Уроки вежливости для косолапых

Глава 12. Дела семейные

— Может лучше пиццу закажем? — Саня с видом убежденного скептика наблюдает, как я нарезаю картошку.

— Поговори мне, — бросаю на него уничтожающий взгляд.

Я как-то тоже не испытываю особого удовольствия от необходимости готовить. Впрочем, готовить — это громко сказано.

Жареная картошка — вершина моих кулинарных способностей.

— Ты же не умеешь готовить, — садится напротив.

— А всех, кто умел ты успешно изгнал, экзорцист херов, лук почисти, — киваю на лежащие на столе три луковицы.

Ничего, труд из обезьяны сделал человека.

А то привык на всем готовеньком. Меня, признаться, порядком достало искать персонал по присмотру за тринадцатилетним засранцем.

Я на Татьяну Михайловну почти молился, но этот проныра и ее довел.

Он недовольно вздыхает, с видом великого мученика тянется к луковице и начинает медленно отковыривать шелуху.

— Нож возьми, чего ты там ковыряешь?

— Детям нельзя давать колюще-режущие предметы, — он все еще пытается огрызаться.

— Так то детям, — язвлю в ответ, чувствуя себя идиотом, — кто недавно убеждал меня, что уже взрослый и самостоятельный? Нож возьми, говорю.

Санек недовольно вздыхает, потом нарочно со скрипом отодвигает стул и идет к ящикам.

Возвращается с ножом в руках. Огромным, бляха, ножом.

— Еще больше взять не мог?

— Какой первый попался, тот и взял.

— Отрубишь себе палец, в хирургию не повезу, сам будешь пришивать, ржавой иголкой.

Смотрю на него предупреждающе, а самого на смех пробивает.

Санек пацан с характером, упертый, даже там, где не требуется. Особенно, где не требуется.

Это у нас семейное.

Вижу, что ему неудобно, и он бы может и рад поменять нож, но просто характер показывает.

Ну-ну.

— И долго ты еще будешь возиться? — заканчиваю с картошкой. — Взрослый ты мой.

— Угу, из тебя тоже тот еще повар, — бурчит себе под нос.

— Ты не борзей.

— У тебя все картошка разная, — кивком указывает на мою “соломку”.

— Так задумано, — вру, не моргнув глазом.

Нет, я в принципе не рукожоп, но кулинария — вообще не самая сильная моя сторона. Некогда мне было учиться, да и непривередлив я, что попадается, то и ем.

— Ага, рассказывай, — он наконец берется за последнюю луковицу, а я смотрю две уже очищенные.

— Это че такое? Ты половину слоев тупо срезал.

— Шелуха прилипла, — говорит как ни в чем не бывало.

— Я боюсь представить, что будет, если дать тебе чистить вареные яйца. Один желток оставишь?

— А ты не давай.

В принципе логично, даже ответить нечего. Меня, тридцатишестилетнего мужика только что сделал малолетка.

— В школе как дела? — меняю тему.

Санек снова вздыхает.

— А ты типа не видел дневник, — язвит засранец.

О, да. Я видел. Оценил и даже поржал. Семь двоек только по одному ее предмету.

— И что делать собираешься?

— Так ты же сам сказал, не исправлять, — припоминает Санек.

— Я не так сказал, я сказал не сразу.

— Почти то же самое.

— Больше ничего мне сказать не хочешь? — наклоняюсь к племяннику.

— Что? — смотрит на меня в упор.

— Ну, например, что-нибудь о родительском собрании?

— Пфф, — фыркает, — ты и так знаешь, в дневнике же написано.

— Написано, но я предпочитаю все-таки некоторые вещи узнавать от тебя, а не ковыряться в вашем этом электронном дневнике.

— Да какая разница, ты все равно на эти собрания не ходишь, — справедливо замечает племяш.

— На это схожу, не переживай.

— Угу, блин дядь Миш, — откладывают последнюю луковицу, — она чокнутая, всем понаставила двойки, может ну ее, училку, — выдает не слишком уверено.

— В каком смысле?

— Ну ты же можешь ее уволить, — пожимает плечами.

— Это еще с какой стати?

Он молчит, только под нос себе сопит.

Придумал тоже, уволить.

— Никто Марину Евгеньевну увольнять не будет, а вам оболтусам так и надо, к тому же ты сам виноват, нехер было характер показывать, написал бы контрольную, сейчас бы не было двоек.

— Ага, а у тебя повода, — парирует пацан, а я, открыв рот, не сразу подбираю слова.

— А это что значит?

Он откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди.

— Я не тупой, дядь Миш, — игнорирует мой вопрос.

— Я и не говорил, что ты тупой.

— Ты мне за тройку подзатыльники отвешивал, а за семь двоек ничего не сказал, и на собрание идти собрался.

— И к чему ты клонишь?

— Ты на училку запал, да?

Нет, я знал, конечно, что пацан он смышленый, два и два сложить в состоянии, но как-то все равно растерялся. Смутился даже.

— Лук помой, — беру чашку с картошкой и отворачиваюсь к плите.

— Она же стремная, — продолжает Санька.

— Много ты понимаешь, — выкладываю картошку на раскаленную сковороду.

— Ну правда, у нее очки уродские и прическа дурацкая.

Он подходит к раковине, включает воду и принимается тщательно намывать луковицы.

— Ты за языком-то следи, знаток красоты, блин.

— Но очки же реально уродские.

Я бы и рад поспорить, да крыть нечем. Очки и правда какие-то стремные, и пучок этот. И зачем себя намерено уродовать, красивая же девка, очень даже.

— А ты че, реально на нее запал, да?

— Саня, блин.

— Капец, дядь Миш.