Тропой памяти

Глава 23

В пещере матери рода царило шумное веселье. Ярко горел священный очаг, жареное мясо источало свои дивные ароматы на радость всем собравшимся — просторное помещение оказалось в силах принять весь клан числом более сотни душ. Каменный пол исчез под пестрым слоем устилавших его тюфяков, одеял, кое-где — обычных плащей — похоже, что каждый из гостей почитал первейшим своим долгом притащить с собой хоть что-нибудь. Ну, они вообще-то правы, просто так на голом камне сидеть — колени застудить недолго. Наособицу восседали воины Рагхулуна вместе со своим вождем — герои сегодняшнего праздника заняли место на священной шкуре у очага, которой допережь им, как мужчинам, дозволялось лишь касаться коленями. Само собой разумеется, что три женщины клана: хар-ману, Иххаш и Шара сидели на обычных своих местах у огня, утопая в длинном мягком медвежьем меху. Возможно, именно в этом и крылась причина легкой, почти неощутимой досады лучницы: в силу пола все почести обходили ее стороной. Сидит себе ирк-мани возле священного очага рода — так и должно быть, все верно и неизменно, хоть на совете племени, хоть на гулянке. Гулять же, судя по всему, подгорный клан нынче собирался основательно и всерьез: подхватив тряпкой дужку горячего котелка с крышкой, Иххаш обходила всех, разливая по грубым глиняным кружкам дымящийся травяной отвар с резким запахом. Шара потянула носом: похоже, хмельное — она ясно различила можжевельник и мед. Вообще-то у Ночного народа дурманное питье не в чести: не знают они ни вина, ни пива, ни эля. Вот разве что по большим праздникам в стойбищах выкатывают большие глиняные кувшины с курунгой[74], но в пещерах ей взяться было неоткуда. Для приготовления оной, как известно, потребно молоко, обитатели же Туманных гор стада не держали. Это и помогло им найти курунге достойную замену.

Восславив победителей, все по обычаю приложились к кружкам и занялись едой. Через некоторое время трезвая как слеза лучница заметила, что народ вокруг заметно повеселел: голоса сделались громкими, кое-где слышался смех. Похоже, что местный отвар против курунги покрепче будет. В свое время кирит-унгольский лекарь дядюшка Пильхак что-то втолковывал девушке, заинтересовавшейся вдруг устройством перегонного куба, о каких-то процентах, то бишь сотых долях. По его словам выходило, будто в оригхаше таких долей из сотни — восемь десятков, а в курунге — всего полторы-две. Потом дядюшка Пильхак переключился на состав различных видов эльфийского вина из своих воспоминаний об участии в лориэнской операции, и Шаре стало неинтересно. Так вот, выходило, что у Старшего народа вино было непременным спутником обеда, как чахир или молоко у иртха… Она еще раз окинула взглядом разомлевших соплеменников. Отхлебнула из кружки. Странно. Никакого результата. Душистое варево с добавлением перебродившего меда не оказывало на девушку ровным счетом никакого воздействия, а ведь хмель — не дурман, на Ночной народ должен действовать сильно и почти мгновенно. Тут-то до дочери Йарвхи и дошло, что помимо светлой кожи, умения видеть на солнце и хитрых видений, от йерри она унаследовала еще и сомнительный дар пить не хмелея. Тоскливо оглянувшись на царящее вокруг непринужденное веселье, Шара уже потянулась было к фляге, но вовремя передумала — была еще охота голову туманить! Тем не менее, она постаралась расслабиться и чувствовать себя, как они. Она неторопливо жевала жареное мясо, запивая его мелкими глотками горячего отвара. Поглядывала по сторонам, выискивая знакомые лица, пыталась было шутить, но вскоре сообразила, что никто ее не слышит. Даже Рагхулун…

Иххаш встала со своего места и вновь наполнила опустевшие кружки сородичей. От нечего делать Шара стала следить за ней, мысленно проговаривая имя того или иного охотника, подставившего посудину. Хм, однако… похоже, здесь собрался весь клан — вон, даже мастер Ташкулуд притащился со своим мальчишкой… как бишь его, Ругбар? Да уж, ради такого случая можно оставить караульный пост, в тоннеле как-нибудь и один не пропадет. Ой, нет — вот же он, этот дядька, тоже здесь: в этот момент Иххаш как раз наполняла кружку второго любителя игры в чамгат. Не… не может быть!

