Ты думал, я не узнаю?.. (СИ)

Глава 21 Варя

Внутри дом обставлен скромно. Выложенные из массивных бревен стены, скрипучий дощатый пол, невысокий потолок с балками. Интерьерное убранство создает антураж лесничего пристанища. На веревках в кухонной зоне сушатся ароматные травы. Опрятно. Папа не терпит бардака.

Войдя первым, он отряхивает на коврике массивную обувь, направляется к дровяному камину и разжигает огонь. Я осматриваю пространство, гадая, что сподвигло его на смену места жительства. Может, женщина? Однако следов постороннего присутствия не нахожу… на первый взгляд.

— Поверить не могу. Мы созванивались в прошлом месяце, и ты хоть бы заикнулся о том, что переезжаешь.

Папа снимает теплую парку, шапку запихивает в рукав и вешает на крючок.

— Все закрутилось, завертелось, — со смущенным смехом объясняется он, поднимая к локтям рукава вязаного свитера. — Зачем тебя обременять такими вещами?

— В смысле — зачем? — откровенно теряюсь я. — Я твоя дочь.

— Вот и не забивай себе голову ерундой, — подмигивает мне, приглаживая волосы.

— Пап, все в порядке?

— А как еще должно быть? — пожимает плечами.

Я закатываю глаза, расстегивая длинный пуховик.

— Хватит отвечать вопросами на вопросы.

— Тебе чай черный? С лимоном?

— Да. И не меняй, пожалуйста, тему.

— Я не меняю. Что сказать, дочка? — принимается рыскать по кухонным тумбам в поисках кружек. — Захотелось перемен. Надоела серость городская. Вот здесь уже все было, — встает ко мне полубоком, приставляет кисть к шее, демонстрируя степень «сытости». — Делать там, — имеет в виду город, — совершенно нечего, а пенсионерам — подавно. А здесь природа, свежий воздух. Работа, в конце концов. Пожил бездельником пару годков и хватит.

— Ты и про работу ничего не говорил, — с обидой произношу я.

— Работа к дому прилагалась. Не сердись, Варя. Я бы рассказал. Обязательно!

— Когда?

— Когда обустроился бы как следует. Не ожидал, что ты захочешь прилететь, — поставив чайник на газовую плиту, папа садится за обеденный стол: массивный, дубовый с резьбой. Я отодвигаю соседний стул и накрываю ладонями грубые, сухие, мужские руки. — Не злишься на своего старика?

— Конечно же не злюсь, пап, — проговариваю я дрожащим голосом. — Но, прошу, больше так не делай, ладно? Не утаивай от меня ничего.

— Договорились.

— Я хочу знать, что происходит в твоей жизни. Прости, что давно не появлялась…

— Варя, — прерывает, понизив тон до вкрадчивого. — Не нужно.

После маминой смерти папа замкнулся в своем горе. Тогда, много лет назад, я на него злилась, ведь я же оставалась с ним, нуждалась в его участии и внимании. Тоже скорбела, плакала и скучала, и все же фокусировалась на жизни и возможностях, которые она преподносила. На целях, которыми подбадривала маму, чтобы не сомневалась: потеряв ее, я справлюсь и обрету счастье. Однако папин дух, несмотря на то что был дан достаточный срок для прощания, серьезно надломился.

Когда Ксюша умерла, трещина пошла дальше и на время расколола нас. Я хотела видеть его рядом с собой в тяжелейший период адаптации к новым реалиям, только вот он не мог мне этого дать. Но я больше не держала обиду, потому что горе отняло все чувства; потому что было необходимо сосредоточиться на собственном выживании и не тронуться умом. Я знаю, что лишиться любимой женщины и матери — не равно лишиться дочери и внучки. Этот удар был гораздо, гораздо сокрушительнее предыдущего. Нормально — отстраниться друг от друга, нормально — позволить боли овладеть каждой клеточкой сознания, занять каждый сантиметр пространства и дать ей просто быть. Не сердиться на то, какой путь выбирает для себя человек на определенной стадии проживания потери. Ксюша была нашим всем, поэтому я очень рада, что мы с папой выбрались из ракушек и решили жить дальше.

Возможно ли для кого-нибудь полное и неподдельное слияние друг с другом в период страшной бури под названием «Утрата самого ценного»? У нас не вышло, но, надеюсь, кому-то другому «повезло».

— Что за работа? — держа его за руки, интересуюсь я.

— Территорию, на которой расположен этот дом, недавно выкупил предприниматель. Он наш земляк, но бизнес свой строил в Москве. Апрельский Паша. Слышала о нем, может?

Я отрицательно качаю головой.

— Он в Мурманск на время перебрался, ну мы и встретились. В баньку сходили, по душам поговорили. Паша выслушал меня и предложил крышу над головой с занятием — патрулировать окрестности да за порядком следить. Планирует здесь что-то строить.

— Откуда ты его знаешь?

— Я с Пашкиным отцом рыбачил, когда тот еще мальцом был, — рассказывает папа, разливая по кружкам кипяток. Добавляет по дольке лимона, затем лезет в холодильник за пирогом и убирает его в микроволновку. — В семнадцатом году у Сергеича инфаркт случился. Пашка к отцу на похороны прилетал, а на следующий год жена и пятилетний сын погибли. Хоронил их здесь, рядом с отцом.

— Боже, какой ужас.

— Не то слово. Отдыхали на горнолыжном курорте, застряли на подъемнике. Когда подоспели спасатели, уже было поздно. Окоченели. После трагедии Пашка затворником заделался, но потихоньку выкарабкался… В прочем, — добавляет полушепотом папа, ставя передо мной кружку и блюдце с большим куском клюквенного пирога, — как и все мы.

В знак солидарности молча киваю.