Последний день отпуска проходит лениво. Сплю до обеда, завтракаю вечером, выбираюсь на улицу ближе к ночи, чтобы проветриться в парке рядом с домом. Так и проходит перенастройка на рабочие будни. Утром просыпаю будильник, чего не случалось очень долгое время. Однако отвисшие челюсти у медперсонала посвящены не моему опозданию, а в принципе тому, что я после декабрьского инцидента как ни в чем не бывало переступила порог больницы. Это становится понятно по журчащим мне вслед недоуменным шепоткам. Я была бы рада не вникать в суть шушуканья, если бы оно не разлеталось эхом повсюду со скоростью ветра. Дежурная медсестра, монотонно и с некоторой невнимательностью (поскольку успевает вертеть головой по сторонам) перекладывающая бумаги за стойкой ресепшн, едва не сворачивает шею, пытаясь угнаться взором за моим быстрым шагом.
— Здравствуйте, Варвара Васильевна! — выкрикивает так, что я зябко веду плечом.
Поворачиваюсь к ней и с улыбкой киваю в ответ на приветствие.
Юркнув в свой кабинет, закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Перевожу дыхание, сводя на нет разбушевавшуюся агонию в легких, словно пробежала спринт. Ладонью растираю центр груди, ослабляя бешеную пульсацию под ребрами. Сбрасываю волнение с плеч вместе с пальто и переодеваюсь в белый халат. Не успеваю дойти до рабочего стола, включить компьютер, как раздается стук в дверь.
Главврач тут как тут, словно день моего выхода из отпуска был обведен красным маркером в его календаре.
— Доброе утро, Геннадий Леонидович.
— Доброе утро, Варвара.
— Кофе будете?
— Не откажусь, — мужчина располагается на посетительском диванчике бледно-мятного цвета. — Хорошо выглядишь, — никуда без лести. Хотя все равно приятно. Я тоже себе сейчас больше нравлюсь. — Отпуск пошел на пользу. Глаза начали блестеть.
— Спасибо.
— Как отдохнула?
— Хорошо. Летала к отцу в Мурманск. Вот, в общем-то, и все.
— Как нынче на севере?
— Холодно… — я подыгрываю ему в создании видимости незатейливого разговора между коллегами и стремлении заполнить его «водой». Геннадий Леонидович продолжает интересоваться деталями моего отдыха, и я, наконец, понимаю, для чего. Меня анализируют. При дружеской беседе не сканируют каждое действие и предложение собеседника. А его чрезмерная внимательность к моей умеренной эмоциональности так и сквозит между слов. — Геннадий Леонидович, я в полном порядке, — вместо ответа на очередной вопрос резюмирую я, протягивая ему белую чашку на блюдце. Он принимает, шевеля губами: «Спасибо». — Мне лучше. Правда. Я сожалею, что вышла из себя на глазах у коллег и пациентов. А теперь, пожалуйста, скажите, могу ли я вернуться к работе? Или мне предусмотрено наказание?
— Никакого наказания не будет, — бормочет в чашку главврач и прикладывается губами к ее краю, громко отхлебывая терпкий напиток. — Отчитаюсь о твоем возвращении, побеседуешь с дисциплинарной комиссией. Скорее всего, обяжут посетить психиатра, но это ерунда. Главное, раскаивайся побольше и со всем соглашайся.
Я присаживаюсь рядом.
— Как мне вас отблагодарить, Геннадий Леонидович?
— Больше не попадай в подобного рода неприятности, Варвара. Вот лучшая плата.
В груди разливается тепло признательности.
— Спасибо большое.
Допиваем кофе в комфортном молчании. Перед уходом главврач оглашает новость:
— Ах-да, чуть не забыл сообщить тебе, что наши китайские партнеры объявили набор на участие в трехнедельной программе по обмену опытом в медицине. Не хочешь подать заявку? Обучение стартует в марте.
— Чунцинский онкологический институт? — при произнесении вслух названия учреждения, славящегося использованием новейшего оборудования и передовыми методами лечения в области онкологических заболеваний, я едва справляюсь с контролированием внутреннего трепета.
— Да, — проснувшаяся во мне ажитация вызывает у мужчины улыбку. — Трехнедельные семинары в исполнении ведущих специалистов в сочетании с культурной программой — ну разве не сказка для наших ушей? Незабываемые впечатления и ценный опыт гарантированы.
Звучит и правда волшебно.
То, что мне необходимо.
— Я подам, — с замиранием сердца произношу я на выдохе. — Подам заявку.
Непременно.
— Хорошо, — улыбнувшись шире, Геннадий Леонидович сгибает руку в локте и собирает пальцы в кулак. — Буду болеть за тебя.
Только он за кабинет, я мчусь к компьютеру, чтобы зайти на сайт института и изучить подробную информацию о программе. Плоховато перевожу с английского и намечаю себе новую цель — подтянуть язык. Я где-то сохраняла контакты преподавателя, под чьим чутким руководством за пару месяцев подготовилась к конференции для зарубежных коллег. Правда, давно это было — в прошлой жизни, можно сказать. Мозг тогда соображал на пять с плюсом.
День пролетает на одном дыхании. К своему несказанному облегчению я наблюдаю, что стационарные палаты с момента моего отъезда не опустели ни на одну детскую душу. Большое счастье знать, что некоторые готовятся к выписке. С таким воодушевлением они делятся планами о том, куда отправятся с родителями, освободившись из плена больничной стерильности! Сидела бы и слушала без конца об их грандиозных задумках.
Сегодня я много улыбаюсь, что под вечер щеки начинают немного побаливать. Забытая боль от радости. Забытая радость. С нею в сердце очень тепло, никакие морозы не страшны. С нею в сердце безопасно возвращаться домой. С нею в сердце чуть лучше проглядывается дальнейший жизненный путь. Знаю, что она не всегда будет подсвечивать и уберегать от густой тьмы, поджидающей на каждом шагу и беспрестанно дышащей в спину. Что ж, хотя бы сегодня.
Сегодня хороший день.