Взгляд пойманной птицей метался по пещерному залу, то и дело замирая на лицах. Так и есть… Здесь не просто все. Здесь вообще все до единого. Хай-я, кажется, владения Халрагхахар временно остались без охраны. Но не успела Шара как следует уцепиться за эту тревожную мысль, ее стремительным клином вышибла другая, не менее тревожная. Среди гостей в пещере хар-ману не было Рраугнур-иргита! И вот от этого стало окончательно не по себе.

Дождавшись момента, когда захмелевшие соплеменники нестройным хором затянули непременную для каждого застолья песнь о Рраугнуре — Лунном Волке, девушка встала и, прихватив за голенища оставленные у входа сапоги, выскользнула в коридор.

После яркого света очага темнота тоннеля казалась особенно зловеще непроглядной. Тревога усилилась, это напоминало ощущение дерева в грозу, которое, замерев на фоне свинцового неба, ждет испепеляющего удара молнии. Коридор… поворот… Так и есть — вся охрана на празднике. Вот же олухи, ну кто так делает, а? Вас бы к Тхаругу под начало: у того с поста на две минуты по нужде отойти попробуй — сразу за хлыст. А здесь все-таки не склад с таингуром, здесь объект посерьезнее.

Этими нехитрыми рассуждениями лучница старалась заглушить растущий страх. Похоже, нервы, измочаленные после стычки с урук’тха-ай, не до конца пришли в норму: тихо стучат сапоги, а сердце — вдвое громче и быстрее. Но вот и жилище говорящего-с-духами. Стараясь вести себя как обычно, Шара осторожно отдернула полог, заслонявший дверной проем и… замерла на месте, сраженная увиденным.

Слепой шаман на коленях сидел возле очага. Отсветы пламени играли на впалой груди, на морщинистой шее, на острых выступах ребер, что, казалось, вот-вот прорвут кожу изнутри и вылезут вон. Его серая рубашка длиною в пол аккуратно сложенной стопкой лежала рядом, а узловатые руки сжимали рукоять кинжала. Кроваво мерцающее острие самым недвусмысленным образом смотрело в живот шамана. Истолковать происходящее возможно было только однозначно. Но прежде, чем Шара успела хотя бы предупреждающе вякнуть, Рраугнур-иргит перестал бормотать молитву и обратил к невидимой гостье костистое лицо:

— Я ждал тебя, — спокойно, будто они расстались два часа назад, сказал шаман. — И знал, что ты придешь. Именно сейчас твое присутствие необходимо, должен же я передать тебе свою силу. Но посылать за тобой не стал: преемник должен почувствовать и придти сам, по зову духа…

— Какого, на хрен, духа?! — от страха Шара обнаглела настолько, что растеряла слова, с которыми подобает обращаться к кхургуб-у-уллаг’ай и сорвалась на родное казарменное наречие: — Спятил?! Самоубиваться он собрался, пхут-тха… Да с какого горя? Твои воины возвратились с победой, враг уничтожен, а еще полезут, так огребут по самые кончики шарух: опыт боя с тварями Кхуру у ребят уже есть. А скоро еще анхуров наделаем, так сделаемся вовсе непобедимы. Кхуру впредь сто раз подумает, прежде чем карательные отряды отправлять куда не надо! Всё удалось, все счастливы, все смеются — будет мир и покой в Туманных горах… Убери ножик, Рраугнур-сама, а то порежешься!

Истошные крики не произвели на слепого шамана ни малейшего впечатления. Не шелохнулся даже.

