Уроки вежливости для косолапых

Глава 21

Ее праведный гнев меня действительно забавляет, да что там, я получаю огромное удовольствие, глядя на то, как сменяются эмоции на ее лице.

Будто позабыв обо всех остальных, она буквально прожигает меня взглядом.

Готово поклясться, если бы она умела убивать одними только глазами, то оставила бы от меня разве что мокрое пятно.

К счастью, люди пока подобными способностями не обзавелись, но и исключать возможность получить по роже, пожалуй, не стоит.

Некоторое время еще торчу у двери, потом все же прохожу в класс и направляюсь к задним партам.

Пока иду, чувствую на себе ее взгляд.

Должно быть, сейчас Мариша Евгеньевна меня ненавидит.

Занимаю то же место, что и во время урока.

Вид отсюда отличный открывается и даже лысый мужик впереди, чье лицо показалось мне отдаленно знакомым, его не портит.

Маришу Евгеньевну я отлично вижу, к этому моменту она берет себя руки и отводит взгляд.

Все то время, пока кабинет заполняется вновь и вновь входящими родителями, я наблюдаю за Мариной.

Нужно признать, держится она хорошо. На лице холодное спокойствие, жесты не выдают ни намека на волнение.

Вся такая ледяная королева.

Я бы даже в это поверил, если бы не знал наверняка, насколько фальшивый это образ.

Впрочем, такой она мне тоже нравится.

— Что ж, — наконец раздается ее звонкий голос, — думаю, больше никого ждать не будем и начнем.

Она не успевает договорить, как раздается стук в дверь.

— Анна Николаевна? — с легким удивлением произносит Марина, как только на пороге появляется Воскресенская.

Судя по растерянности Марины, появление директрисы в ее планы не входило.

— Добрый вечер, — прохладно здоровается Воскресенская, — если вы не против, Марина Евгеньевна, я хотела бы поприсутствовать.

— Прошу, буду только рада, — очень сдержанно откликается Мариша, а я по лицу ее вижу, что ничерта она не рада заявившейся без предупреждения начальнице.

Впрочем, появление Воскресенской вполне объяснимо и даже, отчасти, логично. Эдакая попытка обеспечить сдерживающий фактор в лице начальства.

Окинув Марину оценивающим взглядом, Воскресенская садится на свободное место за первой партой.

— Ну что ж, начнем.

Отвлекаюсь от наблюдения за директрисой и снова в упор смотрю на Марину.

Слушаю ее голос, не особо вдаваясь в содержимое сказанного.

Она коротко представляется, потом говорит что-то еще, а я, как идиот, пялюсь на ее губы и воскрешаю в памяти сцену в туалете.

Сжимаю кулаки, мысленно заставляю себя успокоиться, пытаясь отогнать картинку перед глазами.

— Я думаю, у вас ко мне есть вопросы, давайте начнем с них, — тем временем голос Марины проникает в сознание и я даже улавливаю суть.

А вот это даже интересно.

— Да, пожалуй, я бы хотела задать пару вопросов.

Я невольно кошусь на женщину впереди.

— Прошу, — кивает Марина.

— Я Маргарита Сергеевна Данилова, мама Олега Данилова.

— Очень приятно, — все так же сдержанно произносит Марина Евгеньевна.

— Боюсь, не могу сказать, что это взаимно, — блондинка демонстративно откидывает назад волосы, при этом нервно тряхнув головой. — Я думаю, не у меня одной к вам вопросы, Марина Евгеньевна.

— Я слушаю, — не тушуясь.

— Уверена, здесь почти все хотели бы знать, — слегка повысив голос, явно пытается заручиться поддержкой остальных, — на каком основании у наших детей всего за один урок появилось семь двоек, а впоследствии их число только возросло, — продолжает все более напористо, с хорошо различимой претензией.

— Все очень просто, на основании отсутствия у них даже базовых знаний.

— Что простите? — растерявшись, уточняет блондинка, пока я прокручиваю в голове ее фамилию.

— Думаю, Марина Евгеньевна имела в виду, — в разговор пытается вклиниться Воскресенская.

— Марина Евгеньевна имела в виду именно то, что сказала, — довольно резко перебивает ее Мариша, чем вызывает во мне какое-то чувство гордости, что ли.

— Позвольте, — мужик за второй партой среднего ряда подает голос, — но как всего за один урок вы успели оценить их знания сразу на семь двоек?

