Тверской баскак. Том Пятый

Часть 2 Глава 6

Конец августа 1258 года

Изгиб реки Траве скрывает стены и крыши города Любека, но торчащий в небо шпиль кафедрального собора виден даже отсюда. Мой взгляд на мгновение задерживается на нем, но уже через мгновение возвращается к берегу реки, где полк Петра Рябо’ва привычно и споро копает ров нового лагеря.

«Римские легионеры отдыхают! — С изрядным чувством удовлетворения смотрю на работу бойцов. — Фору дадут даже экскаватору!»

Тут, правда, и мне есть чем гордиться. Что-что, а копать мои ребята умеют, ведь, начиная еще с первого дня основания армии, я вбиваю в голову каждого бойца и командира — любая остановка роты, бригады или полка должна начинаться с установки лагеря. Для каждого подразделения раз и навсегда определены размеры лагеря, а для командиров несколько нехитрых принципов выбора места. Таких как: удобная для обороны возвышенность, вода в доступной досягаемости или возможность выкопать колодец. А также наличие рядом леса, пригодного для строительства, и удобного пастбища для скота.

В этот раз место для лагеря выбирал я и руководствовался несколько иными целями. Этот лагерь должен впоследствии стать русским торговым двором в Любеке или, точнее будет сказать, торговым двором Ост-Индской компании. Пару дней назад мои «дорогие партнеры» прислали мне посланника с решением магистрата города Любека. Мол, под торговый двор компании город выделил место в трех верстах выше по течению от городских стен. Такой вариант меня никак не устроил. В моем видении будущего Русский двор должен первым встречать корабли, идущие с моря, а не получать то, что пропустят немцы. Да и в случае чего, это я должен контролировать выход в Балтику, а не городская верхушка Ганзы.

Поэтому, обойдя предместья Любека, я провел армию на полторы версты вниз по течению Траве и приказал Петру Рябо’ву ставить лагерь на правом пологом берегу реки. С этого момента все пошло уже в строго заведенном порядке. Старшина первой бригады размерил прямоугольник триста шагов на двести, и бойцы начали копать. Все как когда-то было заведено в лучшей армии мира, fossa — agger — vallum (ров — насыпь — вал). Начали всего пару часов назад, а ров уже практически выкопан.

В этот момент бросаю взгляд на Калиду и вижу, что тот совсем не разделяет моего бравурно-самодовольного настроения.

Покачав головой, недовольно бурчу про себя.

«Вот обязательно надо ему все испортить!» — Поднимаю глаза на друга с явно выраженным смыслом — ну чего, говори уж!'

Стоящий рядом Калида нахмурил брови, но все же выдавил из себя.

— Не нравится мне все это! Какого рожна мы сюда приперлись⁈ Не ко времени! — Он помолчал и рубанул рукой. — На юге черти-что творится, а мы здесь! Где ордынцев сейчас носит? Где германцы собираются с силами⁈ Мы ничего не знаем, зато вот лагерь у черта на рогах ставим, как ни в чем не бывало!

Он бросил на меня упрямо-укоризненный взгляд.

— Говорил тебе уже и еще раз скажу! Уж коли ты тогда местных князей собрал воедино, то надо было хватать их в охапку и гнать в этот самый Ахен, как ты и задумывал. А ныне мы только время зря теряем! Князей этих потом не собрать будет, да и врагу любая передышка только в помощь.

Ну что тут скажешь, в целом он, конечно, прав! Будь у меня единственная цель разгромить противника и короновать Конрадина, я бы именно так и действовал. Вот только ночной разговор с немецким купцом и банкиром из Сиены тоже требовал немедленных действий и совсем в другом направлении. На двух стулья не усидишь и за двумя зайцами не угонишься, пришлось выбирать приоритеты. И тогда я рассудил так.