— Когда говорящий-с-духами понимает, что перестал слышать их голоса, это означат, что племени нужен новый иргит. Им станет тот, на кого укажет Знак Силы. Духи сами выбирают, чьими устами нести свою волю. Смертным пророкам проще — преемник сменяет предшественника задолго до того, как духов утомит однообразие призывающего их голоса. Я стар… я очень стар… я служил моему бедному народу шесть с половиной тысяч лет… в своей непомерной гордыне полагая, что я — есть истина, ибо ясно вижу волю Мелх-хара и наверняка знаю, как можно и должно поступать народу Его. Только я и никто иной… И тогда Он ниспослал женщину дун-йерри с большим губуром за спиной и памятью бессчетных поколений в сердце, вложив в живые руки часть первозданной Силы…

— Какой еще силы? — тихо взвыла лучница, хватаясь за голову. — Рраугнур-иргит, да неужели ты не понимаешь, что все это — обычные хитрости. Маленькие уловки — и все! Я не умею исцелять наложением рук, это было всего лишь снадобье, притупляющее боль. Я не умею смотреть в будущее и предсказывать вражеские набеги, победу или поражение — это самая обычная разведка, так делают все. Я не умею приносить удачу… ну да, здесь согласна: нам помогло только чудо. Но в остальном, Рраугнур-сама! Я ведь даже анхур этот несчастный сама сделать не сумею, так что уж говорить! И вообще, иргит-ману не бывает! — неожиданно закончила она. Но приготовившегося к смерти Рраугнур-иргита сбить с пути было не так-то легко.

— Ты говоришь, что не обладаешь Силой… — кажется, пергаментная маска лица сделала попытку иронично улыбнуться. — Неужели тебе мало доказательств обратного?

— Каких? — Шара спохватилась, что теряет позиции, ввязываясь в обсуждение. Но вопрос выскочил сам собой.

— Хорошо, смотри, — невозмутимо ответствовал шаман, не меняя, однако, позы. — Тебя не тронул Древний. Доселе никто из нас не отваживался спускаться в бездну, ибо Первородное Пламя ужасно в своей мощи и не ведает пощады к тем, кто осмелится нарушить его покой. Но ты вспомнила имя Спящего-под-Корнями-Гор, и он не причинил тебе вреда. Он почувствовал в тебе Силу своего создателя, того, кто в незапамятные времена пробудил Духов Огня и привел их в этот мир. Тебе ведом язык духов…

Тут Шара вздрогнула:

— …я понял это, когда во время шарук-ха-та услышал твой голос, что вторил священным словам. И, наконец, третье, — слепые бельма его глаз уперлись в лицо Шары, — когда тебе и Рагхулуну грозила гибель, ты сумела позвать духов леса, и они явились на помощь. Я видел это. Пусть не глазами, но зрением души, видел все, что происходило у Полуденных Врат… знай, что хараг’ин-уллаг’ай не терпят Ночной народ, и еще ни одному говорящему-с-духами не удавалось заставить их служить своей цели. Как видишь, ты — исключение из всех правил. Ты — то, чего не может быть. Это и есть Знак Силы. Воля Мелх-хара для меня по-прежнему священна, и посему ты займешь мое место. А я должен уйти… Ничего не бойся. Стань рядом, по левую руку. Когда я нанесу удар, что выпустит на свободу мой дух, ты окунешь пальцы в кровь и начертишь на своем лице знак, вот такой…

Пальцы шамана прочертили двойную линию от внешнего и внутреннего углов глаза к подбородку — сначала на правой, а после — на левой щеке.

— Это будет означать…

Но Шара вовсе не собиралась молча стоять и слушать жуткие наставления. Видя, что правая рука шамана покинула эфес, девушка немедленно этим воспользовалась и, перехватив направленный в живот кинжал, принялась молча выкручивать его из оказавшихся неожиданно цепкими старческих пальцев. В армии учили выбивать оружие из руки, но для этого придется ударить сапогом по запястью. На такое у девушки просто рука… да нет, все-таки нога — не поднялась. Поэтому она резко выжала рукоять в сторону большого пальца — этому тоже учили. Победила молодость — уж что-что, а пальцы у нурненской лучницы были сильные — попробуй-ка иначе удержать тетиву анхура натянутой! Отлетевший кинжал просвистел по воздуху пару локтей и со звоном запрыгал по каменному полу. Хозяйственная анхур-ману тотчас же подобрала его и по старой привычке затолкала за голенище сапога. После чего, удовлетворенно хмыкнув от осознания выполненного долга, обернулась к неудачливому самоубийце.

