Тверской баскак. Том Пятый

Часть 2 Глава 9

Середина сентября 1258 года

Аккуратно перешагиваю через порог юрты, делаю шаг вперед и медленно опускаюсь на колени. Касаюсь лбом ковра и, не дожидаясь разрешения, поднимаюсь на ноги. Это пока весь протест, который я могу себе позволить, но и он кривит злостью скуластое лицо Абукана.

— Разве я разрешал тебе подняться, урусс⁈ — Монгол аж подобрался, как хищная птица.

— А разве я должен у тебя спрашивать⁈ — Не отводя глаз, парирую его наскок. — Я такой же воин Великого хана, как и ты, и непобедимый полководец Бурундай подтвердил мое право…

— Какое право⁈ — Обрывая меня на полуслове, тут же вскинулся со своего места Берке. — У тебя, урусс, нет прав в юрте монгольского нойона.

Такой разговор хорошим не закончится, а мне ссора сейчас совершенно ни к чему. Перед грядущими событиями мне крайне важно примириться с Абуканом и Берке. Поэтому я быстро сворачиваю с опасной тропы.

— Прошу прощения, о многомудрый Берке, если я чем-то по неразумию обидел вас. У меня и в мыслях не было такого, ведь я приехал не ссориться и выяснять права, а лишь для того, чтобы сообщить вам грозную новость. Прошу вас выслушать меня!

— Никто не бу… — В запале выкрикнул было Абукан, но более благоразумный Берке резко прервал его.

— Остынь! — Рявкнул он на племянника и резанул меня щелями своих узких глаз. — А ты, урусс, не думай, что ты ровня кровному монголу и можешь дерзить нойону. За проступки твои и неповиновение старшему тебя бы следовало забить ногами, как шелудивого пса, но Бурундай почему-то ценит тебя и ограждает своей защитой. Благодари безграничную милость великого полководца, урусс, но помни, Бурундай не вечен, а наше терпение не безгранично.

Прикладываю обе руки к сердцу в знак величайшей благодарности и покорности, а про себя еле сдерживаюсь, чтобы не скрипнуть зубами.

«Ладно, до сего дня терпел, потерплю и еще, лишь бы на пользу пошло!»

Удовлетворившись своей угрозой и моим проявлением покорности, Берке снисходительно кивнул.

— Говори, урусс, о чем ты хотел донести!

Беспредельное монгольское чванство бесит меня до безумия, но я не позволяю себе эмоций. Держа на лице почтительное выражение, я в двух словах обрисовываю им обстановку.

— Огромное войско двигается на нас с запада, и нам лучше бы не дожидаться его здесь, а выступить навстречу.

Абукан сразу же недоверчиво вспылил.

— Что за войско⁈ Откуда знаешь⁈

Не отвечая ему, я по-прежнему держу тяжелый взгляд Берке.

— Папа Римский, главный священник всех западных христиан, объявил против нас крестовый поход. Король Франции, той страны, что к западу от реки Рейн, уже собрал против нас огромное войско, и оно может стать еще больше, если мы промедлим. Сейчас многие владетельные князья пограничных германских земель еще не присоединились к нему, но обязательно сделают это, увидев его армию под стенами своих замков. И чтобы этого не случилось, нам следует поторопиться, ведь уже сейчас армия короля превосходит наши силы вдвое.

Я в такую численность врага не верю, но слегка припугнуть этих двоих сам бог велел.

— Кто принес тебе эту весть? — Жестко проскрипел Берке. — Я хочу видеть этого человека и сам спросить с него.

Вновь прикладываю обе ладони к груди.

— Прости, многомудрый Берке, но это невозможно. Новость рассказал мне архиепископ Лаурелий, но он уже отъехал в свои владения и вернуть его невозможно.

Абукан тут же зло скривился.

— Не верь ему, дядя! Урусс лжет! Мои лазутчики ничего такого не доносили!

— Ты посылаешь дозоры за Рейн⁈ — Спрашиваю с демонстративным недоумением и, не дожидаясь ответа, задаю еще один вопрос. — Может твои лазутчики понимают местную речь?

— Господину не нужно знать язык раба, ему достаточно палки! — Спесиво вскинул подбородок Абукан, но смысл своих вопросов я адресую не ему, а Берке.

Тот молчит, и, глядя ему в глаза, я продолжаю.

— Как я и сказал, войско французского короля еще далеко, чтобы ваши конные дозоры его засекли, но уже сейчас улицы германских городов и деревень полны слухов. Если бы ваши лазутчики понимали местных, то они бы это услышали.

Узкие щели восточных глаз стараются прожечь меня до нутра, но я продолжаю, не отводя глаз.

— Я послал дозоры за Рейн, и скоро мы будем знать обстановку точнее, но уже сейчас нельзя просто ждать. Надо начать движение и не дать архиепископам Кельна и Трира объединиться с французской армией.