«У меня в руках уже есть четыре германских курфюрста из семи. Этого вполне достаточно для избрания Конрадина королем. Оставшиеся трое — это князья церкви, архиепископы Кельна, Трира и Майнца. С ними, точно, каши не сваришь, они будут упираться до последнего. Впрочем, их голоса мне и не нужны, у меня уже есть большинство. Достаточно будет того, что они просто соберутся в городе Ахен и поприсутствуют на внеочередной коллегии. Цена небольшая, приехали, отбыли номер и все, а взамен я могу пообещать им лично и их землям полную неприкосновенность. Нужно только найти человека, кто донесет до западных князей-священиков мое предложение!»

Мысль показалась мне разумной, тем более что и исполнителя для такой миссии я уже наметил.

«Пусть-ка Лаурелий Эберсбах отработает оказанное ему доверие! — С ироничной усмешкой подумал я тогда. — Пусть съездит в Кельн и убедит князей церкви не упорствовать. Архиепископу Мюнхена и Фрайзинга лучше знать тонкие струны других святош. Вот пусть и докажет на деле, что не зря я устроил ему место второго регента при будущем императоре!»

Конечно, можно было бы провести коллегию курфюрстов и в неполном составе, но тогда она потеряла бы, как минимум, пятьдесят процентов своей легитимности. Такие потери мне были не к чему. Конрадин должен получить свой титул незапятнанным, ему и так будет крайне нелегко его удержать.

Обдумав все за и против, я пришел к выводу, что такое решение будет наилучшим.

«За то время, пока Эберсбах решает поставленные ему дипломатические задачи, я займусь Ос-Индской компанией. — Пришел я к окончательному решению. — Ведь, как известно, устные договоренности долго не живут. Надо брать господ купцов и банкиров за жабры, и ковать железо, пока оно горячо!»

И вот я с армией в полутора верстах от Любека закладываю основу первого русского двора в Германии. С минуты на минуту должна подъехать представительная делегация из города Любек для подписания окончательного соглашения. Все, казалось бы, прекрасно складывается, кроме одного — мрачно-недовольного лица Калиды.

Подобный разговор у нас уже был, но тогда, видимо, убедить друга в своей правоте я не сумел, и сейчас приходится проделывать тот же путь снова.

— Да ты пойми, дружище! — Стараюсь говорить как можно мягче и убедительней. — По большому счету мы вообще пришли сюда, в Германию, только ради этого лагеря!

Калида в сердцах перебивает меня.

— Может и так, я всех твоих мыслей не знаю, но только одно скажу. Сначала надо гадине башку отсечь, а потом уж руки к ней совать. Полумертвая змея также опасна, как и живая! Наперво надо всех врагов вот так, — он демонстративно сжал у меня перед носом свой кулак, — а потом уж можешь и двор свой ставить, никто слова тебе поперек не пикнет!

Смотрю на его возбужденное упрямое лицо и думаю о том, что может он и прав, и действительно надо было сначала взять Ахен и всю западную Германию под контроль, а потом уж…

«А ладно! Что сделано, то сделано, назад уже не воротишь! — Решительно отметаю появившиеся было сомнения. — Очень скоро время все расставит по своим местам, тогда и видно будет, прав я был или нет!»

Крик дозорного привлекает мое внимание, и я поднимаю взгляд на показавшуюся из-за леска группу всадников.

«А вот и господа „пайщики-концессионеры“ пожаловали!» — Сыронизировав про себя, окончательно отбрасываю ненужные сейчас мысли.

Оставив Калиду без ответа, поворачиваюсь в сторону подъезжающего посольства. Впереди всех верхом на муле едет председатель Ганзейского союза в Любеке Франц Шульцгруммер, за ним итальянский банкир Бонсиньори, а следом еще человек пять верхами в таких же, как и у их председателя, бархатных беретах и коротких плащах. Бойцы принимают поводья у подъехавших гостей, и те неуклюже, явно непривыкшие к седлу, грузно сползают на землю.

Большинство из посольства еще возится, оправляя одежду, а председатель Франц уже живенько подскочил ко мне. Едва поприветствовав, он накинулся с претензиями.