На Рраугнур-иргита было жалко смотреть. У Ночного народа равно ценятся право на жизнь и право на смерть, в конце концов, иное бесчестье можно смыть лишь кровью, и каждый волен избрать этот путь, если не видит иного. А поскольку решения подобного рода принимаются не иначе как осознанно и по доброй воле, то все уговоры и увещевания приравниваются к оскорблению: кто ты таков, чтобы решать за другого? Но в случае с Рраугнур-иргитом Шара попросту испугалась. Если шамана не станет, то ей, в соответствии с последней волей ушедшего на Поляну предков, придется взвалить тяжкое бремя заботы и духовного окормления на себя. К таком кундузская девушка не была готова. Стать иргит-ману означает навсегда остаться в Туманных горах, а что-то неуловимо подсказывало ей, что путь еще не окончен, что ее место — не здесь. Да и какая из нее говорящая-с-духами? Смех один. Да, она многое помнит и знает, отчасти — благодаря странным видениям, отчасти благодаря собственной проницательности. Здешний народ наивен и свято верит в то, что пред ними — посланница Мелх-хара, каждое слово которой — непреложная истина. «Язык духов», ну-ну! И попробуй заикнуться о том, что это всего лишь наречие сгинувшего народа эльфов, обитавших в Предначальную Эпоху неподалеку от Хэлгора, более известного в балладах Срединных земель под названием Утумно. Нет уж… не надо нам такого счастья. Да и потом: хорошо это или дурно, но она, Шара — все-таки воин, а не жрица. На фоне всеобщего миролюбия познания в тактике ведения боя будут куда полезнее потоков высшего откровения. Наполнены светом истинного разума. Умение правильно расположить засаду, поставить ловушку на тропе — на это ее скромных сил хватит, а при малочисленности племени большего и не нужно, не сотнями же командовать! И где-то на самом дне, так глубоко, что лучше не заглядывать, таилась еще одна причина, при мысли о которой щеки неудержимо заливала краска смущения. Говорящий-с-духами навсегда теряет право касаться женщин, в случае иргит-ману речь, разумеется, идет о мужчине, но… Что-то в последнее время разыгравшееся воображение слишком часто подкидывает образ молодого вождя. И вслед за этим невольно вспоминается древний неписанный закон, согласно которому спасенная жизнь принадлежит… кхм, ну нет, это слишком низко. А вот то, что две оставшиеся женщины клана Халрагхахар доводятся Рагхулуну матерью и родной сестрой соответственно, означает, что шансы у бледнокожей уродины какие-никакие есть… все, дальше не надо. Хватит!

Красная как зимняя заря девушка яростно встряхнула головой, загоняя обратно всяческие посторонние мысли. Пока что основной бедой является шаман, так некстати решивший оставить бренный мир земной.

— Рано ты на Поляну Предков собрался, Рраугнур-иргит… — медленно произнесла она, присаживаясь рядом и не зная, куда деваться от стыда за недавнюю резкость. — Ты прости меня, кхургуб-у-уллаг’ай, но вот сейчас, действительно, совсем не время. Настоящая жизнь — вот она — только-только начинается. Без страха, без напастей, дальше будет все лучше и лучше. Уж я-то знаю.

Она ободряюще улыбалась, начисто позабыв о том, что слепой шаман не может видеть ее лица. И продолжала говорить точно с обиженным ребенком: откуда только взялась такая мягкость в прокуренном голосе? Рраугнур-иргит оставался недвижим и безучастен, поэтому не перебивал, а когда Шара замолчала, то вскинул седую голову и прислушался. Девушка на всякий случай тоже затаила дыхание, гадая, что могло привлечь внимание собеседника, но различила лишь далекое эхо капель с потолка и стук собственного сердца.

— Здесь чужаки… — прошелестел, наконец, голос слепого шамана. Шара покачала головой: ох уж эта мнительность!

— Ну, откуда… — прежним успокаивающим тоном начала она, но старик властным взмахом руки заставил ее замолчать.

