шара. — Точнее, несколько страниц, я нашла ее там, в деревне… Не знаю, зачем взяла даже… но… Может, кто-то заметил?

— Так-так… — протянул Рагдуф. — Интересные дела творятся. Ну, конечно же, нашла, ну, конечно же, в деревне, ага! А кисть и чернильницу ты там не подбирала случайно? Дай-ка глянуть… — он протянул ладонь.

Показать? Шара напряженно боролась с искушением. С одной стороны, это было опасно — неизвестно, зачем тут оказался этот картограф, а с другой… девушка уже поняла, что та’ай-хирг-кхан доверяет своей сокамернице ничуть не больше, чем она — ему. Ладно. Раз уж мы в одной яме, кто-то должен сделать первый шаг. Она вытащила один листочек и молча подала его собеседнику.

Сощуренные глаза пробежали по затейливой чернильной вязи. Пыхтя и шевеля губами, Рагдуф водил когтем указательного пальца вдоль строк, силясь прочесть. Лучница терпеливо ждала окончания проверки. Ждать, впрочем, пришлось недолго: промучавшись минуты три, он возвратил листочек хозяйке.

— Опять каракули какие-то… — заключил Рагдуф. — Не бойся, даже если бы кто-то и видел эту хреновину, прочитать бы не смог все равно. Ты оказалась здесь не из-за книжки. Придумай что-нибудь другое, ладно?

Тут Шаре показалось, будто бы ее собеседник презрительно ухмыльнулся. Что? Он действительно считает, что ее подослали?

— Я не собираюсь ничего придумывать! — рявкнула она — И я действительно не знаю, за что меня засадили в подземелье, да еще и вместе с каким-то государственным изменником!

— Не ори — попросил Рагдуф. И хотя сказано было вполголоса, Шара немедленно заткнулась.

— Я не изменник, — тихо и ровно произнес картограф, — Я был и навсегда останусь верным сыном своего народа, где бы я ни жил и кому бы ни присягал. Я говорил это Зрачкам Всевидящего Ока и готов повторить всем тем, кто поет с их голоса… — в этом месте он неприязненно покосился на Шару —…ну, или служит ушами.

Как ни хотелось Шаре прочесть резкую отповедь на тему «сам дурак», но известие об Уллах-тхар’ай оказалось сейчас куда важнее восстановлении своего доброго имени.

— Ты говорил с Улах-тхар’ай?

— Представь себе! — иронично хмыкнул Рагдуф.

Шара не обратила на эту иронию ни малейшего внимания: она спешила узнать самое главное.

— И ты смог сопротивляться? — настойчиво продолжала допытываться у него лучница. — Тебе удалось что-то сохранить от них в тайне? У тебя получилось промолчать, да?

— Ничего мне не удалось… — мрачно буркнул картограф после некоторого молчания. — И никому не удается. Когда Назгул задает тебе вопрос, ответить в любом случае придется, и лучше всего, если ответ будет правдивым. А говорят у них на допросе все, даже немые. Они просто читают сознание как открытый свиток…

Лучница похолодела.

— …С одним лишь отличием — мрачно ухмыльнулся Рагдуф. — Свиток не испытывает боли.

Шара молчала, напряженно размышляя над этими страшными словами. В свое время ей доводилось слышать целую кучу жутких историй о невероятных способностях Зрачков Всевидящего Ока. В большинстве своем это были обычные выдумки, вроде тех, которыми «шарку»[30] пугают новобранцев, но простой и бесхитростный рассказ картографа наглядно показал девушке, что шансов противостоять Девятке у нее нет. И тем страшнее становилось.

— Послушай… — решилась, наконец, она: — Однажды…

В этом не было ни малейшего смысла, Шара прекрасно понимала. Но молчать сейчас казалось еще страшнее, да и какая разница: все равно завтра Зрачкам Всевидящего Ока станет ведома тайна, которую она так тщательно скрывала с самого детства. Так что пусть… Она собралась с духом и продолжила:

— Однажды я видела сон. Ну, со мной это вообще почему-то случается время от времени, но в тот раз получилось как-то особенно не вовремя. Мы тогда шли по правому берегу Бурзугая… Мне приснился горящий поселок в горах.

Картограф настороженно покосился на нее, но промолчал, ожидая продолжения.