— Совет города установил место под торговый двор компании, — его красные щеки побагровели еще больше, — и наш человек довел до тебя это решение! Ты должен знать, что такие положения городского законодательства нельзя нарушать! Нельзя ставить двор там, где тебе захочется! Это городская земля…

«Эка он разошелся! — Замечаю про себя, не убирая с лица приветственной улыбки. — И когда же это, интересно, ему пришло в голову, что со мной можно так разговаривать⁈»

Не давая ему выговориться до конца, жестко беру его под локоть и, словно бы провожая, веду к специально для приема поставленному шатру. Он еще пытается что-то сказать, но я с любезной улыбкой на лице жестко пресекаю его бубнежь.

— Подскажи-ка мне любезный, герр Франц! Неужели я ошибся с выбором и надо было вести дела не с вами, а с купцами из Ростока⁈ А может с Гамбургом⁈ Впрочем, это еще не поздно исправить, а здесь вместо города оставить выжженную пустыню, так сказать, в назидание за неуемную жадность и пагубное желание кинуть партнера!

Его взгляд испуганно вскидывается вверх, и ледяная решимость в моих глазах говорит ему, что услышанные им слова совсем не пустая угроза. Дернувшись, он попытался было отшатнуться, но я лишь жестче сжал пальцы.

— Никогда не забывай, герр Франц, — добавляю в голос еще больше льда, — со мной можно играть только честно, а за жульничество я могу наказать! Очень больно наказать!

Еще секунду назад пылающее краснотой лицо немца мгновенно побледнело, и он даже как-то подсдулся.

— Да что ты, герр консул, что ты! У нас и в мыслях не было обманывать тебя! Наоборот, мы безмерно ценим твое…

— Хватит! — Обрываю его на полуслове и, повернувшись, обращаюсь уже к идущему следом посольству.

— Прошу вас, господа, в шатер! Там уже все готово!

Вытянувшись на походной койке, прикрываю глаза.

«Это же не люди, а энергетические вампиры какие-то!» — Бурчу про себя, вспоминая прошедшие переговоры и только-что оставивших мой шатер, так называемых, партнеров.

Переговоры дались действительно нелегко, немцы отчаянно торговались и засыпали меня бесчисленными вопросами. Кто сколько вкладывает на первоначальном этапе, как эти средства будут расходоваться, кто за что будет отвечать, как это смогут контролировать другие партнеры, и прочее, и прочее. Если честно, то я предполагал, что на сегодня мы подпишем что-то типа рамочного соглашения о намерениях, а дальше уже будем разбираться по ходу дела. Но куда там! В отличие от меня, ганзейские партнеры взялись за дело сразу и потребовали массу конкретики. Кто войдет в правление компании, где оно будет находиться, кто будет председателем, какими правами будут обладать остальные пайщики⁈ Эти и еще масса других вопросов мгновенно поставили меня в тупик, ведь, по сути, вся русская сторона договора сводилась к всего лишь одному человеку, то бишь ко мне. А этого раскрывать мне совсем не хотелось. На бумаге, другой стороной выступала Тверская торговая компания и Военно-сберегательный банк, и мне хотелось, чтобы все именно так и оставалось. Неприятность была лишь в том, что я совсем не подготовился к такому обороту дела. Вот взять хоть вопрос о членах правления. Немцы со своей стороны выдвинули Франца Шульцгруммера, Бонсиньори, еще одного из пятерки прибывших купцов, а мне кого было назвать… Не Острату же с Якобсоном! Один по-немецки ни бум-бум, а второго надо постоянно держать под контролем. Иначе, дай ему волю, так в момент в прибыли только Генрих Якобсон и останется. В общем, пришлось играть с листа и приспустить на тормозах желание немцем утрясти все вопросы здесь и сразу. Договорились пока о малом. Местные оснащают за счет кредита Сиенского банка три когга и отправляют их в Ревель. Джованни Бонсиньори и сам Франц Шульцгруммер отважно вызвались участвовать в этой экспедиции, чтобы на месте увидеть все своими глазами и встретится с представителями Военно-Сберегательного банка и Тверской торговой компании. Моя же сторона за зиму и за свой счет обязывалась доставить товар из Твери в тот же Ревель, а по весне после взаимных расчетов корабли уже с моими представителями должны были лечь на обратный курс.

