Ты думал, я не узнаю?.. (СИ)

Глава 58 Матвей

2024 год, июль

Ветхое деревянное строение, отдаленно напоминающее жилой дом, вселяет ужас одним своим безобразным видом. Я не удерживаюсь от угрюмой гримасы, видя, как из-под подъездного козырька — натянутого куска черного полиэтилена, «надежно» примотанного изолентой к торчащим из дома ржавым металлическим балкам — выбегают дети. Под «чутким» руководством взрослых, разместившихся на лавочке с закуской и алкоголем, мелюзга несется прямо под колеса моей машины. Я резко жму на тормоз, несмотря на то что и так ехал со скоростью улитки, выискивая среди грязевой мешанины после трехдневных непрекращающихся дождей более-менее сухой участок. Детишки, не чувствуя опасности, с любопытством разглядывают автомобиль, словно впервые такой видят. Может, и так. Может, только мне хватило ума сунуть нос в забытое цивилизацией место на отшибе подмосковного села. Что ж, я подстраховался. Прохоров осведомлен о моем местонахождении в данный момент, если я не выйду с ним на связь через пару часов, он знает, что нужно делать дальше.

Хотелось бы убедить себя, что я ошибся адресом, пропустил поворот, или два, но мне действительно нужно сюда.

Я глушу двигатель и первым же делом вляпываюсь в грязь, тем самым поднимаю себя на смех в глазах юных наблюдателей. Оглядываясь через каждые три шага, направляюсь ко входу двухэтажного сталинского барака, каким-то чудом уцелевшего (если можно так выразиться) с советских времен. Неужели, молодой парень живет в таких условиях? Что с ним приключилось, раз он очутился здесь? Полагаю, если сравнивать его участь с участью другого, Дениса, то Максиму еще повезло. По крайней мере, он жив.

Однако мне хочется забрать слова о везении обратно, когда я встречаюсь с ним лицом к лицу. Чего-чего, а я никак не ожидал увидеть на месте молодого человека куцего, худого, как щепки наркомана. О наличии у него зависимости говорит неестественно-бледный, слегка синюшный цвет кожи, многочисленные язвенные высыпания на истощенном теле, прикрытом черными шортами, характерные следы на локтевых сгибах от уколов, расчесы... Я с трудом подавляю желание немедленно убраться отсюда, но уговариваю себя остаться. Я слишком далеко зашел, чтобы у самой развязки (а я чувствую, что это она!) удрать, как трус при виде глубоко больного человека.

— Ты кто? — заторможенно спрашивает парень с отсутствующим, безразличным взглядом.

Я теряюсь с ответом. Он вообще в состоянии менять понять?

— Я отец Ксюши Метелиной — девочки, убитой четыре года назад Артемом Литвиновым. Он устроил стрельбу в вашей школе и так же убил твоего друга, Илью Яшина. Помнишь их?

Зябко обняв себя костлявыми руками, он шатко отступает вглубь бардака, в котором живет. Я воспринимаю это как приглашение и с крайней неохотой шагаю вперед, стараясь ни с чем не соприкасаться. Одному Богу известно, какая зараза здесь обитает. Пахнет, как в сточной канаве. Старая мебель завалена мусором, одеждой, всюду валяются заплесневелые остатки пищи, какие-то дурно пахнущие тряпки с въевшимися в ткань желтыми разводами. Запах и вид протухшей еды вызывает труднопреодолимую тошноту. Приходится зажать нос, чтобы продлить свое нахождение здесь.

— Ты помнишь, как тебя зовут? — сомневаясь все больше в способности парня осознавать происходящее, уточняю я.

Сгибаясь пополам, словно от приступа острой боли в животе, он заваливается боком на диван.

— Наверное, — очень тихо отзывается он, шмыгая носом. — Да, помню. Почему-то… — издает хриплый, нервный смешок. — Вот-вот подохну от того, что пытаюсь забыть, а все никак не получается.

— Что ж, Максим, за этим я сюда и пришел. Мне нужно, чтобы ты вспомнил.

Когда я назвал его старым именем, он устремил на меня затяжной, остекленевший взгляд. В светло-серых, точно выцветших, глазах простирается бескрайная пустота. Глядя на него, неподвижного и человекоподобного, у меня появляется ощущение «зловещей долины». То, что сотворили с ним запрещенные вещества, будет являться мне в кошмарах.

