Тропой памяти

Глава 19

Так исчезла Шара из клана Желтой Совы, бляха номер 28/16 ка-арк, стрелок-дезертир с Кирит-Унгольской заставы, и ее место заняла совершенно другая личность — восьмидесятидвухлетняя Шара из Халрагхахар[69], единственного клана иртха Туманных гор. Как-то само собой вышло то, что для всех лучница так и ухитрилась остаться в промежуточном положении между чужой и своей. Была ли тому причиной необычная внешность или слухи о «посланнице Мелх-хара», но никому не казалось странным, что новая ирк-мани проводит в пещере хар-ману лишь часы сна, в остальное же время подолгу беседует о чем-то с Рраугнур-иргитом или в великой задумчивости курит неизменную свою трубку, сидя на полу коридора. По той же причине никто из новых соплеменников не заострял внимания на видавшем виды потрепанном лархане и тяжелом дальнобойном анхуре за спиной девушки: дикая страна этот Унсухуштан, что взять с тамошних иртха? Отдавая дань уважения древнему неписаному закону, что запрещает женщине брать в руки железо, храг вместе с перевязью и ножнами перекочевал на самое дно вещмешка. Деревянный же анхур по-прежнему занимал привычное место за хозяйским плечом — ну, должны же, в конце концов, существовать некие уступки — какой стрелок без анхура? Продолжая развивать тему, лучница со своей стороны задумалась над следующим обстоятельством — как в таком случае надлежит быть со стрелами? После получаса торчания в облюбованном для размышлений коридорчике, она пришла к выводу, что стальные наконечники можно заменить костяными. Эта идея оказалась даже более ценной, нежели предполагалось изначально — от кирит-унгольского боезапаса оставалось две трети. В здешних богатых ивняком местах это само по себе было не смертельно, однако, Шара всерьез сомневалась в наличии железа для наконечников, не говоря уж о том, что без помощи кузнеца тут не обойтись. Просить о помощи или одолжении орчиха, как истинное дитя своего гордого народа, не привыкла с детства, а в армии так и вовсе разучилась. В конце концов, приставать к кому-либо с подобной просьбой было бы столь же нелепо и дико, как просить другого почистить ей сапоги или заплести косы.

Вечером, когда мужчины отправились на охоту, Шара незаметно увязалась за ними. Подходящие заросли молодого ивняка обнаружились на берегу какого-то озера в получасе ходьбы. Тихо хихикая при мысли о награде, ожидавшей в Унсухуштане того, кто смог бы указать подобное место мастеру-оружейнику, лучница мышью прошуршала в кустах, а вскоре из зарослей раздался деловитый треск отделяемых веток. Тонкие не годились: анхур — тяжелая штука, и тетива у него мощная, а вес стрелы должен быть одинаков что со стальным наконечником, что с костяным. За образец был взят обломок стрелы, найденный девушкой в зале с колоннами. Стрела эта была той самой, что пришпилила к стене плащ эльфийского лучника во время достопамятной «дуэли мергенов». Целых стрел на месте недавнего боя обнаружить не удалось вовсе, очевидно, оные попросту сгорели после того, как по залу прогулялся Древний — исчезли даже наконечники.

Набрав внушительную охапку прутьев, новоиспеченная оружейница отправилась в обратный путь. Он оказался несколько дольше — мешала увесистая вязанка. Хорошо, что в отличие от растяпы Рагдуфа — отца Иххаш — Шара легко ориентировалась даже в незнакомых местах: обратно в пещеры она вернулась прежде, чем кто-то заметил ее отсутствие. Обустроив импровизированную мастерскую в любимом закутке тоннеля, чей пол устилало довольно-таки солидное количество выбитого из трубки пепла и непрогоревшего табака, лучница приступила к работе. Первая стрела, как водится, вышла неудачной, несмотря на то, что для изготовления наконечника к ней Шара изуродовала собственный гребешок, когда-то подаренный младшим братишкой Раглуком. Поминая поганую силу, она взялась переделывать, и с непривычки провозилась особенно долго, за коим занятием и была обнаружена вождем. Высунув от усердия кончик языка, Шара подгоняла наконечник ко второй стреле и так увлеклась, что не расслышала шагов.

— Кхм… не помешал? — вежливо окликнул знакомый голос, и в поле зрения оказались кожаные с ремешками и меховой оторочкой сапоги невероятного размера, а выше — и сам их обладатель. Рагхулун… красиво имя звучит: «волчья песнь»… При взгляде снизу он казался еще шире в плечах, этакий поставленный на вершину треугольник. Сильные руки его под зеленоватой кожей оплетала ясно очерченная сетка жил, спускаясь вниз, она захватывала мощные кисти с удивительно длинными пальцами. Хм… девушка поймала себя на мысли, что не отказалась бы взглянуть на него без рубашки и поближе.