— Там были какие-то странные существа, похожие на йерри. Одни нападали, другие защищались, но плохо… Все погибли, и обиталище их было предано огню. Я проснулась. А потом… все это случилось на самом деле: мы увидели горящее стойбище сухн’ай. Все было очень похоже, и дети там тоже были… Только наяву еще страшнее: во сне у хозяев поселка были хоть какие-то шансы на победу… Я помню крылатую фигуру в черных одеждах, он был очень высок и похож на сухну и на Уллах одновременно. Он пытался защитить своих… — девушка замялась, подыскивая подходящее слово — свой народ.

При этих словах Рагдуф вздрогнул, и повернулся к лучнице. А та, совершенно неожиданно для себя, вдруг заговорила нараспев:

— Но он все равно проиграл. Пришел закованный в сталь воин с безумными глазами и поверг Крылатого наземь. Злые Уллах с Закатного края, из-за горькой воды сковали его и увели с собой. С тех пор опустели земли Севера, только на том месте, где стоял деревянный город, лежит бескрайнее поле черных цветов. Там страшно… Ночной народ, видевший пожар и пленение, ждал, что Крылатый однажды вернется… Что было дальше, я не знаю… — обессиленно закончила она.

Глаза картографа по мере рассказа становились все шире. В тот момент, когда Шара дошла до описания крылатой фигуры с лицом сухну, Рагдуф и вовсе вытаращился на сокамерницу как безумный, а после низко опустил голову и что-то беззвучно прошептал. Едва лишь девушка умолкла, он взял ее за плечи и заглянул в пустые остекленевшие глаза.

— Ты говорила о Крылатом — настойчиво произнес он. — Скажи, как он выглядел, этот Крылатый? Какой он был?

— Но это же просто сон, — виновато посмотрела на него девушка.

— Пусть. Говори!

— У него глаза были разноцветные, таких не бывает у сухну. И у иртха, и у йерри тоже не бывает. Его крылья были черные и кожистые, как у летучей мыши, а еще… Еще он умел говорить не разжимая губ, без слов. Он… он великий уллах, да?

— Да… — прошептал потрясенный та’ай-хирг-кхан, рассеянно кивая. — Он был великий Уллах Северных Земель. Все сходится, это он. И знаешь, — Рагдуф изучающе посмотрел на сокамерницу, — теперь я верю тебе. Тот, кому во сне или наяву являлся сам Харт’ан Мелх-хар, Владыка Севера, не может лгать. Ты в точности описала его — так, как о нем рассказывают легенды моего народа, иртха Туманных Гор…

Девушка обхватила колени.

— И что это значит? Я иргит-ману? — ошарашенно поинтересовалась она.

— Этого я не знаю, — честно ответил картограф. — Знаю только одно: тот, чья звезда раной небес горит на полночи, никогда не является просто так. Это знамение грядущих перемен…

— Перемен? — переспросила Шара.

— Я и мой народ верим, что однажды Мелх-хар снова вернется в этот мир… — тихо произнес Рагдуф, и глаза его потеплели, — И тогда в Землях Севера снова станут жить иртха… жить так, как в те далекие времена, когда мы были единственными разумными существами в этом юном мире. Все вернется и все повторится вновь, леса севера станут защитой и домом для тех, кто был верен нашему Создателю. Не нужны станут высокие стены и дозорные башни, уйдут в прошлое тяжелые доспехи и острая сталь й’тангов — не для защиты и нападения, а лишь для охоты на зверя и птицу станут брать в руки оружие. Под защитой Харт’ана Мелх-хара, в краях, где полгода царит ночь, будет жить Ночной народ и никакие чужаки не посмеют войти под сень сих благословенных лесов…

Столько веры и теплоты было в этих немудреных речах, что Шара, слушавшая вначале со снисходительной улыбкой, вдруг почувствовала, что тронута. Ничего подобного ей прежде не доводилось слышать ни разу, не говоря уж о том, что после упорного промывания мозгов призывами к «священной войне» рассуждения о том, что брать в руки оружие — суть зло — укладывались в голове особенно тяжело. И вместе с тем… очень хотелось, чтобы этот немолодой иртха со странным, сосредоточенно-рассеянным взглядом опухших от бессонницы глаз оказался прав. Стоило однажды выпустить пару-тройку стрел по живым мишеням, чтобы понять, насколько это противно…

— Однажды… — ни к кому не обращаясь, тихо заговорил Рагдуф, — к нам пришли посланцы Харт’ана Гортхара. Они говорили о великом государстве Унсухуштан, о счастливой жизни, что ожидает там каждого. «Вот он, дом всех иртха» — говорили они. «Объединившись, мы, кланы Ночного народа, должны вместе разбить старинных врагов, чтобы защитить нашу общую родину — Страну Восходящего Солнца». Посланцы обещали легкую победу, золото и сталь, землю… все, чего только можно пожелать. Только одно слово уллах-ран’ин-кхур, обещание встать под знамена с ликом Восходящего Солнца… Не правда ли просто? — он криво усмехнулся. — А знаешь, что было дальше? Наши старейшины отказались.