— Три косаря найдется? — безучастно спрашивает парень.

Столько стоит доза? Я так понимаю, он назвал свою цену за ответы… Если, конечно, способен в принципе их озвучить.

Клацнув зубами, я тянусь за бумажником в задний карман. Максим перемещает взор и следит за моей рукой. Вздумает напасть, я легко с ним справлюсь. На вид он весит не больше пятидесяти.

— Скажи для начала, как ты докатился до такой жизни? — я показываю ему купюры, намекая, что он получит их, как только ответит.

Шмыгнув носом, Максим сворачивается калачиком.

— Не знаю. Не задумывался.

— Врешь.

— Проще не думать, разве нет?

— Нужны деньги? Напряги мозг… или то, что от него осталось.

— Я ушел из школы после девятого класса, но дальше учиться не захотел. Какой смысл? Сторчался, как видите. Вот и все.

— С родителями не общаешься?

— Они от меня отказались. Я их позорил. Дети нужны, видимо, только для авторитета. Ну и ладно. Хрен с ними, — Максим поднимается, садится и упирается локтями в колени, раскачиваясь назад-вперед. — Лучше без них, чем с такими. У Илюхи предки тоже не сахар… Хоть кому-то было дело, что отец его мутузил за каждую провинность? Получил четверку — получай по ребрам. За двойку однажды выбил ему зуб. Учителя срать хотели, главное, чтобы этот мудак продолжал спонсировать их гребаную шарагу. Интересно, как я к девятнадцати прохерил свою жизнь? — цедит парень. — Во всем виноваты родители. Мои, Илюхины, да и вы… — выплевывает он с демонстративным пренебрежением. — Вы все — стадо слепых уродов и идиотов, которые дальше своих носов не смотрят, не замечают, как некоторые летят кукухой и приходят в школу с оружием. Вам нет дела, почему… до тех пор, пока вас не начинают трясти с проверками. Ищите виноватых? Зеркало вон там! — разразившись внезапным хохотом, Максим хватается руками за волосы.

Я воздерживаюсь от комментирования его обличительной тирады, молча протягиваю деньги и оставляю их на подлокотнике обшарпанного дивана. Кто я такой, чтобы говорить: «Ты заблуждаешься, пацан». Ведь он прав.

— Есть мысли, почему Артем Литвинов наставил дуло на твоего друга и мою дочь?

— Вы типа мент? — кривится Максим и сгребает купюры, сминая их в кулаке.

— Нет. Я просто хочу разобраться.

— Почему сейчас? Где вы раньше были?

Мне нечего сказать в ответ.

Максим яростно чешет внутреннюю часть локтя, встает с дивана и медленно плетется к заваленному грязной посудой столу, гремит тарелками, бросает на пол мусор, но не находит того, что искал. Выругавшись, он поворачивается ко мне.

— Курите?

— Нет.

Начинал и бросил.

Рябинин растирает глаза до покраснения, шмыгает носом и возвращается на диван, стаскивая со спинки одеяло с прожженными дырами и закутываясь в него, словно в кокон.

— Литвинов целился только в Илью.

Я рывком вбираю в грудь затхлый воздух.

— Ты уверен?

— Еще три косаря, — протягивает раскрытую ладонь. — И мне нужны сигареты.

***

В небольшой комнате ничего не разглядеть из-за табачного дыма. Парень тащит в рот одну за другой без остановки, выдавая мне порциями свои воспоминания о сентябрьских событиях двадцатого года: о том, что его другу, Илье, не приглянулся Артем, вечно путающийся у Ксюши под ногами.

— Она, — Максим имеет в виду мою дочь, — не вызывала в Илюхе таких эмоций, как Литвинов. На девчонках не выместишь гнев — осудят, а вот на другом пацане можно. Этим Илюха и пользовался. В нем злость так и кипела.

— Из-за отца? — подсказываю я, стоя у распахнутой форточки и довольствуясь крошечными глотками воздуха с улицы в надежде не задохнуться.

— Из-за кого же еще, — фыркает парень.

— У твоего друга была хорошая репутация.

— Потому что Илюхин папаша сделал так, чтобы все запомнили его сына, как жертву.

— Ты так не считаешь?