Меж тем Рагхулун окинул взором устилавшие пол заготовки будущих стрел вперемешку со стружками. Он присел рядом, взял уже готовую стрелу из кирит-унгольского запаса, покрутил в пальцах, прикинул на вес и задумался. Шара отложила в сторону свою работу и принялась терпеливо ждать — ну, не просто же так пришел! И оказалась права:

— Хм… — молодой воин промерял длину стрелы в пядях. — Полтора локтя с ладонью! И тяжелая… А?

Шара пожала плечами:

— Ну, так и не для охоты… — девушка кивнула на прислоненный к стене анхур. — По нему в самый раз!

— А далеко бьет? — живо поинтересовался Рагхулун, постучав когтем по мореному дереву лука.

— В моих руках где-то шагов на полторы сотни по прямой… — прикинула вслух Шара. — А если стрелок поздоровее, допустим, вроде тебя, то… ну, думаю, сотни на две, а то и поболее. Командир стрелков наших, Лугдуш, как-то раз за трубочкой хвастал, будто в молодости из такого стрелу на триста тридцать локтей выпускал, и я ему верю.

— Ого! — совсем как мальчишка присвистнул вождь, с уважением разглядывая чужеземное оружие. — Скажи, Шара-сама…

От такого обращения лучница воздухом поперхнулась. Ни с того, ни с сего — не хило, а?

— А «сама» у нас один, в Луугбурзе сидит! — отшутилась она. — Шара. Просто Шара, ладно? Так привычней, знаешь…

— Я вижу, что стрелы делать ты умеешь, — ничуть не смутившись отповедью, продолжил свою мысль Рагхулун. — А смогла бы ты сделать еще один такой губур, как этот? Урук-тха’ай очень опасны в ближнем бою: они сильны и неутомимы. У нас есть хорошие мергены, но стрелы их слишком легки — им не пробить кольчужных рубах врага. Если дать им что-то вроде этого, — он похлопал по рогу анхура, — думаю, мы бы раз и навсегда отучили этих выродков соваться в наши пещеры!

Чувствуя, как зорко он следит за выражением ее лица, Шара вздохнула и покачала головой. Как бы потактичнее ему объяснить… ладно, попробуем:

— Уметь хорошо стрелять и уметь делать хорошие луки — разные вещи, Рагхулун… — она потерла виски, подбирая слова. — Все, чем могу помочь я, так это рассказать, из каких материалов и деталей состоит анхур, и как все это, по моему разумению, соединяется меж собой. Но даже владей я секретом, вряд ли у нас вышло бы что-то стоящее; у нас в Унсухуштане изготовлением анхуров занимаются сотни мастеров-оружейников и их подмастерьев: с вечера до утра трудятся они в огромных государевых мастерских, где есть все необходимое, причем каждый делает лишь свою, отдельную часть работы. Много ночей, много лун… понимаешь?

— Понимаю… — зло встряхнув головой, огрызнулся вождь. — Что проку в затее нет, это я понимаю. Э-эх!

И он в мрачной досаде сплюнул под ноги.

Шара не обиделась. Скорее уж напротив: она прекрасно поняла, что молодой воин злится вовсе не на нее, и огорчилась из-за невозможности помочь. Урук-тха’ай лучница представляла себе только по рассказам Рраугнур-иргита, да многое ли видел вещий слепой старец? Какого они роста, насколько сильны? Что за доспех носят, каким оружием рубятся… об этом может знать только тот, кому доводилось переведаться с ними в бою. Хотя… у страха тоже глаза велики… кожа как у змеи, видите ли! Солнечного света не боятся! Щас! Пхут-тха, а если серьезно… должен же быть какой-то выход. Хм… при наличии хороших мергенов…

— Рагхулун, — девушка посмотрела в глаза вождя снизу вверх. — Понимаю, что при том образе жизни, какой вы для себя избрали, вопрос глупый, но… У вас есть мастера, кто делает оружие?

К ее несказанному удивлению, вождь кивнул.

— Есть-то они есть… Верней, он у нас всего один, куда их больше: некто Харуф Ташкулуд[70], но…

Шара хихикнула над прозвищем, собрала с пола разбросанные стрелы и, забросив за плечо анхур, сверкнула клыками в улыбке:

— Пойдем! — весело сказала она.

