Марина
В целом собрание проходит лучше, чем я ожидала. Да, с претензиями к моему подходу, ожидаемыми вопросами, отчасти, обвинениями, но без истерик, угроз и криков.
Все это не может не радовать.
Мне, конечно, приходится отстаивать свою позицию, но это оказывается легче, чем я предполагала.
Даже присутствие Воскресенской уже не напрягает.
Она, конечно, сейчас мною не очень довольна, в каком-то смысле я ее даже подставила, но ведь я предупреждала.
И потом, на место классного руководителя семиклашек я не напрашивалась.
Так что, как говорится, получите и распишитесь.
Несколько раз я украдкой бросаю взгляды на Бурова, впрочем, он их, конечно, замечает, потому что на протяжении всего собрания не сводит с меня глаз.
Буквально пялится, не стесняясь, и ухмыляется.
Но надо признать, за поддержку я ему благодарна. От кого я ее не ждала, так это от него.
Скорее ожидала, что воспользуется ситуацией и обязательно постебется. Отомстит.
Возмущенные родители моих учеников довольно быстро успокаиваются и оставшуюся часть времени мы общаемся в спокойной обстановке.
Сходимся на том, что ребята исправят оценки, а я не буду требовать больше, чем того требует школьная программа.
О том, что я и не требовала ничего сверх, предпочитаю промолчать.
В конце концов не ради конфликтов я все это затевала.
— Марина Евгеньевна, у меня к вам еще вопрос, — мама Афанасьева.
Ее я сразу запомнила. Огненно-рыжие волосы и ярко-зеленые глаза непременно привлекают внимание.
Рыжик наш, значит, в маму.
— Слушаю вас, — улыбаюсь женщине.
— Скажите, пожалуйста, это правда, что на урок вы принесли червей?
— Правда.
— А с какой целью?
— С целью подать материал максимально интересно.
— Но позвольте, черви, вам не кажется, что это слегка… слишком?
— Нисколько, — вру, не моргнув глазом, — моя задача привлечь внимание учеников к предмету, методы у меня не совсем стандартные, но они работают.
— Да уж, сын мне все уши по телефону прожужжал, — она старается, но не сдерживает улыбку. — И что же, на следующий урок вы их снова принесете.
— Нет, на следующем мы обойдемся без них.
— Сын еще что-то про улиток говорил, — не слишком уверено добавляет женщина. — Вы и их собираетесь, эмм… задействовать на уроках?
— Да, Марина Евгеньевна, посвятите нас в свои планы, улитки будут?
Еще несколько минут назад я даже испытывала чувство благодарности по отношению к Бурову. К счастью, теперь вот попустило.
Бросаю на него уничтожительный взгляд, а он ухмыляется.
Сволочь!
— Слизни. Будут слизни, я вам уже говорила сегодня. Запамятовали?
— Нет, думал вы пошутили.
— Я никогд не шучу такими вещами, Михаил Юрьевич.
— Я учту.
— Будьте добры.
— Марина Евгеньевна, вы с ума сошли, какие еще слизни?
Надо же, а я уже успела забыть о Воскресенской.
Директриса смотрит на меня, как на умалишенную и, наверное, уже жалеет о своем решении.
— Нет, я вполне здорова, у меня и справка есть, я ее при приеме на работу предоставляла.
И не важно, что это было два года назад.
— А что вас смущает? — понимаю, что меня несет и надо бы притормозить, потому что я просто поддалась на провокацию этого гада косолапого. — Никакой опасности эти моллюски для учеников не представляют. И потом, пока это только планы.
“Но я их обязательно реализую”.
Последнее вслух, конечно, не произношу. Все-таки инстинкт самосохранения у меня не совсем атрофирован.
— Я думаю, на этом мы можем закончить?
Клянусь, в течение всего собрания мечтала произнести эту фразу.
Родители моих учеников, кажется, уже тоже порядком от меня устали, потому никто не возражает.