Сейчас лежа на койке, я с тревогой размышляю над тем, как я все это организую, находясь в Германии, и кого все-таки можно отправить в Ревель. Времени в обрез, и чтобы гонец успел доставить мои указания в Тверь, садиться писать надо уже сейчас. В голове начали лихорадочно всплывать десятки имен из тех, кого я мог бы облечь доверием, но раз за разом я отбрасываю их и продолжаю думать.

В этот момент откинулся полог шатра, и в проеме появилась голова Калиды.

— Тут это, татарина одного взяли, — он как-то неуверенно пожевал свисающий ус, — так он тебя хочет видеть. Божится, что дело у него к тебе сверхважное.

С трудом отрываюсь от раскалывающих голову мыслей и поднимаю взгляд на друга.

— Какой к черту татарин⁈ Гони его, не до того мне!

Тот, качнувшись было к выходу, все же решился настоять на своем.

— Да я и сам поперву погнал было, так не уходит! — Он помолчал и добавил. — Странный он какой-то! Ты бы все ж взглянул, а то ни мы на еговоном, ни он по-нашенски!

Подавив в себе вспыхнувшее раздражение, бросаю взгляд на Калиду и вижу, что он действительно озадачен, а уж коли сам Калида сомневается, то точно надо взглянуть.

— Ладно, веди! — Опускаю ноги и сажусь на койке. — Посмотрим, что за татарин такой!

Калида исчез и через пару секунд вернулся, таща за шиворот худого человека в стеганом азиатском халате. Синяк под глазом и разорванный рукав халата говорят мне о том, что стража не особо церемонилась с незнакомцем, и тот, действительно, проявил завидное упорство.

Калида разжал ладонь, и татарин сразу же бухнулся на колени. Замерев, он уткнулся лбом в землю, не произнося ни слова.

Выждав пару секунд, осматриваю незнакомца. Халат не бедный, но сильно затертый и грязный. Сразу видно, что одежду очень долго не меняли, и она просто пропиталась пылью и потом.

«А гость-то у меня издалека!» — Делаю мысленный вывод и уже произношу вслух.

— Кто ты такой⁈

Не поднимаясь, татарин лишь вскинул на меня плоское лицо.

— Я Турша, пастух. Пасу табуны Боракчин-хатун.

«Боракчин-хатун!» — Мысленно повторяю за ним имя властительницы Золотой Орды и спрашиваю, не показывая удивления.

— Так что же ты делаешь здесь, пастух Турша, так далеко от ханских табунов⁈

Степняк с сомнением покосился на стоящего позади него Куранбасу, затем на мой, не сулящий ему ничего хорошего взгляд, и все же решился.

— Я привес тебе весть от госпожи Иргиль!

Вот тут у меня екнуло сердце от тревоги, и я с трудом сохранил хладнокровие.

— Подними его! — Кивком показываю Калиде на лежащего и еле сдерживаю нетерпение.

«Возможно, это провокация, — остужаю свой первоначальный порыв, — Иргиль, вряд ли, стала бы так подставляться, да и довериться ей в Орде особо некому!»

Калида рывком поставил татарина на ноги, и я впиваюсь взглядом ему в глаза.

— Врешь, собака! Тебя специально подослали, чтобы оговорить Иргиль⁈ Говори или сдохнешь в муках!

Незнакомец бледнеет, но не отводит глаз.

— Никто меня не посылал, кроме всемилостивейшей госпожи Иргиль.

Всматриваюсь в его узкие глаза, и мне все больше кажется, что этот человек не врет, но все-таки странно, что какой-то степняк помчался за тысячу миль по слову чужачки и ведьмы.

— Получается, незнакомая чужестранка попросила тебя, — вкладываю в голос угрожающий сарказм, — и ты бросил семью, бросил свой дом и скот, и отправился выполнять ее просьбу.

Татарин отчаянно замотал головой.

— Зачем так говоришь! Иргиль не чужая мне. Всемилостивейшая госпожа спасла моего сына от смерти, когда его порвали волки прошлой зимой. Он умирал, и никто не мог ему помочь, а она пришла и вылечила его. С того дня я поклялся, что моя жизнь принадлежит ей.