Мордорскую гостью ожидало жестокое разочарование. Она готова была увидеть настоящую оружейную мастерскую, где вдоль стен расставлены заготовки будущих щитов, возле наковальни лежат клинки, а в углу в чане мокнут кожи для обтяжки ножен. Но вместо этого взору ее представилась самая обычная пещера, может, чуть более захламленная нежели другие. От хозяина ей стало известно, что, собственно, клинков в Туманных горах не делают очень давно, с тех самых пор, как во время обвала погиб предыдущий оружейник. Все, чем вооружены сейчас воины Нового фронта — преимущественно трофеи, то же касается и кольчужных рубах. С луками дело обстоит и того проще — какой смысл сажать за их изготовление кого-то одного, если любой охотник в состоянии за полночи смастерить губур? А те, кто не в состоянии — продолжает преспокойно охотиться с копьями. Он, мастер Харуф, в последнее время занимается только починкой: перековывает старые клинки на копейные жала, делает наконечники для стрел — железа мало, и в дело идет любой обломок. Сами же копья…

Ни на что особо не надеясь, Шара решила все же пройти до конца. Сняв с плеча анхур, девушка молча протянула его старому ворчуну. К ее удивлению, он не только взял иноземное оружие в руки, но и принялся его рассматривать. Да и не он один: из-за сталагмитовой колонны в дальнем углу, отделявшей мастерскую от жилых покоев, высунулась любопытная физиономия. Мальчишка лет сорока, очевидно, подмастерье — в разговор старших благоразумно не вмешивался, зато уж глядел за двоих. Харуф молча выслушал соображения и комментарии мордорской гостьи, покрутил анхур так и эдак, после чего вынес свой приговор — слишком сложно. Вождь и лучница вопросительно переглянулись, они ожидали такого ответа, но повернуться и уйти не позволяла гордость. И начались переговоры по уламыванию старины Ташкулуда.

Для начала пришлось отказаться от стальной прослойки, придающей луковине чудовищную упругость и силу. Затем настал черед точеной сердцевины, а очень скоро в ту же сорную кучу отправилась и двойная крученая тетива. Оставшаяся в итоге сомнительная деревянная планка с усилением по центру с анхуром не имела ничего общего, кроме разве что длины. При содействии Рагхулуна, мастер набросил на концы заготовки сыромятный ремень, заставив непокорное дерево согнуться. Уж на что был силен вождь клана, и то не обошлось без труда: веревки жил вздулись на могучих руках, верхняя губа от напряжения поползла вверх, обнажая клыки. Да уж, воистину Волчья песнь — красив как молодой зверь… чувствуя, что щеки начинают гореть от смущения, Шара поспешно отвела взгляд.

Обратной дорогой Шара подавленно молчала. Уже не в первый раз она ощущала себя совершенно никчемной и бесполезной. А ведь ее приняли здесь как посланницу Мелх-хара… хороша избранная, нечего сказать! В битве у моста не смогла помочь, раненым воинам вместо исцеления подарила лишь несколько жалких часов избавления от боли… А теперь еще и с анхуром такая оказия. Ну да, кто же спорит — это лучшее, самое совершенное оружие из всего, что только можно вообразить… Только что в том проку, если мастер не сможет повторить изделие оружейников Унсухуштана? Один в степи не воин, это правило действует и в отношении стрелков, будь они хоть трижды нурненские… хотя… Обширные кладовые памяти, доставшиеся в наследство от эльфийских предков, подсказывали ей, что в родных лесах одному-единственному хорошо замаскированному лучнику удавалось останавливать армии. Запутанные переходы тоннелей — по сути та же чаща. Если заманить урук-тха’ай в узкое место, где они окажутся вынуждены двигаться в затылок, поодиночке, то шанс есть… Только вот незадача: в лесу можно сколь угодно долго изматывать врага постоянными перемещениями места засады, устраивать же такое вблизи жилых пещер крайне рискованно: если урук-тха’ай не удастся уничтожить полностью, то уцелевшие, прорвавшись сквозь ливень стрел, уйдут вглубь горы. В узких тоннелях хозяева пещер сохранят преимущество, а вот если… Очень кстати вспомнился бой у моста — в зале такой ширины уже и строй сможет развернуться. Глухо, в общем. Наверняка существует какой-то выход, и вот тут Шара всерьез пожалела о том, что способна рассуждать только с позиции стрелка: как схорониться, кому первая стрела, кому — вторая по мере сил и скорости… Да, насчет скорости… Анхур — штука тугая, в мгновение ока не вдруг натянешь. Нужен еще хотя бы один лучник, для подстраховки.

Своими соображениями она поделилась с вождем. Тот нашел в себе силы дослушать до конца, после чего с помощью одной-единственной фразы перечеркнул все результаты напряженного скрипа извилин мордорской гостьи.