— Мы дружили, но… Будь я на месте Литвинова, я бы сделал с Илюхой то же самое, — уставившись в пустоту, отвечает Максим. — Он заслужил каждую пулю.

«А моя дочь?» — мне хочется потребовать, но я сдерживаюсь.

— Что Яшин сделал?

— Мы, — Максим поворачивает ко мне голову. — Спросите, что сделали мы.

Я неотрывно смотрю на него с немым вопросом и, словно оглушенный ударом кувалды по затылку, отшатываюсь от узкого подоконника, пробую осмыслить услышанное. Зажимаю пальцами переносицу, почти забываю, как дышать. Безэмоциональный голос Рябинина тонет в сильном набатном звоне.

— Твою ж мать, — выталкиваю из себя на выдохе.

Чувствую, что с каждой секундой держать равновесие становится непосильной задачей, поэтому опускаюсь на первое, что попадается под пятую точку — табурет с одной расшатанной ножкой.

— …Илюха был уверен, что Литвинов слова никому не вякнет, — сквозь непроходящий гул прорезается монотонный голос Максима. — В любом случае, за него вступился бы отец. Так и случилось, когда после стрельбы в Илюхином телефоне нашли видео. Угадаете, что из этого вышло? А ничего. Файл изъяли, удалили. Прежде чем следаки добрались и до наших с Дэном телефонов, отыскав в старой переписке с Илюхой пересланное видео, это сделала старая гнида, — Рябинин нервно дергает коленом, стряхивая тлеющую терпкость в кружку. — Ему ничего не стоило запугать нас, двух сопляков, и заставить наглухо закрыть рты.

— Твой друг… — прочистив горло, проговариваю я натужно. — Денис Лапин утонул прошлым летом. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Максим на секунду застывает.

— Нет.

Я пересказываю ему то, что мне сообщил детектив.

— Понятно, — вздыхает парень.

— Думаешь, у него что-то было на отца Ильи?

Безразлично пожимает плечами.

— Не ворошили бы вы это осиное гнездо, а. Мы вот с Дэнчиком даже не думали в него лезть, а оно само нас поглотило и до костей обглодало.

— Тогда зачем ты мне рассказал?

— Вы сами попросили.

— Если я скажу тебе, что записал весь наш разговор?

— И что вы сделаете с этой информацией? Никто не поверит бреду обдолбанного нарика, готового страну и мать родную продать за дозу. Вряд ли у вас есть другие доказательства. Иначе бы не пришли ко мне… — а таким тугоумным притворялся в начале. — Не сегодня, так завтра я сдохну. Что может быть хуже той жизни, которая у меня есть? Мне нечего бояться и терять тоже нечего. Я не верю в спасение души и прочую брехню. Знаю, что попаду в ад. И все же… — он вдруг судорожно всхлипывает, откидываясь на диван и закрывая ладонью глаза. — Я наказан по полной. Хватит с меня.

Я поднимаюсь с табурета.

— Ты сам выбрал такую жизнь.

— Не выбирал, — хнычет Максим, кренится влево и сворачивается калачиком. — Я запутался. А маме с папой было наплевать. Вместо того, чтобы помочь, они от меня отреклись. Мне бы никто не поверил. Мое слово ничего не значило.

Я подхожу к дивану и сажусь перед Максимом на корточки.

— Я могу сделать звонок в специальное учреждение, чтобы тебя забрали и помогли. А могу просто уйти. Скажи, ты хочешь жить?

— Угу, — скулит парень, пряча лицо в ладонях.

Я тянусь за телефоном и через несколько минут заканчиваю разговор с диспетчером.

— У тебя документы есть?

— Д-да…

— Тогда вставай, одевайся.

— Почему вы помогаете мне? — парень убирает трясущиеся руки от лица, шмыгая носом. — Ваша дочь дружила с Литвиновым, а мы с ним так обошлись…

— Он ее убил, — холодно чеканю я.

Медленно приняв сидячее положение, Максим мотает головой.

— Ошибаетесь, — неуверенно поднимает на меня глаза. — Я видел. Мы с Илюхой были вместе, когда Литвинов нашел его. Я успел спрятаться… Хотя не уверен. Возможно, Артем меня заметил, но расквитаться с Илюхой было для него важнее. Откуда ни возьмись появилась Ксюша…

У меня опускаются руки.