Вижу, что в названиях и именах Берке не силен, но для него это и не главное. Сейчас он решает другой вопрос — верить мне или нет. Я держусь абсолютно уверенно, и это играет в мою пользу.

Наклонившись к племяннику, Берке произносит еле слышно.

— Пошли несколько сотен за эту реку, что назвал урусс. Пусть проверят!

Абукан недовольно скривился, но возразить не посмел и уважительно склонил голову, мол непременно сделаю, дядя. Взгляд Берке после это вновь вернулся ко мне.

— Мы примем решение после того, как дозорные подтвердят твои слова, а сейчас я хочу, чтобы ты направил свои огненные трубы на этот чертов город. — Он мотнул головой в сторону невидимых за стенами шатра стен Ганновера. — Его надо спалить до тла, а жителей, решившихся на сопротивление, перебить всех до единого.

В этот момент в чертах Берке проявилась такая звериная злоба, что его и без того малосимпатичное лицо стало просто зловещим. Меня такими метаморфозами не впечатлишь. Скорее, этот момент показал мне — Берке до сих пор находится в неведении о событиях в Орде. Ему все-еще не известно о скорой смерти Улагчи, иначе бы он не был так зациклен на взятии какого-то немецкого города.

Это меня радует, а вот его неразумное желание штурмовать хорошо укрепленный город совсем нет. В преддверии грядущего сражения с численно превосходящим соперником терять бойцов и заряды под стенами в общем-то ненужного города — это большая ошибка. Я это понимаю, но вот как сказать об этом Берке, чтобы он не взбрыкнул⁈ Задача!

В голову пока ничего не приходит, и тут вновь недовольно встревает Абукан.

— А почему ты пришёл один, урусс⁈ Где побежденные тобой германские князья, почему они не ползают тут перед нами на брюхе.

«Так, — тяжело вздыхаю про себя, — неразрешимые задачи растут, как грибы!»

Это действительно проблема, решения которой у меня нет. Со времен Чингисхана в понимании монгол у них нет и быть не может полноправных союзников, а есть лишь покоренные или добровольно подчинившиеся народы. Отношение и к тем, и другим одинаково брезгливо-барское и выражается, примерно, в следующем. Вы должны каждый день благодарить нас за то, что еще живы и мы позволяем вам служить Великому хану! То бишь, князь ты там у себя или царь, это неважно! В юрте монгольского повелителя ты должен пасть на колени и ползти к ногам господина, как червь. Следят за исполнением этой процедуры строго и поблажек не делают никому, какими бы последствиями это не грозило.

Зная такое, я голову сломал над тем, как в одном войске связать Абукана и Берке с германскими герцогами. Людвиг Баварский стоял на коленях перед Бурундаем, но ситуация там была несколько иная. Он был один и переживал это унижение без свидетелей. К чести Бурундая, надо сказать, у него хватило на это ума. К тому же у Людвига не было иного выхода, и все же вспоминать при нем этот момент я не советую никому. Сейчас же обстановка кардинально противоположная! Немцев уже трое, и у них появился выбор. Мне хоть и удалось уговорить герцогов остаться на нашей стороне, но я не сомневаюсь ни на секунду, заставь их ползать перед дикарями на коленях, и они тут же, все до единого, переметнутся в стан врага.

Подняв взгляд навстречу узким азиатским глазам, отвечаю на вопрос.

— Германские герцоги со своими дружинами сейчас в одном дне пути отсюда. Стоят лагерем вместе с моей армией и ждут моего возвращения.

— Именно об этом я и спрашиваю! — Грозно повысил голос Абукан. — Почему они там, а не здесь⁈ Почему не вымаливают прощения за то, что посмели оказать сопротивление воинам Великого хана.

Вижу, что говорить с этим молодым, чванливым монголом бесполезно, и вновь обращаюсь к Берке.

— Я мог бы их привести и поставить перед вами на колени, но только ответь мне, о многомудрый Берке, что для тебя на сегодня важнее⁈ Разгромить французского короля или увидеть унижение германских князей⁈

Вместо Берке вновь взвился Абукан.

— Ты что?!. Хочешь сказать, что подвластные местные князья отказываются преклонить колени перед нами⁈

— Нет! — Отрицательно мотаю головой. — Они падут ниц и выполнят все, что от них потребуется, но… — Тут я делаю глубокомысленную паузу. — Спросите меня, смогу ли я им после этого доверять, и я отвечу. Нет!

— Тогда они все должны быть казнены, как изменники! — Чуть ли не брызгая слюной, завопил Абукан, на что я вновь взглянул на Берке.