— Урук-тха’ай нападают помногу. У клана Халрагхахар слишком мало воинов.

Тоже правда. В приснопамятной стычке с участием Древнего племя потеряло десять душ убитыми… вернее, одиннадцать, поскольку Сулхур так и не смог оправиться от полученных ран. Медленно шел на поправку Ругбар, сильный и здоровый мужчина средних лет, которому уже никогда не суждено более ходить по земле или стоять в строю. Неизвестно еще, что на самом деле хуже: погибнуть или… вот так. Понимая, что еще чуть-чуть, и ее понесет основательно, Шара решительно полезла за трубкой. Думать надо, а не сопли на кулак мотать! Привычно подвернув лархан, она уселась на пол, откинувшись к стене тоннеля. Рагхулун опустился рядом, положив на колени й’танг. Что там говорил этот… как бишь его… Ташкулуд? Что в Туманных горах очень давно не куют своих клинков? Сотни раз кованный и перекованный металл из тангарских запасов годился, пожалуй, лишь для копейных наконечников, а тут — й’танг. Ага… вряд ли местный умелец, предшественник Ташкулуда, смог бы добиться чего-то стоящего, а поскольку у вождя должно быть самое лучшее оружие, значит, это трофей. Только вот крайне смущал вид: будь это секира либо прямой меч, все легко становилось на свои места. Й’танг-то откуда… Внезапное подозрение зашевелило щупальцами в мозгу. Щурясь от табачного дыма, девушка попросила вождя вынуть й’танг из ножен. Тот удивился, но просьбу исполнил. Едва лишь показалось изогнутое, заточенное по вогнутой кромке лезвие показало свое основание, Шара ухмыльнулась.

— Все, дальше и не надо.

— Почему?

Словно бы не доверяя глазам, кончики девичьих пальцев пробежали по клейму у основания повыше линии заточки. Глаз… Точнее, Кургузу-хирг.

— Что там? — кивнул Рагхулун, наклоняясь поближе.

— Откуда у тебя это? — вопросом на вопрос ответила Шара.

— В бою добыл… — пожал плечами тот, вытаскивая лезвие из ножен на всю длину и любуясь зеркальным блеском стали. — Красавец какой, да? Я подумал, что прежнему хозяину такой ни к чему, а мне — в самый раз! — он широко улыбнулся, и в полумраке тоннеля озорно блеснули глаза. Вышла эта улыбка по-детски самодовольной, точно так же улыбался когда-то Хаграр. А Рагхулун озорства ради крутанул й’танг силой запястья, и сияющее лезвие описало свистящий круг. И правда красавец… хм… только сейчас Шара сообразила, что имела в виду вовсе не клинок и смутилась. Причем настолько, что поперхнулась дымом. Выкашляв из головы всякие глупости — ишь, размечталась, уродина! — она снова заставила себя перехватить нить начатого разговора:

— Значит, те, кто служит Харт’ану Гортхару, все-таки побывали в этих пещерах? — на всякий случай уточнила она.

— Да, вроде кто-то из ваших и был… — согласился вождь, убирая й’танг обратно в ножны. — Кому служат, мы, правда, как-то позабыли у них спросить, — он иронично скосил глаз. — Нашивки какие-то были у них…

— Что нарисовано на нашивке? — немедленно вскинулась Шара. Рагхулун наморщил лоб, вспоминая.

— Глаз этот ваш… Ну, багровый.

— Кургузу-хирг, — нетерпеливо поправила лучница. — Глаз — он у всех нашивок общий, даже у лекарей и писцов. Что еще кроме глаза было, а?

— Сейчас… — молодой вождь прикрыл глаза, представляя себе изображение, давно забытое за ненадобностью. — Лист. Точно! Черный дубовый лист, и в середине — глаз.

— Дол-Гулдур?! — опешила лучница. — Но тогда… как же вам удалось с ними справиться?

— Да ты знаешь: с трудом! — криво ухмыльнулся ее собеседник. — И, по большей части, конечно, хитростью. Подстерегли в узком месте, завязали бой, а когда поняли, насколько их много, притворились, будто отходим вглубь горы. Эти, конечно, всей толпой рванули за нами, а там в одном зале потолок был так себе, не больно надежный. Так что мы подождали, пока большая часть там окажется, и обрушили свод. Какой грохот стоял! Кто уцелел, прыснули по боковым коридорам, потому что основной оказался засыпан обвалом. Ну, а в этих самых боковых коридорах ваших оконосцев уже ждали воины клана. В общем, ни один не ушел… Повезло нам тогда несказанно, слава Мелх-хару! Могу даже место показать, где все это…

— Н… не надо, — поспешно перебила Шара. — Я и так верю. Слу-ушаай, так это же отличный ход! Я обвал имею в виду. Если даже урук-тха’ай не накроет всех до единого, то ход все равно окажется засыпан. Не того ли вам и надо?

