Глава 56 Матвей

— ЮЛЯ!

Воздух загустевает и словно сдавливает легкие изнутри, лишая свободы нормально вдохнуть или выдохнуть. Все звуки становятся громче, словно раскаты грома бьют точно по барабанным перепонкам, и тень ужаса стремительно распространяется по всему телу. Сердце едва справляется с безотчетной тревогой, и чувство реальности ускользает, будто песчинки сквозь пальцы.

— ЮЛЯ! — не прекращаю выкрикивать ее имя, как ненормальный, расталкивая перед собой любые преграды.

Я волочу ногами по зыбкой почве и не знаю, где найти опору. Калейдоскоп ярких красок тускнеет, картина моей реальности обугливается паническим пожаром. Внушительная территория парка развлечений сужается, подавляя мою волю и угрожая поглотить целиком. Секунды растягиваются, явь лишается своих контуров, преобразовываясь в кошмар. Я слеп и нем перед неумолимым страхом, затмевающим светило надежды выцепить Юлю среди мелькающих мимо лиц, и окутывающим все сущее необъятной тьмой. В буре нахлынувших эмоций невозможно отыскать укрытие, но я пытаюсь пробиться сквозь эту пелену ужаса — пробиться к голосу разума, стремящемуся мне навстречу с призывом взять себя в руки, успокоиться и не нагнетать.

Дочки нигде нет.

Что я скажу Марго, если не найду Юлю?

Как я мог упустить ее из виду!..

Я и сотрудники парка обыскиваем секции. Подключается служба безопасности. К оперативным действиям так же присоединяются некоторые посетители, помогая мне с расспросами окружающих, не видели ли они темноволосую девочку семи лет в розовых кедах, белой футболке и синем джинсовом комбинезоне. Перед тем, как отпустить дочку на аттракцион, я взял ее вельветовый розовый рюкзачок, чтобы она ничего случайно не выронила, в том числе мобильный. Не подумал, что, отвернувшись на минутку, с горящей пятой точкой примусь носиться туда-обратно, норовя забраться в любую щель, чтобы найти ее.

Через трансляционные громкоговорители вещает женский голос:

ПОТЕРЯЛАСЬ ДЕВОЧКА, СЕМЬ ЛЕТ, ЗОВУТ ЮЛЯ. РОДИТЕЛИ, ПРОСЬБА ПОДОЙТИ К СТОЙКЕ ИНФОРМАЦИИ ТЕМАТИЧЕСКОЙ ЗОНЫ…

Я несусь в пункт назначения со всех ног и вижу картину маслом — моя сидит на вымощенном тротуаре, скрестив ноги, и оторваться не в силах от автоматизированных рычащих динозавров. Никакими выразительными изречениями не передать, какая тяжесть схлынула с меня в этот момент. С роящимися в мыслях матами и словами облегчения наперебой, с дергающимся левым глазом я иду к дочке, подмечая ломоту в теле, как если бы меня забросали камнями или побили. Ощущения примерно такие.

Чего я только не успел себе навыдумывать… А она цела и невредима. Поворачивается ко мне и будто нехотя выпрямляет ноги, поднимаясь и отряхивая штанины.

— Пап, давай сюда зайдем, — говорит скучающим тоном, словно устала меня ждать. Берет за руку, тащит в магазин тематических товаров.

И ни слова о том, почему и куда она ушла…

Про себя я повторяю снова и снова, что не должен повышать голос, срывая на нее внутренний раздрай, наверняка превративший меня в седовласого старика за эти бесконечно мучительные минуты.

Не дойдя до магазина, я останавливаю Юлю и разворачиваю ее лицом к себе. Сажусь на корточки, медленно чеканя по слогам:

— Больше никогда от меня не убегай, поняла?

Я думал, что не сумею тебя отыскать. Твою потерю я бы точно не пережил.

Она смотрит на меня слегка округленными глазами, искренне недоумевая над причиной, по которой я напряжен, сердит и сосредоточен, подбирая слова с особой тщательностью, чтобы не наговорить лишнего.

— Я не убегала, — отвечает Юля с такой наивностью, что мне от отчаяния хочется разозлиться, пустить слезу и рассмеяться одновременно. — Я не специально, папа. Я просто хотела поздороваться с Машей, — это ее одноклассница. — Я думала, ты видел, как я ухожу, и пошел за мной…

В ее мире — мире семилетнего ребенка — все устроено гораздо проще: родители не теряют детей. Это в принципе НЕВОЗМОЖНО. Куда бы она ни пошла, мы с Марго ее найдем. Мой мир — мир сорокапятилетнего мужчины — из-за этого раскололся на части. Я знаю, что порой НЕВОЗМОЖНО отыскать к своему ребенку обратный путь, и страшнее этого ничего на свете нет.

Я бережно сжимаю ее ладони в своих руках.

— Я сильно перепугался. Думал, что не найду тебя. Поэтому никогда, слышишь? Никогда не отходи от меня, или от мамы ни на шаг без предупреждения. В людных местах вроде этого парка всегда оставайся у нас на виду.

Она кивает и тянется ко мне, чтобы обнять за шею.

— Прости, папа.

Прижав к себе дочку, глажу ее по волосам. Сейчас я готов простить Юле любую беспечность, купить ей домашнего динозавра, никак не комментировать жвачку, каким-то образом очутившуюся на моих брюках, в которых я должен ехать на работу в понедельник. Однако явивший себя во всей красе страх не отпускает, крепко держа меня за причинное место, в течение нескольких дней.

До того, как стать отцом, я ничего не боялся, а дети неизменно несут в твою жизнь уязвимость. На самом деле родительство и есть бесстрашие, заключающееся в том, чтобы любить, несмотря на море опасностей, способных по щелчку пальцев отнять эту любовь. Ничто другое, как родительство, не учит смирению перед фактическим бессилием против бесчисленных зловредных обстоятельств; и принятию того, что ты всегда будешь среди проигравших: недостаточно ответственным, недостаточно сильным, недостаточно решительным, или чересчур мягким.

Но эта любовь, обладающая феноменальными, выходящими за рамки понимания способностями, определенно заслуживает того, чтобы биться за ее процветание изо дня в день, закрывая глаза на страхи и сомнения, оступаясь на ровном месте, совершая глупые ошибки и даже иногда злоупотребляя их повторением.

Эта любовь приобретает несравнимую ценность после того, как однажды ее теряешь и рассыпаешься на куски, не имея ни малейшего представления, как собрать себя обратно. И, теперь уже осознавая, какие разрушения она способна нанести, все равно ее жаждешь и за нее цепляешься, как утопающий за соломинку.

Потому что нет ничего важнее этой любви.

Ни шаткая карьера, ни уродливо надломленный собственными же усилиями брак с прекрасной женщиной.

Только эта любовь, подобно гравитации, позволяет мне ходить по Земле.



Загрузка...