— Идут с полночи, — отрывисто бросил он. — Десятка два с половиной — три… Я слышу звон стали. Доспех легкий, сапоги подкованы. Движутся быстро, скоро будут в Угловом гроте.

Тут-то и лучница встревожилась не на шутку. Известно всем, что у незрячего острота слуха достигает невероятных пределов, тщась заменить собой недостающий орган чувств. Угловой грот? Так ведь это уже совсем рядом, как раз за Морийским рвом! Любопытно, а как же им удалось на эту сторону перебраться без моста? Да и кто вообще такие, откуда взялись? Неужели снова «принявшие силу» пожаловали… ну, как некстати, а. Все племя, как назло, гуляет по случаю победы… Пхут-тха! «А ведь плохо!» — как говаривал в похожих случаях незабвенный Шаграт-аба. А если это, действительно, урук-тха’ай…

Решение пришло само собой. Планы взаимного расположения тоннелей девушка уже худо-бедно представляла, как крепить патроны с «бешеным порошком» — однажды видела. Даже знала, где именно безногий Ругбар хранит остатки той связки, что пошла в дело у Южных Врат. Надо только раздобыть факел, остальное — дело техники. И она выбежала вон, поручив самоубийцу-неудачника заботам Мелх-хара.

Боезапас нашелся сразу. У иртха не принято брать чужое, поэтому вместо дверей с засовами — всего лишь пологи из шкур. Но лезть в дом в отсутствие хозяина не пришлось. Связка зарядов — вещь опасная, поэтому хранилась не в жилых пещерах, а в коридоре, в правой нише стены, сразу за развилкой. Неплохой общедоступный тайничок, как удачно, что он есть. Связка из полутора десятков глиняных горшочков, по горлышко засыпанных «бешеным порошком», придавленным сверху острыми стальными чушками, оказалась неожиданно тяжелой, поэтому наиболее разумным способом переноски оказалось намотать ее на себя под лархан. Проделав это, Шара бросилась на поиски факела. Это оказалось сложнее: подобным источником света иртха пользуются чрезвычайно редко, поэтому отыскать его в подземельях так же нереально, как легендарный мифрил. Но мир устроен разумно: за несколько веков дети Ночи не тронули ничего из того наследия, что оставалось после народа Дарина, прежних хозяев Мории. К примеру, стены тоннелей до сих пор украшали узорчатые крепления, причем в иных с прежних времен торчали деревянные стержни. Смола, разумеется, давно высохла, но именно она спасла дерево от разрушения временем. Шара немного укоротила запальный шнур, соединявший патроны, и сделала из куска новый фитиль для факела. Дерево сухое, должно хватить. Ну, уллах-тагор’ин глор хо ин гхул… — рука сотворила охранный жест. А теперь — вперед!

Время обладает странным свойством: минуты ожидания тянутся целую вечность, но стоит понять, что опаздываешь, часы превращаются в мгновения. Хуже всего при этом обнаружить, что оставшееся в запасе время не сможет исправить положения. Так, например, Шаре не пришлось испытывать на практике скудные познания в подрывном деле. Она даже не успела скинуть смертоносную снасть, в шесть рядов намотанную под ларханом. Стук стальных подков и лязг металла накатил, будто лавина, и из-за поворота показались первые ряды неизвестных вторженцев. Впрочем, ряды — сильно сказано, ибо ширина тоннеля позволяла идти по двое, не больше. И это были совсем не урук-тха’ай. Едва завидев знакомую коричневую форму и изображение Кургузу-хирг на щитах, лучница остолбенела: встретить в Морийских пещерах отряд унсухуштанских погранцов она как-то не рассчитывала. Однако сомнений быть не могло: вот он Алый Зрак на фоне черного дубового листа, да и лица у бойцов самые обычные, а не чешуйчатые хари. Однако ни единого разумного объяснения этому явлению Шара так и не придумала, потому что из арки тоннеля в противоположном конце Углового грота появились не вполне трезвые, но очень решительно настроенные хозяева пещер во главе с Рагхулуном. Видимо, девушка всерьез недооценила скорость реакции новоявленных соплеменников.

