Уроки вежливости для косолапых

Глава 42. И снова здравствуйте

Марина

— Останови, пожалуйста, здесь

— Это еще зачем? — Миша, сбавив скорость, бросает на меня быстрый взгляд и снова переводит его на дорогу впереди.

— Я выйду, — озвучиваю очевидное, уже начиная нервничать и осматриваться по сторонам в поисках знакомых фигур.

Машина тормозит резче, чем я ожидаю, однако по тормозам Буров дает вовсе не для того, чтобы выпустить меня на “свободу”. Судя по раздавшемуся в салоне характерному щелчку, планы у него прямо противоположные.

— Я не понял сейчас, — в его голосе проскальзывают опасные нотки и я даже вздрагиваю от такой внезапной перемены в настроении.

Даже воздух в машине становится прохладнее, похолодев от ледяного взгляда, направленного на меня.

— Что? — спрашиваю тихо, сглатывая слюну.

— Ты меня стесняешься, что ли? — подается ко мне, испытующе заглядывает прямо в глаза, будто пытаясь проникнуть в самую душу.

Я все сильнее сжимаю ремешок своей сумки.

— Ну? Стесняешься?

— Нет, — для правдоподобности качаю головой, и отвожу взгляд, потому что выдерживать его пронзительный взор становится все сложнее.

Чувствую, как холодеют кончики пальцев и тело парализует нервная судорога.

— Тогда в чем проблема подвезти тебя прямо к воротам? — продолжает допрашивать и я себя каким-то нашкодившим подростком ощущаю.

Ну неужели он в самом деле не понимает, почему я не хочу, чтобы нас кто-то видел?

Меня и так недолюбливают в коллективе, мягко говоря. К чему мне еще слухи за спиной? А они непременно польются рекой.

Будь на месте Бурова кто угодно другой, я бы может и не переживала, но его здесь каждая собака знает, и нет в коллективе такого человека, который бы не узнал машину.

— Марин, я жду, — вроде спокойно говорит, но все равно давит.

— Я не хочу, чтобы нас видели вместе.

— Я догадался, — хмыкает недовольно, — причину озвучишь?

— Мне не нужны лишние разговоры за спиной.

— Какая разница, кто и что говорит? Наши отношения никого не касаются.

Я поджимаю губы, находиться с ним в замкнутом пространстве становится все сложнее, я буквально каждой клеточкой своего тела чувствую гнетущее давление.

Отношения…

Мне даже вслух это сложно произнести. Да и осмелиться назвать отношениями то, что есть сейчас я пока не в состоянии. У меня, можно сказать, вся привычная жизнь с ног на голову перевернулась, и мне банально нужно переварить. Не готова я к такому стремительному развитию событий, учитывая прошлые ошибки и имеющиеся последствия.

Сама того не желая, ковыряю ноющие раны, из памяти вылавливаю вчерашний разговор и мое признание. Оказывается, произносить нечто подобное вслух значительно сложнее, чем просто носить в себе. Озвучиваешь, и кажется, что только теперь осознаешь всю несправедливость.

— Марин, — голос Миши заставляет меня отвлечься от мыслей.

— Миш, ты торопишься, — наконец решаюсь на него посмотреть.

У него на лице целый коктейль из эмоций вырисовывается. Здесь и непонимание, и злость, и несогласие… Много всего.

— Тороплюсь? — вкрадчиво.

— Да торопишься, — вздыхаю, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза, — ты не поймешь.

— Так ты и объяснить не пытаешься, я мысли читать не умею.

Открываю глаза, устало поворачиваю к нему лицо, некоторое время молча оцениваю степень раздражения.

— У меня не самые лучшие отношения с коллективом, и не то чтобы я сильно из-за этого переживаю, но и давать этому змеиному гнезду дополнительный повод для перемывания мне костей, если завтра ты решишь, что тебе это все не нужно, я не хочу.

Договорив, я вдруг осознаю, что перегнула. По тому как дергается кадык на шее Бурова, а в глазах вспыхивает недобрый огонек, не сложно догадаться, что ничего хорошего за моими словами не последует.

— Я решу, что мне не нужно? — уточняет, но делает это таким тоном, что у меня руки леденеют мгновенно.

— Миш…

— Нет, Мариш, давай-ка проясним, — перебивает, — я, может, повод дал сомневаться?

— Перестань, ты не хуже меня понимаешь, что все может закончиться так же быстро, как и началось. И причина тебе тоже известна.

— Поясни? — хмурится.

Вздыхаю, уже жалея о том, что вообще завела этот разговор. А нужно было всего-то держать язык за зубами.

— Ты, правда, хочешь сейчас это обсуждать?

Он ничего не говорит в ответ, но этого и не требуется, мне и по взгляду все понятно.

— Ладно, как знаешь, — пожимаю плечами, — я скорее всего никогда не смогу иметь детей, исходя из вчерашнего… казуса, и твоей на него реакции, несложно предположить, что появление ребенка тебя не пугает, а может ты его даже хочешь, ну или однажды захочешь. И лишь вопрос времени, когда этот момент настанет, а я не смогу и что тогда?

Наверно, именно в эту секунду, наконец озвучив то, что не давало мне покоя где-то на уровне подсознания, я окончательно понимаю, какую ошибку совершила, подпустив его так близко.

Слишком близко.

Буров как на зло на мои откровения почти никак не реагирует и ничего не говорит, только смотрит так пронзительно, что я невольно ежусь. Впервые я ловлю себя на мысли о том, что крикам и ярости я была бы рада больше, чем этому молчанию.

Щелчок, раздавшийся в салоне на фоне тишины, больно бьет по барабанным перепонками и лишь мгновение спустя я понимаю, что это было.

Буров открыл дверь. Он просто открыл чертову дверь.

— Миш…

— Я понял, Марин, иди, опоздаешь.

На меня он больше не смотрит, глядит куда-то вперед, в пустоту, а мне так тошно становится и злость накатывает бессильная. Нет, не на него, конечно. На себя. За слабость и за глупость свои собственные.

— Прости.

Больше ничего не говоря, тянусь к ручке и открываю дверь.

Ноги с трудом слушаются, но я упорно иду вперед, не оборачиваясь и не останавливаясь.

Беспомощно сжав кулаки и стиснув зубы, сдерживая нарастающую внутри истерику. Чувство вины нещадно обжигает легкие. И о чем я только думала?