— Ага! — презрительно скривилось лицо вождя. — Плохо ты их знаешь! Учти: если однажды они ушли ни с чем, значит, в скором времени жди снова и вдесятеро больше. Ты что же: предлагаешь всякий раз заманивать их в ловушку и заваливать ходы?

Шара пожала плечами: сам, мол, говорил, что они тупые.

— Тогда позволь спросить тебя, о мудрейшая: как мы сами станем выходить на поверхность, когда все входы так или иначе окажутся завалены? И вообще, откуда знать, какой дорогой они пойдут?

— То есть как это — откуда знать? — не поняла лучница. — Караульные посты расставить везде…

— Так я тебе еще раз повторю. Для этого. У. Нас. Слишком. Мало. Воинов. — с расстановкой произнес Рагхулун.

Лучница почесала затылок.

— Ну, значит, их нужно встретить и заманить. Ясно, вроде…

— Неплохо. Со стороны Южных врат есть подходящее место, — заметил вождь, прикинув в уме схему коридоров. — Только вот встречать их придется на поверхности.

— Ну и что?

— А то. Ты забыла одну вещь: урук-тха’ай нападают днем.

Непризнанный стратег прикусила губу. Плохо… Вот это как раз-таки очень плохо. Хм… Или не очень?

— Нам позарез нужен еще один стрелок… — пробубнила она куда-то в воротник, лихорадочно потирая при этом виски. — Понимаешь? Еще один.

— А чего ж не десяток? — немедленно съязвил вождь. Шара приподняла бровь, как это делал ее дядька.

— Как почему? Во-вторых, двое на поверхности подозрений не вызовут, так как еще худо-бедно сойдут за дневную стражу у врат. Тогда урук-тха’ай решат, что застали нас врасплох и попытаются напасть. В случае десятка они просто не полезут. Ну а, во-первых, десятка у нас просто нет. Почему и говорю — нужен еще один лучник для прикрытия.

— Прекрасная мысль! — издевательски протянул Рагхулун. — Днем? С луком? На солнце? Против урук-тха’ай? Лучше просто не бывает, — и он зло тряхнул головой.

Шара еле заметно улыбнулась:

— Ну, лично мне дневной свет не страшен. Да-да, не надо делать такие большие глаза: за то отцу поклон и вечная память. А для моего напарника, — она сняла с рукава какую-то черную тряпку, — у меня кое-что есть. Держи!

Полоска тонкой черной ткани хитрого плетения легла в широкую зеленоватую ладонь.

— И? — двумя пальцами вождь поднял тряпку за кончик на уровень глаз. Шара, не удержавшись, хихикнула.

— Правильно-правильно, — подбодрила она. — Давай-ка я помогу…

Узел соединил концы повязки на затылке Рагхулуна, скрыв глаза под просвечивающей черной полосой.

— Это нарт-харума, — невозмутимо пояснила лучница, поправляя сползшую за ухо складку материи. — Вот уж и не думала, что пригодится… Ну так что? Ты со мной?

Черная полумаска обернулась к ней.

— Эх! А куда же я, к Наркунгуру, денусь? Лишь бы Ташкулуд не подвел.

Ташкулуд не подвел. Когда через условленные две ночи Шара вновь заглянула к нему на огонек, мастер первым делом указал ей на стоящее возле стены сооружение из дерева и сыромятного ремня. По сравнению с анхуром новорожденный лук казался нелепым уродцем, однако красота линий волновала сейчас меньше всего. Опробовав детище Ташкулуда в действии, лучница всерьез приуныла: во-первых, лук вышел настолько тугим, что и думать было нечего натянуть его как анхур, а во-вторых, увлекшийся идеей небывалой мощи мастер Харуф придал ему такой чудовищный изгиб, что дерево с трудом выдерживало. Но стоило лишь лучнице тактично намекнуть Харуфу, что первая лепешка-де всегда комом, Ташкулуд взбеленился почище тролля и начал орать. Выяснилось, что мастер пробовал три сорта дерева, и этот последний образец оказался единственным, что прошел испытание на прочность. Если же пожертвовать силой натяжения, то получится просто большой губур, который одна слишком умная особа вполне может изготовить сама и охотиться с его помощью на ящериц сколь душе угодно. Опасаясь за сохранность каменных сводов, Шара кое-как успокоила обиженного мастера, а сама принялась судорожно вспоминать все, что ей известно об устройстве «надежного и безотказного». К великому стыду, знаний по теме оказалось чудовищно мало. Вот разве что древесина у анхура была какая-то темная… и это явно не краска: кому и на что нужно его красить, не горшок ведь! Ух ты… а не этот ли состав придает древесине такие чудесные свойства? Запах, почти полностью выветрившийся, напоминал что-то до боли знакомое… Лучница еще помнила слегка маслянистую на ощупь поверхность рогов выданного ей лука. Ну, конечно!