Дол-гулдурцев их появление удивило даже больше, чем лучницу. Они явно планировали спокойно пройти пустыми коридорами, а тут — нате вам! Предводитель дол-гулдурцев, иртха средних лет с планками десятника и шрамом во все лицо, раскрыл было рот, но сказать ему ничего не дали. С воплем «Наур’ин дузу халук глокагат!», воины клана Халрагхахар бросились в бой. Дол-гулдурцев было раза в четыре меньше, однако они не растерялись, в конце концов перед ними — просто толпа. Первые удары нападавших приняла на себя стена сомкнутых щитов, а затем ребята выстроили правильное полукольцо и двинулись на защитников тоннелей.

Шара оказалась меж двух огней. С одной стороны, она прекрасно понимала соплеменников, а с другой, на месте Рагхулуна она все же для начала поинтересовалась бы у чужаков целью их визита. К слову сказать, махать клинками у дол-гулдурцев получается не в пример лучше, так что взять из количеством будет трудно, если не невозможно, только если массой задавить. Да и доспех у «красноглазых» посерьезней, чем туманногорская рухлядь, так что аборигены попали. Пхут-тха, нельзя позволить им сцепиться всерьез! Пока еще бой можно остановить, только как? Не за шкирку же растаскивать… Она бестолково заметалась по залу, ежеминутно рискуя подвернуться под удар й’ танга, от особо резвых пришлось отмахиваться факелом. Вскоре стало ясно, что на ее просьбы остановиться никто не обращает внимания. Ее не слышат и не слушают, у одних — приказ, у других — пьянь в голове и неуправляемый приступ патриотизма. Затопчут, не свои, так чужие… что же делать? Снаряды еще эти дурацкие все ребра отбили: тяжелые, заразы, и жесткие. Стоп! А что, если…

Смекалка подсказала ушлой кундузской деве выход, в равной степени пахнущий безумием, героизмом и трусостью. Выпрыгнув перед стенкой дол-гулдурских щитов, в самом центре зала, Шара рывком сдернула лархан и подняла высоко над головой конец просмоленного фитиля и горящий факел. Есть, заметили… И, не давая опомниться, заорала во всю мощь прокуренных легких, да так, как не орала еще ни разу в жизни.

— А ну стоять! Всем стоять! Щас подорву тут все на хрен! Все под сводами ляжете. Оружие на пол! Я кому сказа…

— Эй! — дол-гулдурский десятник быстро оценил степень угрозы, исходящей от девицы с факелом. Рука в кожаной перчатке взлетела вверх, сомкнутые пальцы сложились-выпрямились, после чего коготь большого указал в сторону девушки. Ах, ты… Шара оскалилась, и поднесла факел еще ближе к запальному фитилю. Народ шарахнулся в стороны.

— Отзови стрелков, дзарт-кхан! — потребовала чокнутая девица. — Я ж все равно раньше успею, а когда рванет, тоннель тоже засыплет. Отзови своих… — голос зазвучал обычно, чуть устало. — Рагхулун! Сам остынь, и остальных успокой. Всем тихо… вот так.

Пустое пространство вокруг Шары увеличилось. Дол-гулдурцы, сохраняя полный порядок, отступили к арке; воины Рагхулуна неохотно подались к противоположной стене. Невышедшая ярость клубилась в густеющем воздухе, переполняя зал, еще немного — и начнет плавиться камень. Напряженная тишина, в которой слышно лишь раздраженное сопение и треск фитиля. Шара замерла и перестала дышать. Все… теперь либо сработает, либо нет, третьего не дано. Страха почему-то не было. Но вот командир дол-гулдурского отряда повернулся к арке лицом и поднял над головой скрещенные запястья. Шара чуть заметно улыбнулась: в системе безмолвной речи этот знак означает «отмена цели».

— Что ты хочешь? — неприязненно поинтересовался он у Шары, по-прежнему держащей горящий факел возле фитиля.

— Я хочу, чтобы вы не причиняли вреда моим сородичам, — твердо произнесла девушка, глядя в прищур глаз дзарт-кхана. — Разве иртха враждуют меж собой? Никогда такого не было и не будет впредь. Мы не враги.