— Казнить можно, вот только тогда мы лишимся почти двух тысяч бронированных всадников. Поэтому, многомудрый Берке, я еще раз повторю свой вопрос. Что для тебя на сегодня важнее, разгромить французского короля или увидеть унижение германских князей⁈

Особо нажимаю на слова «сегодня» и «французского короля». Мой расчет на гипертрофированную гордыню и змеиную хитрость Берке. Уступить сегодня, чтобы ударить завтра, когда лживые «друзья» уже будут не нужны. Это в стиле Берке! А еще разгромить не кого-нибудь, а западного короля! Этим можно будет утереть нос зазнайке Бурундаю.

Я очень надеюсь, что приманка сработает, иначе делу швах. Без тяжелой рыцарской конницы одолеть французов будет в десятки раз сложнее.

Замерев, жду ответа Берке, и он словно специально медлит и медлит. Наконец, он начал говорить, и вопрос его прозвучал скрипуче и зловеще.

— Ты просишь меня отложить прием местных князей до окончания битвы?

Он четко уловил предложенный мной компромисс, и я утвердительно кивнул.

— Именно так, многомудрый Берке! После битвы они в вашей власти. Судите, казните или прощайте, на то полностью ваша воля!

Говоря эти слова, я не чувствую никаких угрызений совести в том, что грубо нарушаю обещания данные герцогам. Наоборот, я уверен, что у Берке не будет шанса исполнить свой план возмездия, потому как Иргиль в предсказаниях смерти никогда не ошибалась. И это значит, что через пару месяцев, когда информацию о смерти Улагчи достигнет Берке, ему будет не до каких-то там германских князей и прочей ерунды. Все мысли его будут устремлены в Золотой Сарай и посвящены захвату трона.

Не отвечая мне вслух, Берке удовлетворенно кивает и даже выглядит довольным.

«Наверно, представляет, как он будет изгаляться на герцогами после победы». — Иронизирую про себя и решаю, что раз уж удалось подвинуть его в вопросе союзников, то почему бы не попробовать с Ганновером.

Изобразив на лице крайнюю озабоченность и тревогу, я начинаю жаловаться на то, что зарядов для баллист осталось в обрез, так же как и пороха, и ракет.

— Мы забрались так далеко, что ожидать скорого пополнения не приходится. Я опасаюсь, как бы нам к генеральному сражению совсем не остаться без огненного наряда.

— Твои огненные трубы, урусс, — тут же обрывает меня Абукан, — нужны лишь для слома крепостных стен, а в поле монгольские воины справятся и без твоей помощи!

Словно бы не слыша его, я по-прежнему обращаюсь к Берке.

— Как я уже говорил, чем дальше пройдет на восток французский король, тем больше местных князей и городов к нему присоединится, и тем больше вырастет его войско. Наилучшим вариантом для нас было бы не допустить этого и дать ему бой за пределами Германии!

Старый монгол уже понял, куда я клоню, и, словно бы рассуждая сам с собой, произнес вслух.

— Последние месяцы были не слишком удачны. Воины хотят крови и добычи!

— Все так, многомудрый Берке, — тут же соглашаюсь с ним, — опытный полководец знает, когда позволить воинам взять то, чего они хотят! Ганновер большой город, в нем будет много добычи, и еще больше полона!

Тут я словно бы задумался и начал подсчитывать вслух.

— Немало воинов потеряем при штурме, еще надо будет оставить охрану для пленников и добычи! Добычи будет много, а кругом враги. Мало охраны не оставишь! — Вскинув голову, бросаю взгляд на Абукана. — Сколько у тебя сейчас бойцов?

Тот хмурит брови и молчит. А что тут скажешь! Даже без серьезных боев войско все-равно несет потери. Раненые, больные и прочее. Думаю, за полгода у него в тумене осталось тысяч восемь в лучшем случае.

Не отвечая мне, Абукан молча переглянулся с дядей. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять этот немой диалог. Племянник только что безмолвно подтвердил, что я прав.

Отметив эту мимику, я вновь даю им возможность сделать правильный ход, не потеряв лица.

— А что город! Город никуда не денется! После победы всегда можно вернуться и наказать строптивых горожан за дерзость.

За стеной шатра ночь, но тишины нет. Там в темноте слышится постоянный неровный гул. Полк Петра Рябо́ва и дружины трех герцогов готовятся к скорому выступлению. Позавчера я таки убедил Берке и Абукана оставить на время Ганновер и двинуться навстречу французскому войску. По предварительному уговору, монголы должны выдвинуться к Рейну и, переправившись через реку, ждать подхода моей пехоты и герцогской тяжелой конницы. От Ганновера до Рейна недели две пехотного марша, монголы пройдут этот путь в два раза быстрее. Это важно, поскольку пока нет никакой конкретики о французах. Где они сейчас, сколько их, и так далее⁈ Я не хочу, чтобы они успели перейти Рейн и соединились с войсками архиепископов Кельна, Майнца и Трира. Нужно успеть отрезать боевитых святых отцов от наступающего короля Людовика.