Своей догадкой просиявшая Шара тотчас же поделилась с мастером. Но тот, разумеется, лишь головой покачал в ответ. Ну не водится в Туманных горах кровь камня, и все тут! Девушка снова сникла: даже окажись у нее сейчас фляга с жидким горючим, в таком ничтожном количестве таингура можно разве что мышь утопить, а не анхур пропитывать.

— А если обычным маслом заменить? — ни с того, ни с сего брякнула лучница. Ташкулуд посмотрел на нее как на несмышленого ребенка.

— Гляди сюда, — снисходительно усмехнулся он, проводя когтем по сгибу лука. — Видишь? Это живое дерево, совсем свежее и полное соков. Сухое попросту сломалось бы от усилия. Влага дает дереву гибкость, для этого заготовку еще вымачивают, чтобы все поры заполнились водой. Так вот: вода тяжелее масла. Внутрь мокрой деревяшки масло не попадет, ясно?

— А если сварить? — снова наугад брякнула Шара. — В масле, я имею в виду? А?

Мастер Ташкулуд задумался.

— Хм… а ведь верно… Горячее масло выгонит воду из пор, а лук уже согнут — треснуть ему не грозит. Сварить, значит? Хм… можно попробовать.

Похоже, что духи во главе с самим Мелх-харом благоволили Шаре. Хитрость с маслом сработала куда лучше, нежели можно было ожидать. Тело туманногорской копии обрело дополнительную гибкость, перестало угрожающе потрескивать и даже как будто легче стало. Наверное, мастера-оружейники Унсухуштана добавляли помимо таингура еще какие-нибудь присадки, но установить сие возможным не представлялось. Непосредственно стрелковые испытания были торжественно возложены на Рагхулуна — как на будущего владельца. Кроме того, неожиданно выяснилось, что подслушавший беседу старших мальчишка-подмастерье все это время тоже без дела не сидел. Ученик Ташкулуда мало чем отличался от учеников иных ворчливых и скорых на расправу мастеров, поэтому решил сам внести посильный вклад в создание нового оружия. По счастью, Харуф сон имел крепкий и от возни в мастерской не просыпался. Итогом дневных бдений стали три, как гордо назвал их мальчишка, «образца», имевшие совершенно несуразный вид и напоминавшие анхур лишь длиной плеч. К слову сказать, натянуть на рога тетиву тщедушные лапки так и не сумели, что не помешало непризнанному гению похвастаться перед Шарой. В иное время за кражу бесценного тиса не миновать бы мальцу хороших подзатыльников, однако сейчас Ташкулуд, буркнув что-то вроде «охламон!», в мгновение ока согнул тугие заготовки одну за другой и накинул тетиву. Увы! Количество плохо дружит с качеством: «образцы», изготовленные мальчишкой-подмастерьем, отличались от детища самого Ташкулуда ровно настолько же, насколько туманногорская копия — от настоящего анхура. Неугомонный уроженец Бархут-Нурта Хаграр в таких случаях, помнится, говаривал: «и рядом ни разу не лежало»… южане вообще народ меткий. И все же дальнобойностью «образцы» существенно превосходили губур, что радовало. Можно будет раздать их самым метким из охотников: возможно, что простодушные звероловы окажутся не столь склонны к критике, как стрелок Третьей Нурненской.

Путь распространения слухов, как всегда, неизвестен, но вскоре об «оружии возмездия» говорил весь клан. Харуфа Ташкулуда и «анхур-ману из Мордора» только что на руках не носили, а воодушевление царило такое, что, казалось, этот мирный народ готов хоть сейчас выступить в поход против Кхуру и его тварей. Говорить с кланом пришлось Рагхулуну, поскольку все вопросы защиты и нападения решает все-таки вождь. Хар-ману Шадрух представляла власть светскую, но в дела сына не вмешивалась: мать рода не объявляет ни войн, ни перемирий — это неженское дело и так заведено от начала времен. Вместе с Рраугнур-иргитом, шаманом клана, они могли бы помешать вождю в его планах, но Шадрух идею скорее одобряла, нежели находила неудачной. Мысли же слепого шамана оставались тайной: скорее всего, этот ярый противник насилия даже сейчас полагал, что цель не оправдывает средств, но отчего-то предпочел промолчать.