Последнюю фразу она произнесла, нарочно изменив окончание на «габабузук лат» — во-первых, чтобы слышали воины клана, во-вторых — чтобы подчеркнуть полную невозможность междоусобной вражды[75].

В ответ на душеспасительную речь командир погранцов презрительно скривился. Подчиненные его не скрывали раздражения, кто-то тупо ухмылялся, глядя на бледнокожую уродину с факелом, кто-то угрюмо держал ладонь на эфесе й’танга. Со стороны нетрезвых соплеменников благодарности ждать тоже не приходилось: злые, как стая растревоженных ос, хозяева пещер явно не собирались раскрывать мордорским прихвостням дружеских объятий.

— Все сказала? — хмыкнул десятник, скрестив руки на груди. И, не дожидаясь ответа, продолжил почти ласково: — Вот и умница. А теперь потуши факел, отойди в сторонку и не мешай. К тебе лично у меня зла нет, а вот с теми, кто поддерживает Кхуру, — палец в перчатке указал на Рагхулуна, — разговор может быть только один. С этим ты ничего не сможешь поделать — у меня приказ. Так что не лезь, ясно?

— Наглая ложь! — рявкнул Рагхулун, стремительно шагнув вперед. Девушка сокрушенно покачала головой: хоть бы доспех надел, придурок! Ну и на хрена ты всю дорогу пер на себе изенгардскую броню, если сейчас опять голопузый?

— Никогда клан Ледяной Волчицы не служил Кхуру, никогда! Раньше небо рухнет на землю! Это говорю я, вождь племени, Рагхулун сын Шадрух!

— Небо, может, и не рухнет, — ухмыльнулся дол-гулдурец, — а насчет остального можно поспорить. Если твой клан не служит Кхуру, то откуда у проклятого чародея такая огромная армия, а? Из воздуха слепил?

Послышались смешки. Опасно… дол-гулдурцы явно нарываются, а Рагхулун уже набычился, стиснул кулаки… встрять быстро:

— Твари Кхуру чинят клану Халрагхахар бессчетные обиды, — торопливо и горячо заговорила Шара, — от их опустошительных набегов мы страдаем куда больше вашего. Кхуру ненавидит клан Ледяной Волчицы, причем взаимно. Увы, нас слишком мало, поэтому всыпать ему как следует у нас не хватит рук; все, что мы можем — это защищать свои границы. Свой дом! — сорванный голос возвысился и окреп, зазвенев под мрачными сводами. — Ведь это единственное, что у нас есть!

Все отпущенное природой красноречие лучница пустила сейчас в ход. Если это не сработает, то не поможет уже ничто. Надежда на то, что слова способны сделать больше, чем звон стали, глупа, но она все же есть. По рядам дол-гулдурцев пробежала легкая тень замешательства. Они, конечно, твари подневольные, но четкого указания — уничтожать аборигенов — им не дали, иначе было бы здесь не три десятка, а гораздо больше. Дело за малым: суметь доказать, что враг твоего врага — почти друг.

— Допустим, что все это — правда, — медленно произнес десятник, подозрительно разглядывая лучницу. — Но скажи-ка: ты говорила сейчас о своих сородичах, но сама ты не из Туманных гор. Это видно по речи, и, кроме того… — он выдержал многозначительную паузу, — на тебе форма армии Унсухуштана, сапоги, лархан… Может, еще и бляха сохранилась, а?

Предположение застало Шару врасплох. Будучи совершенно равнодушна к своему внешнему виду, девушка проявила непозволительную беспечность, ибо не удосужилась перелезть в обычную женскую одежду: длинную шерстяную рубашку, меховую жилетку и мягкие сапожки, из-под которых видны вязаные носки до колена. Такой пустяк — и не возникло бы никаких вопросов. Даже если забыть про металлические заклепки на форменной рубахе стрелка, то уж знаменитый черно-багровый лархан ни с чем невозможно спутать.

Пока Шара лихорадочно соображала, что бы такое соврать, ее оттер плечом Рагхулун.