Завтра тяжелый день, и хорошо бы выспаться, но времени на это нет. Как всегда все не вовремя. Меня не было в лагере два дня, и за это время, словно сговорившись, примчались гонцы от всех: от Куранбасы, от Ерша и Эрика Хансена. Их письма, свернутые в свитки, пока лежат нетронутыми на столе. Я вернулся в лагерь буквально с пару часов назад и успел лишь выслушать доклады полковника Петра Рябо́ва и командиров бригад.

Они вышли от меня буквально минуту назад, и, вытянув ноги, я позволяю себя пару мгновений отдыха. Проскользнувший как тень Прохор ставит на стол кружку горячего сбитня, и я с благодарностью киваю ему. Я не просил, но Прошка уже так давно со мной, что знает мои желания лучше меня.

Прохор оставляет меня одного, и я протягиваю руку к ближайшему свитку. Это послание от Хансена.

Срезав печать, разворачиваю и читаю.

«Приветствую тебя, консул, и желаю тебе здравствовать. Ниже доношу тебе, что поход наш с монголами пока успешен, и Бурундай не знает поражений. Ну, буду излагать по порядку. В начале апреле двинулись на Австрию, и как ты и предполагал, часть австрийских баронов предпочли присягнуть на верность Роману Даниловичу, а вернее его жене Гертруде Бабенберг. Остальные реального сопротивления оказать не смогли, и войско Бурундая стремительно прошло через Австрию и вторглось в Венгрию с западной границы. Это, действительно, оказалось для короля Беллы сюрпризом, и он смог собрать войско, только когда мы уже были под стенами Будапешта. Сражение было упорным. Венгры отчаянно сражались, и, возможно, им удалось бы организованно отойти и удержаться на правом берегу Дуная, но левый фланг армии Беллы внезапно бросился в бегство, чем обрек и короля, и все венгерское войско на гибель».

Оторвав глаза от текста, усмехаюсь, понимая, кому именно Белла обязан столь ужасным разгромом.

«Значит таки Бурундай разыграл козырную карту по имени Ростислав Михайлович! И это всем нам на будущее урок — не доверяй тому, кто уже единожды предал!»

Вновь возвращаюсь к посланию и читаю.

«Всю Венгрию предали огню и мечу! Бурундай не забыл неудач прошлого похода и был безжалостен. Будапешт грабили три дня и не оставили там ни единого целого дома, и не единого живого жителя. Оттуда двинулись на Италию, где первое сопротивление нам оказал Милан. Осада была долгой, на этот город потратили почти весь огненный наряд. Город взяли только через два меся к концу июля. За сопротивление Бурундай приказал жителей города не щадить, и, скажу честно, мало кому из горожан удалось выжить. От Милана двинулись на юг почти без сопротивления и встали только под городом Равенна. Из экономии огненного наряда осада пошла тяжело, и Бурундай оставил меня и тумен Балакана осаждать город, а сам повел войско дальше, распустив его широкой облавой. На сем оканчиваю сие письмо, ибо новостей боле не имею!»

Подкрутив фитиль лампы, добавляю света.

«Значит, заряды и порох у Эрика на исходе!»

Этот момент для меня наиболее важный. Успехи Бурундая мне почти не интересы, а вот то, что Хансен так нерачительно израсходовал весь боезапас, серьезно печалит. Исходя из длительности технологического цикла и протяженности коммуникаций, ожидать следующей поставки можно не раньше зимы, о чем я и предупреждал датчанина.

«Видать не дошло!» — В сердцах крою Эрика, хотя и признаю, условия у него не из простых. Бурундай мастак подставить союзные войска под самые тяжелые удары.

«Ладно! — Откладываю письмо датчанина. — Надо будет отписать Эрику, чтобы теперь был вдвойне осторожен. Пусть не тратит все на врагов и держит хоть маломальский запас для „друзей“. Поход скоро может завершится совсем не так, как ожидает Бурундай. Для захвата власти в Золотом Сарае Берке понадобятся воины, и он постарается увести с собой как можно больше. Два тумена как минимум, а может и еще кого сагитирует. Тогда Бурундаю не видать последнего моря, как своих ушей. Зная старика, могу с уверенностью сказать, что он сильно расстроится. А когда он злится, от него можно ждать, чего угодно! На кого-то же надо будет выплеснуть негатив. Решит, к примеру, что огненный наряд должен служить Великому хану, а для каких-то там уруссов это слишком большая роскошь. На полный разрыв пойдет вряд ли, а вот по-тихому прибрать к рукам обязательно попытается. На этот случай запасец Хансену, ох как, пригодится!»