— Объясняю, я дала им небольшой тест, который они с треском провалили, так что поверьте, двойки вполне заслуженные, но у них есть возможность их исправить, а в том, что они ею не пользуются, увы, моей вины нет.

— Но послушайте, — продолжает мужик, — ведь раньше у них не было подобных проблем, может, проблема не в них?

— Очень удобно перекладывать ответственность, но боюсь в сложившейся ситуации эта тактика не самая правильная.

— Вы хотите сказать, что это мы виноваты? — несколько истерично восклицает Данилова.

— Отчасти, — кивает Марина, — думаю, я не должна объяснять, что выполнение домашнего задания обязательно.

— Позвольте, Марина Евгеньевна, но у нас физико-математический класс, а не кружок биологии, вместо того, чтобы готовиться к олимпиадам, дети вынуждены учить пестики и тычинки в таком объеме, что не остается времени на основные предметы.

— Пестики и тычинки — это программа пятого и шестого класса, ботаника, — уверено парирует Марина, поправив очки, — впрочем, вот ответ на ваши вопросы.

— Что простите?

— Вы даже не в курсе, что именно проходят ваши дети в седьмом классе, я вас удивлю, но сейчас у нас в программе зоология.

— Марина Евгеньевна, что вы нам голову морочите? Вы хоть понимаете, насколько серьезны последствия ваших действий? В декабре районная олимпиада по математике, среди…

— Позвольте, я вас перебью. Я не морочу вам голову, и, боюсь вас огорчить, но последствия вашего абсолютного нежелания принимать реальность, в которой существуют не только математика и физика, приведет к куда более серьезным последствиям, нежели провал на олимпиаде.

— Марина Евгеньевна! — вмешивается Воскресенская. — Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете…

— Нет, Анна Николаевна, я преуменьшаю. Сегодня ребенку сложно прочесть один параграф, потому что есть предметы поважнее, а завтра мы всерьез будем удивляться абсолютной уверенности детей в том, что Африка — это страна, Муму — корова, Онегин — великий русский писатель, а будущий пол ребенка зависит от количества съеденных родителями лимонов!

На этой ноте мое терпение заканчивается и я начинаю откровенно ржать.

Приступ хохота, который я неспособен остановить, привлекает внимание со стороны присутствующих.

— Простите, вы находите в происходящем что-то смешное? — не скрывая претензии, ко мне обращается женщина лет сорока.

Холеная такая, с прической из салона, кричащим маникюром и ярко-алой помадой на губах.

Мой хохот перерастает в кашель.

Выставив перед собой ладонь, второй прикрываю рот и, откашлявшись, произношу:

— Прошу прощения, нисколько, — выдавливаю из себя, давясь смехом и кашлем.

— Нет позвольте, — все больше распаляется дамочка, — может я чего не понимаю и у вашего ребенка ситуация другая? Вас не смущает сложившаяся ситуация?

Я смотрю на женщину, усмехаюсь, перевожу взгляд на Марину. Напуганной или хотя бы несколько смущенной она не выглядит, напротив, уверенность в собственной правоте ясно отражается на лице.

— Отнюдь, — откидываясь на спинку стула, — более того, я согласен с Мариной Евгеньевной.

— Что простите?

— Прощаю.

— А вы, собственно, кто? Я вас раньше не видела.

— Буров моя фамилия, — улыбаюсь в ответ и с удовольствием наблюдаю, как меняется выражение лиц присутствующих.

— Ну слушайте, вас что, и правда ничего не смущает?

— Меня? — нарочито удивляюсь. — Нет. А должно?

— Целый ряд двоек по биологии?

— Там еще литература и география, кажется, и нет, не смущает, учителю виднее.

— Вы сейчас серьезно?

— Вполне, — пожимаю плечами, — в моем детстве меня не спрашивали, нужна мне биология или нет, учили все, и ничего, живы, дебилами не стали, — смотрю на теперь уже удивленную Марину Евгеньевну, — с “Муму” я, кстати, тоже знаком.

— Рада за вас, Михаил Юрьевич.

Подмигиваю ей, чем, конечно, вгоняю в краску, но она быстро справляется со своим смущением.

— Давайте продолжим, — она обращается вроде ко всем, но смотрит совершенно точно на меня.

Облизывает губы и, улыбнувшись, едва заметно кивает.

Полагаю, это, надо понимать, ее спасибо.