Ловушку для урук-тха’ай изготовили лучшие знатоки горного дела. Потолок одного из гротов возле Южных Врат в дюжине мест рассверлили на глубину локтя, и в каждое из полученных отверстий заложили тряпичные мешочки со знаменитым «бешеным порошком» кхазад. Пропитанные смолой фитили соединили под потолком в подобие кольца, запальный конец вывели вниз и покамест закрепили на одной из стен. Шара посетовала было на отсутствие таингура, но ее быстро успокоили, объяснив, что пользы от летучей жидкости все равно бы не стало: за время ожидания она попросту испарится. Скрежетали точильные камни, позванивали колечки трофейных кольчуг, царила напряженная угрожающая суета — впервые за долгое время клан готовился к настоящей войне. Иххаш, дочь хар-ману, не до конца веря в обещания Ташкулуда, изобретала особый яд для наконечников стрел: похоже, из оброненного Шарой пузырька из-под гохара ушлая туманногорская дева сумела извлечь некоторую пользу. Находившийся под ее присмотром раненый Ругбар, краем уха услышав о приготовлениях, даром что безногий, немедленно начал рваться в бой. Утихомирить его стоило немалого труда. Его тезка, тот самый юный творец «губуров нового поколения», таскался за вождем не хуже хвоста, требуя, чтобы его также взяли с собой. Крики, брань и подзатыльники на мальца не действовали, и лишь только замечание мастера Ташкулуда на тему: «а кто ж тогда анхуры делать будет?» смогло привести парня в чувство. Самолюбие Ругбара-младшего тем самым удовлетворилось в полной мере, и юный умелец отвязался, наконец, от вождя.

Странно и тревожно чувствовала себя в эти дни Шара. При взгляде на оживленные приготовления он даже испытывала что-то вроде тихой гордости, ей льстили почтительные взгляды соплеменников и внимание вождя, но все же где-то на самом дне колодца, именуемого душой, плескалась горечь и непонятная грусть, слово бы лучница что-то сделала не так. Выдержав пару дней подобного мучения, девушка решительно направилась на поклон к Рраугнур-иргиту.

Старый шаман сидел возле очага и грел над низким пламенем узловатые свои ладони. Опущенные веки скрывали белые слепые глаза, придавая иссохшему лицу выражение непривычной беспомощности. Он так и не поднял головы, даже когда Шара, приблизившись, опустилась возле его скрытых длинным одеянием ног, хотя обострившийся за века слепоты слух шамана ранее с легкостью узнавал лучницу по шелесту шагов. Тишина причиняла почти физическую боль, Шара зажмурилась и несколько раз подряд яростно встряхнула головой, потому что… Потому что неожиданно ощутила, что снова падает в тошнотворную круговерть ночи горящих домов, предсмертных криков, запаха чужой крови и обугленной плоти. Сейчас картина уничтожения людской деревни казалась еще гаже, чем было на самом деле, потому что не было никакой возможности отвернуться, не смотреть… Н-наркунгур! Опять… Теряя равновесие, Шара уткнулась лбом в колено сидящего Рраугнур-иргита, и это заставило ее открыть глаза. Морок исчез. Тяжело дыша, словно после утомительного бега, лучница с силой провела ладонью по лицу и покосилась на шамана. Тот казался по-прежнему безучастным, но она была почти уверена в том, что неожиданный приступ не обошелся без его участия. Интересно: сама освободилась или отпустил, а? Впрочем, дела это не меняет… проклятье! Да что же это? Не затем ли бежала она — сначала от Тхаруга и Назгулов, потом с Кирит-Унгольской заставы, потом и вовсе дезертировала — и все для того, чтоб отныне и впредь больше никто не смог заставить ее, Шару из Кундуза, убивать? А в итоге что? Снова заигралась в войнушку, причем никто не заставлял, сама… А уж если быть до конца честной пред собой и предками — пошла на поводу у зеленокожего красавчика, так ловко поймавшего ее на признание мастерства и на «слабо»: две вещи, устоять противу которых кундузская провинциалка не смогла бы никогда. Честолюбие трудно назвать главной чертой характера иртха, вот что странно… чрезмерная гордость — да, но мучительная жажда славы…Похоже, нольдорская кровь снова валяет дурака, — лучница даже попыталась улыбнуться собственной шутке, но вышло не очень. Ну и хрен с ним… Толку сейчас выискивать причины! Важно то, что в итоге всего вышесказанного и ранее сделанного помыслы и настроения клана Халрагхахар ныне… как бы это помягче выразиться… ну, в корне противоречат всему, что известно об иртха Туманных гор.