Он замолк, облизнув разбитые, потрескавшиеся губы, и добавил:

— Она сказала, отвези послание русскому консулу, и я без слов в тот же день сел на коня. Таков закон Великого Неба, моя жизнь взамен за жизнь сына!

Версия прозвучала довольно убедительно. Придумать такое, конечно, можно, но вопрос, зачем⁈ Кому в Золотом Сарае нужна такая затяжная и хитромудрая игра?

«Никому! — Мысленно отвечаю самому себе. — Единственный человек, кто решился бы подставить ближнюю подругу Боракчин-хатун, а стало быть и саму всевластную регентшу — это Берке, а он сейчас здесь, на другой конце света, и при всем желании не смог бы разыграть такую комбинацию».

Обдумывая, не спускаю взгляда со скуластого лица татарина. Тот все также преданно ест меня глазами, и я понимаю, что как ни фантастично это звучит, но выходит, действительно, Иргиль решилась послать мне весть. А это значит, что случилось или вот-вот случится что-то очень и очень плохое.

Не смягчая жесткого взгляда, позволяю татарину говорить.

— Ладно, допустим я тебе поверил. Что просила передать Иргиль⁈ Говори!

Тот вновь энергично замотал головой.

— Нет, нет! Я говорить не умею, и памяти на слова у меня нет. Госпожа Иргиль написала…

«Писать намного рискованней, — мысленно соглашаюсь с действиями свое подруги, — но, пожалуй, да, в этом случае у нее не было другого выхода!»

Татарин продолжает еще что-то объяснять, но я уже не слушаю и обрываю его на полуслове.

— Где письмо⁈

Тот молча кивнул на полог, намекая что оно где-то за пределами шатра. Бросаю решительный взгляд на Калиду, и тот понимает меня без слов. Резко развернув пленника, он толкнул его к выходу.

— Пошли покажешь!

Выходим из шатра, и подойдя к своим лошадям, татарин остановился и протянул руку.

— Дай носс! — Обратился он к Калиде, коверкая русское слово.

Несколько мгновений раздумья, и Калида все-таки подал ему короткий засапожник. Я с интересом смотрю как посланник аккуратно надрезает шов на сгибе седла и вытаскивает тоненькую трубочку.

«Конское седло для степняка вещь почти святая, — автоматически отмечаю про себя, — раз уж татарин решился спрятать послание там, значит, действительно, считает свою миссию волей Небес!»

С трудом сохраняя хладнокровие, дожидаюсь, пока Турша передаст мне письмо, и, только взяв его в свои руки, резко разворачиваюсь и возвращаюсь в шатер почти бегом.

При свете спиртовой лампы впиваюсь глазами в крохотные неровные буквы.

«Улагчи болен и скоро умрет! Ему осталось два-три месяца. Я ничего не могу сделать!»

— Ни здравствуй, ни до свиданья! — С помощью легкой иронии пытаюсь совладать с нахлынувшими чувствами. — Узнаю свою железную леди! Никакой чувствительной сентиментальщины, все только четко и по делу!

Справившись с эмоциями, быстро пытаюсь осмыслить полученную информацию.

«Значит, судьба таки взяла свое, кому суждено умереть в младенчестве, тот умрет, и никакие события вокруг не смогут этого изменить. Моя попытка вклиниться ни к чему не привела. Судьба недвусмысленно дает понять — не погибнет от яда, так умрет от болезни. Линию судьбы исправить невозможно!»

Мой взгляд замирает, уставившись в темноту.

«Два-три месяца! Из них месяц уже потрачен гонцом на дорогу. Значит, остался один, максимум два, и из Золотого Сарая помчится гонец к Берке с вестью о смерти вана улуса Джучи. Накинем недели три на дорогу, и получается, что через пару месяцев Берке получит трагическое известие. Что он сделает⁈»

Тут у меня сомнений нет. Берке немедленно бросит ненавистный ему поход и помчится в Орду. Ведь правителя Улагчи, именем которого его сослали на этот край света, больше нет, а значит, и ссылка его окончена! Хуже всего то, что он не просто кинется обратно в Сарай, а развернет еще и тумены Тукана и Абукана. И это как минимум!