— Обычай требует от гостя назваться первым, — сумрачно заметил он. — Впрочем, ожидать вежливости от пришедших с оружием будет глупо. Да будет так, я повторю. Перед тобой вождь клана Ледяной Волчицы, Рагхулун сын Шадрух. Я сказал, ты слышал. Так что, во-первых — назови свое имя, а во-вторых… те вопросы, что есть у тебя к моей женщине, ты задаешь мне, так что будь добр — смотри в глаза!

Бум-м! Это несостоявшаяся смертница от неожиданности выронила горящий факел. Сухая деревяшка радостно запрыгала по каменным плитам пола, оставляя за собой красивый хвост косматого пламени. Дол-гулдурцы резко отпрянули назад, подозревая очередную ловушку, и тотчас же над их головами в воздухе просвистела стрела — у кого-то из засевших в коридоре лучников не выдержали нервы. Честь и хвала реакции молодого вождя: он успел заслонить собой обалдевшую Шару. В том, что стрела предназначалась именно ей, не было никакого сомнения: били низко, на уровне середины груди обычного иртха, а ей, невысокой — аккурат бы в горло. Но Рагхулун успел. Оттолкнуть в сторону увешанную гремучей смесью девушку он побоялся, зная о свойствах «бешеного порошка», так что стрелу красиво поймал собственным плечом. Кто-то из туманногорцев ахнул, а мгновением позже запоздалый крик дол-гулдурского десятника «не стрелять!» утонул в яростном реве сотни глоток пополам с лязгом покидающих ножны клинков. Злой и страшный, как раненый медведь, Рагхулун по-звериному оскалил клыки и, с треском обломив торчащее из плеча черное древко, дернул из ножен знаменитый й’танг. И не миновать бы сейчас хорошей драки и бессмысленного кровопролития, которое столь отчаянно и бестолково тщилась не допустить «женщина вождя», но именно в этот опасный миг в злосчастном гроте появилось еще одно действующее лицо.

Шаркающим старческим шагом и опираясь на длинный посох, из темноты медленно вышел слепой шаман. По рядам соплеменников Рагхулуна пробежал почтительный ропот.

— Остановитесь! — прозвучал негромкий надтреснутый голос.

Сгорбленный старец в серых одеждах, мерно постукивая посохом, спокойно прошествовал сквозь расступившуюся толпу на середину зала. Командир дол-гулдурских погранцов соображал быстро, поэтому в первую очередь обернулся к арке и повторил запрещающий жест. После чего раздраженно бросил й’танг в ножны, набрал и выдохнул полную грудь воздуха, постепенно успокаиваясь, и, наконец, почтительно склонил голову перед говорящим-с-духами. Его подчиненные с явной неохотой поспешили убрать оружие. А Рраугнур-иргит, определив направление безошибочным, шестым чувством слепца, повернул пергаментное лицо в сторону Шары и Рагхулуна.

— Возьми женщину и уходи, — приказал он. — Вы оба сделали достаточно, теперь моя очередь…

Рагхулун легонько подтолкнул девушку в спину: пошли, мол. Но Шара сейчас могла только глупо улыбаться и краснеть. Она не двинулась бы с места, даже если бы в нее летела еще одна стрела, даже если бы рушились каменные своды. При всех… так прямо и сказал, что его женщина. Хай-я… неужели? Нет, так не бывает…

— Когда говорящий-с-духами готовится к смерти, — медленно проговорил Рраугнур-иргит, — в запасе у него много времени. Как раз для того, чтобы обдумать все то, что было сделано и сказано прежде, и, быть может, осознать допущенные ошибки. И очень мало — для того, чтобы успеть их исправить. Но это уже мое дело, вы здесь не при чем. Ступайте! А мне, — невидящий взор уперся в жестяную бляху дол-гулдурского десятника, — есть о чем побеседовать с этим достойным воином…

Все еще отупевшая от осознания простого женского счастья, Шара послушно последовала за Рагхулуном к арке южного тоннеля, и уже краем уха успела поймать:

— Дзарт-кхан Дол-Гудурской… кхм… Уфтхак из рода Лунного Пса приветствует уважаемого Рраугнур-иргита на пороге его жилища…

И по-прежнему бездумно улыбнулась в темноту.