— Если бы все было так… — вздохнул над самым ухом усталый голос, и Шара подпрыгнула от неожиданности. Она как-то не ожидала, что шаман заговорит именно сейчас.

— То, что движет ныне помыслами и сердцами, противоречит не слухам, а самой основе нашей веры — учению Мелх-хара…

Во рту у Шары стало сухо, как в Горгоротских солончаках. Так он… еще и мысли читать способен?!

— … Ибо великий уллах Севера, сильнейший из прочих уллах, когда-либо существовавших в Арте, сказал: «всякая жизнь священна, и да не причинит одно живое существо вреда или боли другому». Потому война и есть зло, что…

— Не говорил он этого никогда… — буркнула Шара досадливо, как привыкла в учебке осаживать вконец завравшегося Хаграра. И лишь спустя мгновенье сообразила, что она только что сказала и кому! Стремясь загладить собственную дерзость, девушка торопливо заговорила:

— Рраугнур-иргит! Я только хотела сказать, что зло — это отнять что-либо по праву сильного. Но разве неправ тот, кто хочет защитить себя и свой клан? Вспомни, даже сам Харт’ан Мелх-хар применил силу, желая спасти от гибели тех, кто был верен ему? Можно пожертвовать собой, опустить меч и с легкой душой принять смерть, но разве вправе каждый из нас пред лицом врага не прийти на помощь другу? Разве не…

— Защита — суть необходимое зло, к которому Ночной народ вынужден прибегать с незапамятных времен, — согласился слепой шаман. — Но даже это противно воле Его. Как ты думаешь: считай он правильным кровопролитие в целях самозащиты, Он сам научил бы иртха делать оружие? Однако…

— Да, я помню, что Кхуру опередил в этом своего отца и учителя, — нетерпеливо перебила Шара. — Но поверь мне, Рраугнур-сама, если бы того не случилось, иртха рано или поздно додумались бы и сами, и дело здесь вовсе не в умении добывать и плавить железо. Причем одними топорами дело бы не кончилось: появились бы и мечи, и щиты, и длинные копья — слишком неспокойным сделалось бы соседство с пришельцами с запада. Может быть, наука Кхуру вовсе не была таким уж страшным злодеянием, а?

Шаман покачал седой головой.

— Я говорю сейчас не о Кхуру, чьи нынешние деяния куда ужаснее прежних. Я и сам виноват не меньше, ибо малодушно усомнившись в истине, поддался речам Кхуру и отпустил с ним сыновей клана. Иная горечь гложет меня: месть завладела душами тех, кто веками жил по законам Крылатого, они жаждут крови, подобно… — старец сплел и вновь расплел пальцы, подыскивая слова. Шара смотрела спокойно.

— Ну же, договаривай до конца, Рраугнур-сама! — ровно произнесла лучница, глядя в слепые бельма его глаз. — «Подобно жителям беззаконной земли Восхода», так? Ну что ж… возможно, ты прав, да и я не собираюсь сейчас защищать правоту своих соотечественников. Просто хочу спросить: неужели правильно будет оставить все как есть, чтобы злобные твари, лишенные рассудка и жалости, по-прежнему продолжали уничтожать твой и без того немногочисленный народ? Неужели так должно быть? Кто защитит их?

— На все воля Мелх-хара… — смиренно выдохнул шаман. И вот тут терпение покинуло Шару окончательно и бесповоротно.

— Воистину, — кивнула она, — но тогда грядущее сражение тоже не что иное, как проявление воли Мелх-хара, а успех или провал — дары в его руках, разве не так? Рраугнур-иргит! Что же тревожит тебя, идущего тропою уллах? — на этих словах довольная свое сообразительностью девушка даже позволила себе улыбнуться, пользуясь тем, что Рраугнур-иргит не может видеть выражения ее лица. Вот и славненько, если есть запрещающий знак — значит, рядом объезд… А что? Если все в руках уллах — ты ни в чем не виноват, все просто как тряпка.

Но голос шамана зазвучал надтреснуто и глухо, будто вместе с кожей сдирая с лица самодовольную ухмылку:

— Я путник, бредущий этой дорогой… — медленно проговорил он, едва заметно раскачиваясь. — Но ты — сама дорога.

— И… — Шара нервно сглотнула вставший в горле комок, — … что это значит?

— Мне страшно… — просто сказал Рраугнур-иргит. И от этой простоты по девичьей спине поползли мурашки. Да еще какие! С добрых скорпионов размером.

— Мне тоже, если тебя утешит… — тихо отозвалась лучница, делая вид, что с крайним вниманием изучает собственные сапоги.