Ты думал, я не узнаю?.. (СИ)

Глава 50 Варя

В предпоследнюю встречу с Павлом мы отмечали Рождество в доме моего отца, а перед моим отъездом в Москву он предложил отведать арктическую кухню в одном необычном мурманском заведении. Так сразу и не вспомнить что-то конкретное из наших разговоров. Болтали обо всем понемногу, не затрагивая случившихся с нами трагедий.

Казалось бы, о чем еще говорят между собой родители, потерявшие половину себя вместе с детьми?

Нам не нужно раз за разом напоминать себе и друг другу о том, кого мы лишились, и что это сотворило с нашими жизнями. Отвлекаясь на все остальное, мы не даем друг другу забыть, что держимся на плаву. Держимся за реальность и как-то, пусть неуклюже, с ней контактируем. Жалуемся на погоду, начальство, цены, лишний вес и новые морщины; тратим полдня, слоняясь по торговому центру и убеждая себя: «Пора внести в гардероб немного яркости!», вместо черного выбирая темно-серое. Я носила черную одежду около года, но с другими мамами-сиротами не обсуждала свое физическое и эмоциональное непринятие прочих оттенков. Потому что в этом не было нужды. Мой траур находился у всех на виду. Парадокс в том, что окружающие люди, в том числе друзья, часто в упор мою боль не замечали, осознанно или безотчетно игнорируя робко проклевывающееся через ее толщу желание выплеснуть толику тянущей к земле скорби, просто с кем-нибудь обговорив как раз то, кого я лишилась, и что это сотворило с моей жизнью. Даже комплименты отвешивали: «Черный тебе к лицу!», «Вау, ты выглядишь стильно!». А запоздалый конфуз от осознания сказанного быстро переводили в другую тему, либо прощались и убегали, сверкая пятками.

Спустя месяцы и годы я научилась жить с тем, что не все в мире сводится к смерти Ксюши. Отказалась от черного, регулярно посещала психотерапевта, вернулась к обсуждению погоды и возмутительного роста цен, ходила в кафе, чтобы пропустить с одной из приятельниц по чашечке чая или кофе. Переживала из-за вещей, происходящих с моим браком, думала, как все исправить, питала надежды на то, чтобы совместно с мужем попытать пренатальную удачу вновь.

В жизни родителя после смерти ребенка по-прежнему полно разговоров обо всем и ни о чем одновременно.

О Павле у меня сложилось приятное впечатление, поэтому на губы напрашивается улыбка при виде Апрельского в коридоре онкоцентра спустя несколько месяцев с последней нашей встречи. Только вчера стало известно о том, что он подходит на роль донора для шестилетнего Алеши — и вуаля! — Павел уже тут как тут.

Я приглаживаю подстриженные до линии подбородка волосы и направляюсь к регистрационной стойке, у которой он, переступая с ноги на ногу (видимо, утомившись затянувшимся процессом), заполняет бумаги. На несколько секунд, прежде чем заговорить с ним, увлекаюсь разглядыванием его шевелюры, увенчанной короткими рыжими волнами, словно языками пылающего в темной ночи костра. Играющие на густой ухоженной копне солнечные блики окрашивают некоторые локоны на макушке в цвет свежесорванного мака, завораживая оттеночной интенсивностью и глубиной.

— Кому-то не терпится расстаться со своим костным мозгом, — на стадии обдумывания подводка к приветствию звучала куда лучше, чем когда слова обрели звучание, вылившись из меня в такую вот нелепость. Пусть не судит строго. Я не шутила примерно тысячу лет.

Павел поднимает голову и поворачивает в мою сторону.

— Конечно, мы не заберем весь костный мозг. Нам нужно чуть-чуть, — спешу я прояснить обладателю золотисто-зеленых глаз, показывая пальцами щепотку. — Это безболезненная процедура. Относительно… — я заставляю себя замолчать, прежде чем начать расписывать процесс трансплантации со всеми красочными подробностями. — Привет.

Можно было обойтись без демонстрации закостенелого чувства юмора, ограничившись этим пресловутым «привет».

— Варвара, — произносит, словно смакуя, Павел и добродушно улыбается. При незначительном наклоне головы тяжелые надбровные дуги бросают тень на глаза, насыщая их изумрудным сиянием. — Незадолго до звонка с известием о том, что я подхожу на роль донора, меня посетило ощущение, что мы скоро встретимся.

— Правда?

— Лишь однажды интуиция подвела меня, — деловито подмечает Апрельский, ставит подпись внизу документа и передает медсестре. Та вязкими движениями перебирает предметы на столе, не прекращая таращиться влюбленными глазами на моего знакомого.

— Интересно, что она говорит тебе о твоем решении?

Мы неторопливым шагом направляется к кабинету трансплантолога.

— Я уже был донором, — сообщает Павел. — Поднаторел, так сказать.

— Серьезно? — удивляюсь я.

— Три года назад мои клетки ввели подростку из Мюнхена. Этой осенью он поступает в Йель.

Мне нужно несколько секунд, чтобы усмирить подъем восторга.

— Нет слов, — изумленно качаю головой. — Это потрясающе. Ты поддерживаешь с ним общение?

— С его семьей, — кивает Павел. Мы подходим к кабинету. — Славный малый.

— То, что ты сделал для него и собираешься сделать для Алеши, неоценимо, — с идущей от сердца признательностью обращаюсь к Апрельскому.

— Разве? Хорошо, если я чем-то кому-то способен помочь. Не считаю, что поступаю по-геройски. По-человечески, — слабая мягкая улыбка касается губ скромняги. — Пока жизнь дает мне понять, что я полезен, я действую.

Этому всем следует у него поучиться. Человечности. Отзывчивости.

— Надеюсь, все пройдет без осложнений. Желаю удачи, — я протягиваю мужчине раскрытую ладонь. — Если что-нибудь понадобится, мой кабинет на втором этаже…

Он смотрит вниз, на мою руку, с вопросительно приподнятой рыжей бровью, как будто размышляет, пожать или нет.

— Во сколько ты заканчиваешь?

— Эм… — я слегка теряюсь от неожиданного вопроса в свой адрес. — Должна в шесть, но…

— Хорошо, значит, я вернусь сюда к шести.

— Зачем? — откровенно и не по-взрослому туплю.

Апрельский тянет уголок рта вверх в лукавой улыбке.

— Мне понадобится твоя помощь.