Ты думал, я не узнаю?.. (СИ)

Глава 23 Рита

— В далеком королевстве жила-были девочка по имени Элиза. Она была доброй и отзывчивой, помогала матушке торговать фруктами, травами и присматривала за обездоленными животными. Однако безмятежному детству наступил конец, когда ее отца сразил неизвестный недуг.

— Мам, что значит безмятежный?

— Спокойный.

Юля кивает, усвоив новое слово.

— Ничто ему не помогало, а лекари только разводили руками…

— Даже уколы? — моя маленькая принцесса удивленно вскидывает темные бровки.

— Судя по всему, — я грустно поджимаю губы и протягиваю к ее очаровательному личику пальцы, заправляя за уши длинные прядки.

— Значит, ему нужна операция, — Юля сладко зевает. — Как мне.

— Давай это узнаем, — подмигиваю малышке и возвращаюсь к чтению сказки.

Она осиливает пару глав и засыпает, однако вскоре вырывается из дремоты, чтобы сказать: «Если папуля приедет, разбуди меня». Но он точно не появится в больнице до утра. Да и не факт, что утром заглянет. Завидую, с каким умиротворением дочка сопит тихонечко в подушку, прижавшись к моему боку, а я сверлю немигающим взором потолок палаты, переигрывая в голове сценарий телефонного разговора с Матвеем.

Зря я позвонила. Надо было написать. Как обычно. Но Юля канючила, не переставая. Из-за плохого самочувствия она была необыкновенно капризной.

А с какой дурацкой интонацией я начала разговор… и до какого идиотского бормотания скатилась, когда речь зашла о его жене. Я не в праве расстраиваться на вещи сами собой разумеющиеся вроде обязательств Матвея перед супругой. Минувшей ночью он ни на шаг не отходил от Юли, а мне и в голову не взбрело, как к его отсутствию дома отнеслась Варвара. Какую отговорку он для нее придумал? Что бы там ни было, для них это закончилось плохо, и потому мне не по себе.

И все-таки, как приятно было чувствовать поддержку в самом факте его присутствия. Пусть ненадолго, но мы объединились и в очередной раз продемонстрировали дочке, что не обязательно быть связанными узами брака или романтической любовью, чтобы она не сомневалась: дороже нее для нас нет никого.

Перед утренними процедурами, едва разлепив глаза, Юля неожиданно поднимает на уши палату и заливается горючими слезами, никого к себе не подпуская. Мы с медсестрами в один голос пытаемся ее успокоить и убедить, что от истерики будет только хуже; швы могут разойтись. Другие мамочки со своими чадами либо сварливо комментируют мою материнскую некомпетентность, либо ретируются в зону относительного спокойствия, именуемую общим коридором.

— Почему папа не приезжает? — глотая сопли, выдавливает дочка с протяжными всхлипами. — Когда он приедет?

Медсестры косятся на меня, а я притворяюсь слепой к ним, дабы не акцентироваться на конфузе.

— Солнышко, он приедет сразу, как только выдастся возможность…

Юля докрасна растирает кулачками глаза, в рьяном отрицании мотая головой.

— Позвони ему!

Я подсаживаюсь ближе, накрывая ладонью ее бедро. Юля тут же принимается дрыгать ногами под одеялом, кривя лицо от боли.

— Мы уже разговаривали о том, почему папа не может находиться рядом с тобой столько, сколько тебе хотелось бы, милая, — мазнув взглядом по медсестрам, напоминаю дочке приглушенно и уветливо.

Юля знает, что у Матвея есть семья. Но чем старше она становится, тем сильнее нуждается в его внимании и чаще проявляет ненасытность в желании быть им залюбленной, незаменимой и важной. В его отсутствие, не смолкая, болтает, как бы скорее встретиться с ним. Я понимаю. Ей хочется ничем не отличаться от других детей, живущих со своими отцами. Но мы периодически возвращаемся к проговариванию темы, что, хоть наша семья официально неполноценная, у нее есть мама и папа.

Дочка слабенько отбрыкивается, убирает руки от лица и выворачивает меня наизнанку ревнивой пылкостью, сверкающей в заплаканных глазах.

— Я у папы одна! Он должен любить меня больше!

Я пошатываюсь от нее и опираюсь ладонью о край больничной кровати, стараясь удержать равновесие. Точно оказавшаяся на суше рыба шевелю ртом, тщетно пробую урвать глоточек кислорода и не задохнуться в иссушающем смятении.

Юля знает, что у Матвея была Ксюша. Но чем старше она становится, тем чаще задает мне вопросы, почему он не появлялся раньше: когда ей было два, три года? Если скажу, как есть, дочка вряд ли поймет меня и тем более Матвея. По крайней мере, сейчас. Она еще слишком мала.

Я смаргиваю потрясение, прочищаю горло и вытираю с Юлиного лица слезы, не обращая внимания на то, с какой бойкостью она уворачивается от моих прикосновений.

— Папа точно не обрадуется, узнав, что ты капризничаешь, детка, — прибегаю к опасной манипуляции, но как по-другому вернуть ей самообладание не представляю. — Не плачь. И позволь тетям помочь тебе, — киваю на медсестер.

Юля громко шмыгает носом, ее сопротивление быстро сходит на нет.

После совершения осмотровых манипуляций, медсестры, прежде чем уйти, не забывают высказаться относительного увиденного.

— Мамочка, следите за девочкой лучше. Не хватало, чтобы истериками она себя до осложнений довела.

— А виноваты потом врачи, конечно же, — подхватывает вторая, и они ретируются из палаты под звук моего зубовного скрежета.