— Она хотела переубедить Артема, а он все равно выстрелил. Но стрелял в Илюху… — Максим интенсивно растирает лицо. — Короче, Илюха закрылся от пуль вашей дочерью.

Я бросаюсь вперед, стискиваю его тощие плечи и начинаю исступленно трясти.

— КАКОГО ХРЕНА ТЫ МОЛЧАЛ?!

— Я не мог! Не мог рассказать! — испуганно верещит Максим. — Мне сказали молчать! Иначе бы стали выяснять, почему Литвинов хотел расплатиться с Ильей! Это все его отец… Поймите! Это не я! Я не хотел… Я ничего не хотел!

Я отпихиваю от себя рыдающего сопляка. Он плюхается на диван, падая грудью на колени, и стискивает пальцами засаленные темно-русые волосы.

Мне нужно на свежий воздух. Невозможно соображать, задыхаясь табачным дымом, забившим нос смрадом и гневом.

Направляюсь к выходу и слышу за спиной грохот. Парень, от которого остались кожа да кости, сполз с дивана, распластавшись на полу, и тянет ко мне руку.

— Не уходите, пожалуйста…

Я прикусываю язык, придерживая поток брани, и впиваюсь рассерженным взором в его перекошенное слезливой гримасой лицо.

— У тебя есть примерно час на то, чтобы собраться с духом и свалить отсюда вместе с бригадой врачей. Хочешь жить? Хочешь помощи? Возьми себя в руки и заслужи ее, реабилитировавшись в обществе.

Он не смотрит на то, как я ухожу, бессильно уронив голову и уткнувшись в сваленные в кучу грязные тряпки. Я вылетаю из аварийного деревянного барака, почти ничего не видя перед собой. Картинка окружающего мира, расплывшись, пульсирует, пульсирует, пульсирует... Неровно, лихорадочно, затем бешено. На автопилоте добираюсь до тачки, распугав своим отрешенным видом детвору. Машина, взревев, трогается с места. В любой другой раз я бы предпочел сперва остыть и уже потом садиться за руль, но сейчас положение требует безотлагательных действий.

Покидаю незатейливый лабиринт улиц, отъезжаю от села на тридцать километров и глушу мотор, встав на обочине загородной дороги.

Смерть моей девочки оказалась случайностью?

Не злой замысел отнял ее у меня, а неудачное стечение обстоятельств. Невезение.

— Нет, — бормочу я, стискивая руль. — Нет-нет.

Ее убили. Но Артем не был единственным, кто приложил к этому руку.

Должен ли я вообще верить словам эмоционально нестабильного, зависимого человека?

Внутреннее чутье, неугомонно гнавшее меня через дебри неизвестности на протяжении нескольких месяцев, сменилось замораживающей беспомощностью и пронзительной, тягостной тишиной. Запал, с которым я как одержимый копался в болезненном прошлом, больше никак не откликается, насытившись этой грязью сполна. Понимаю, что хлебать ее можно бесконечно, но я… устал.

Спустя несколько часов я обнаруживаю себя рядом с могилой дочери. Над кладбищем сгустились тучи, накрапывает теплый дождь, оставляя обжигающие следы на моей коже. Сдавив переносицу и собрав подушечками пальцев влагу, готовую пролиться из глаз, я опускаюсь на гранитную плиту и несмело задерживаю взор на улыбке Ксюши, увековеченной на черном монолите. Подобно стреле, сотканной из электрического искрового разряда, глубинная печаль выстреливает точно в сердце и воспламеняет его болью.

Где я в итоге оказался? Перед очередным тупиком, и на этот раз во мне не наскребется ни крупицы терпения или оптимизма, чтобы продолжать рыть. Нет и доказательств помимо сомнительного признания парня, чья личность практически разрушена наркотиками. Недостаточно того, что я ему поверил.

Как бы далеко я ни продвинулся, этим руинам не видно конца и края.

— Я должен остановиться.

Смириться. Окончательно.

Другой убийца тоже мертв. Мне некого наказывать. Не за что цепляться.

— Сменить вектор, как сказала твоя мама, — обращаюсь к куску отполированного камня, жадно уповая, что каким-то немыслимым образом послание транслируется на тот свет. — Хватит мне искать новые смыслы в прошлом, да, детка? — на рваном вдохе задержав дыхание, поджимаю губы и смаргиваю застелившую глаза пелену. — Нужно тебя отпустить.