— Но… — Шара почувствовала, что оказалась в довольно опасном положении. Затверженные с детства истины медленно, но неуклонно давали трещину: уж слишком сильную симпатию вызывала у лучницы осуждающие насилие и кровь идеи Нового Фронта. Нужно было как-то возразить…

— Харт’ан Гортхар мудр и благ, он заботится о своих поданных — начала она терпеливо, как разговаривают с маленькими детьми. — Без него иртха до сих пор продолжали бы скитаться по Средиземью, гонимые всеми, точь-в-точь как их предки. Это он дал нам землю, где мы живем, и реки, из которых мы пьем воду. Он защитил наш край неприступными горными хребтами… Он действительно дал нам родину, которой у нас не было со времен… ну… — тут Шаре пришлось замяться, потому что с языка чуть не сорвалось: «со времен Мелх-хара».

— …А еще он бросил вашу армию в битве на Бурых равнинах — не переминув воспользоваться паузой, ехидно вставил Рагдуф. — Попросту исчез с поля боя…

Девушка предпочла пропустить язвительное замечание мимо ушей.

— Да, он суров, как всякий хозяин, но при том справедлив. Он любит нас и никогда не…

— И это говоришь ты? Ты? Сидя в карцере? — перебил картограф восторженные излияния юной души — Любопытно… ты видишь странные вещи, но боишься, что об этом узнает он или его псы… а ты боишься, это заметно.

Лучница хмуро молчала.

— И я даже скажу, почему тебе стоит бояться. Моргульский карцер вообще — самое подходящее место для подобных откровений, даже если у этих стен и растут уши, то терять уже все равно нечего, ха! Знаешь ли ты, что здесь, в Унсухуштане, его стране, было множество тех, кто был против войны с Западом. В основном, это были шаманы кланов, те, кто продолжал верить в возвращение Харт’ана Мелх-хара. Да-да, представь себе! Куда все они вдруг подевались, до сих пор неизвестно, но одно с тех пор твердо усвоили все: любое неосторожное слово в Его адрес ведет к гибели. Ни тени недовольства, ни косого взгляда — только обожание и восторг…

— Но… — Шара зябко передернула плечами, — На то он и повелитель! Какой владыка, сделавший для своего народа все возможное и невозможное добро, был бы рад услышать в ответ упреки и оскорбления? Да и потом: что он сделал не так? Война? Но если уж Харт’ан Гортхар решил, что она необходима…

— Но ведь лично ты не хочешь больше убивать? — ехидно поддел Рагдуф. Девушка молча опустила подбородок. Все, что с самого раннего детства казалось простым и ясным, сейчас рушилось в бездну тревожного непонимания. Бесхитростный проповедник умело подловил сокамерницу на внутренних противоречиях.

— Ты противоречишь сама себе, — заметил Рагдуф, — Продолжаешь защищать принятое Им решение, уже на собственном опыте зная, что война — суть зло, и никакие обещанные грядущие блага не смогут оправдать пролитой крови. Харт’ан Мелх-хар никогда не допустил бы этого, и именно поэтому теперешнего владыку, того, что сидит сейчас в черных башнях Луугбурза, так сильно коробит упоминание самого имени Крылатого. Он добился всего: его превозносят до небес и славят на каждом углу как всесильного заступника всего Ночного народа; по его слову, по единому взмаху руки вся страна поднимется как один, и под его черным знаменем пойдут на смерть стальные сотни. Он велик и могуч… но он — не Мелх-хар. До тех пор, пока жив хоть один верный, Харт’ан Гортхар будет оставаться всего лишь правителем Унсухуштана, государем, не более того. Что ему самому, разумеется, поперек глотки…

Удивительно и странно было слушать этого немолодого иртха: несмотря на упорные слухи об исчезновении шаманов и ужасах, творимых Зрачками Всевидящего Ока, Харт’ан Гортхар все равно оставался мудр и справедлив. Шара была совершенно уверена, что государя любят все иртха без исключения. И вот: надо же! Не один-единственный обиженный судьбою картограф, а целый народ.

— Я не хочу к Назгулам… — она яростно покачала растрепанной головой.

— Я, представь себе, тоже! — Рагдуф подсунул ладони под затылок и со вздохом откинулся к стене.