Ты думал, я не узнаю?.. (СИ)

Глава 6 Варя

Наши дни

Я торчу в Ксюшиной комнате до утра. Иногда проваливаюсь в дремоту, но в основном ни о чем не думаю. Странно. Мыслей должно быть море, целый океан. Может, они и мелькают, но совсем неощутимо; просачиваются мимо, как песок между пальцами. Нет сил концентрироваться, хвататься за них и вычленять мелкие детали.

Для Матвея ночь тоже выдается неспокойной. Порой его блуждание по квартире пробивается сквозь завесу тумана, и я невольно прислушиваюсь к вкрадчивым шагам и размеренно-тяжелому дыханию. Порой он останавливается под дверью, но ничего не говорит. Постоит немного и идет дальше. Вскипятит воду, утопит комнаты в кофейном аромате и спустя несколько минут гремит посудой в раковине. За ночь заливает в себя чашек пять или шесть.

Выпрямив затекшие ноги, я медленно поднимаюсь с пола и, потирая лицо, выхожу в коридор. Пора на работу собираться. В квартире стоит беспробудная тишина. Матвей сидит на кухне, уставившись в окно. На нем тот же пуловер и брюки. На звук моих шагов не оборачивается. То ли не хочет, то ли не слышит, что я в спину ему дышу, то ли заплутал в дебрях разума, задумавшись о чем-то.

Я юркаю в ванную, избавляюсь от слоев одежды и с чувством, будто скинула с себя несколько килограммов, встаю под мягкие струи теплой воды. Минут через десять-пятнадцать сдергиваю с крючка махровое полотенце, оборачиваюсь в него и чищу зубы. Двигаясь на автопилоте, захожу в спальню, быстро провожу взором по заправленной кровати и достаю из шкафа черные брюки-палаццо с черным оверсайс-свитером крупной вязки. Затем вспоминаю, что, вообще-то, приезжала сюда за вещами.

За чемоданом придется возвращаться в прихожую, но в дверях я натыкаюсь на Матвея. Видок у него не первой свежести. О бессонной ночи свидетельствуют темные круги под глазами и утомленный, полусонный взгляд.

— Поговорим? — с проблеском надежды в голосе предлагает муж.

— О чем?

Отпустив громкий вздох, Матвей подпирает плечом дверной косяк и скрещивает на груди руки.

— О том, что ждет нас в будущем.

Я выразительно поднимаю бровь.

— Нас? Нет больше никаких нас, — растираю пальцами складочки над переносицей.

— Не верю, — отрезает Матвей. — Варь, не руби сгоряча. Я не хочу расставаться. Даже на время. И тем более разводиться. Я тебя люблю.

Вяло мотаю чуть опущенной головой.

— Разве я горячусь? — намеренно пропускаю его дальнейшую исповедь.

— Нет, — тихо молвит муж. — Хотя я был бы этому рад. Все лучше, чем твоя отстраненность.

— Метелин, ты с меня еще эмоций требуешь? — с натянутой ухмылкой бросаю на него холодный взгляд.

— Хватит по фамилии ко мне обращаться, будто мы чужие, — напяливает на себя болезненную гримасу, словно я его по лицу ножом полоснула.

— Как хочу, так и буду обращаться.

Матвей расплетает руки, оставляя их висеть вдоль туловища, и клацает зубами.

— Я не дам тебе уйти.

Какой бред.

— За меня собираешься поработать?

— Возьми отгул. Я тоже. Нам нужно побыть наедине друг с другом, не отдаляться.

— Что-нибудь еще угодно вашей светлости? — ехидничаю я. — Поздно ты спохватился. Раньше надо было думать. Как минимум несколькими днями ранее позаботиться о том, чтобы не порочить память Ксюши возней с нагулянным ребенком.

Режу Матвея безжалостно, без наркоза, распарывая хирургическим скальпелем саднящие раны. Даже та частичка меня, которая согласна любить его беззаветно при любых обстоятельствах, покорно смолкает. Бесстрастность уступает место сокровенной, ядовитой обиде, разъедающей фундамент многолетних близких отношений щелочью.

— Злишься, понимаю. Презираешь, — сверлит меня сузившимися глазами. — Ненавидишь. Но не обманывай и не обманывайся, будто резко перестала меня любить.

— Ты прав. Любить не перестала…

Матвей ртом хватает воздух, словно страх и безнадежность, тащившие его на дно, ослабили хватку, и он сумел выбраться на поверхность, наполнив свои легкие спасительной верой.

— Только смысла продолжать эти отношения уже не вижу, — заканчиваю я после того, как он внушил себе крошечную веру, что еще есть шанс.

Любовь уйдет. Со временем. Вдали от него. Я ведь не робот — не умею по команде отключать чувства. Не смогу избавиться от внушительного багажа нашей истории по щелчку пальцев. Было бы здорово раз и навсегда, без промедлений, обесточить в себе эту пульсирующую кислородную струю, продлевающую существование. Но сейчас она — любовь-кислород — варится в одном котле с гневом и непониманием, трансформируясь в медленный яд.

— Сейчас тебе кажется, что ты никогда не сможешь простить, но со временем…

Я вскидываю руку, пресекая сказанную с горечью попытку Матвея «вразумить» одураченную женушку.

— Не используй на мне свои манипулятивные замашки. Не внушай, как я должна чувствовать. От своего желания разойтись я не откажусь. Ни сегодня, ни через неделю, ни через месяц. Не хочешь идти мирным путем, будем судиться.

— Ксюша бы этого не хотела, — запрещенным приемом Метелин бьет ниже пояса.

Я с трудом удерживаю равновесие. По телу разливается свинцовая тяжесть, ребра сжимаются, затрудняя дыхание. Сердце будто скукоживается перед тем, как лопнуть.

— Ты лишился права произносить ее имя, — мой голос становится тихим и прерывающимся. — Лишился права говорить за нее. Ты не достоин быть ее отцом, Матвей.

Я отпихиваю его плечом со своего пути, иду за чемоданом.

Больше он не пытается меня остановить.