— Марина Евгеньевна, вы вообще в своем уме?
Пока мамы и папы покидают кабинет, Воскресенская, схватив меня за локоть, буквально оттаскивает к окну.
— А что такое?
— Если будут жалобы, Марина, пеняй на себя, увольнением по собственному не отделаешься, — шипит начальница.
— Не будет, если бы хотели, тут бы пожаловались, они даже не просили меня уволить или заменить, — пожимаю плечами и расплываюсь в приторной улыбке.
Воскресенская поджимает губы, шумно вздыхает и, одарив меня испепеляющим взглядом, разворачивается и быстро покидает кабинет.
Я уже успеваю выдохнуть, когда в помещении вдруг раздаются хлопки.
Да чтоб тебя понос пробрал!
Буров встает со своего места, продолжая хлопать.
— Браво, Марина Евгеньевна.
— Почему вы еще здесь? — спрашиваю, отступая к своему столу.
— Потому что вы от меня сбежали, а я намерен закончить начатое.
Он как-то слишком быстро преодолевает разделяющее нас расстояние, а я поздно понимаю, что отступать надо было к двери, а не к столу.
— Вы с ума сошли?
— Нет, я тоже здоров, правда, справки нет, но вы же мне и так поверите?
Подходит совсем близко, беспрепятственно кладет свои ручища на мою талию.
— Я вам не советую, Михаил Юрьевич, у меня коленка может дрогнуть.
Его моя нелепая угроза, естественно, не пугает. Он только хмыкает и буквально вдавливает меня в себя.
— Ох, Мариша, твои коленки обязательно будут дрожать, в этом я даже не сомневаюсь, более того, я тебе это обещаю.
Совершенно бессовестно он скользит носом по моей щеке, двигается к виску и оставляет на нем поцелую, а я, почему-то, теряю способность двигаться. Нет, это не какой-нибудь панический ступор, страха я не испытываю, просто двигаться не могу…
— И, блин, Марин Евгеньевна, ну этот твой пучок реально стремный, — шепчет и снова стаскивает с моих волос резинку. — Красивая такая.
— Отпустите меня.
— Щас прям, ага, бегу и падаю уже. И прекращай мне выкать, ты же меня голым видела.
— А вы прекращайте мне тыкать! И ничего особенного я там не видела, — ох язык мой враг мой.
Ну нельзя же так с мужиком о его, блин, достоинствах. Тем более с большим, сильным и опасным мужиком, который тебя по стене размазать может.
— Язва.
Вопреки моим опасениям, мне не прилетает. Он только усмехается, потом резко подхватывает на руки и сажает на стол.
Дежавю, блин!
— Охрененно на столе смотришься, Мариш.
— Да ты… ты…
Договорить я не успеваю, он мне рот затыкает. Самым варварским способом. А я его не отталкиваю, нет, наоборот, отвечаю зачем-то. Позволяю ему себя целовать, как еще недавно в туалете. Знаю, что неправильно это и надо остановиться, но почему-то медлю.
Меня от следующего неверного шага только телефонный звонок спасает.
Буров расслабляется от неожиданности, а я, воспользовавшись моментом, его отталкиваю.
Хватаю с края стола телефон и, не глядя, отвечаю на звонок.
— Ал… Алло, — задыхаясь, произношу в трубку, и стараюсь не обращать внимания на Бурова, снова притянувшего меня к себе и теперь бессовестно целующего мою шею.
— Ты чего так дышишь?
— Костик, ты?
Я чувствую, как сильнее сжимаются ладони на моих бедрах.
— Нет, блин, дед мороз.
— Что… что-то случилось?
— Ничего не случилось, просто освободился раньше, чем предполагал, хотел тебя поужинать пригласить, заодно друзей наших заберу, они, кстати, живы?
— Угу, — мычу, когда губы Бурова снова накрывают мои.
— Что угу, поужинаем?
— Да перестань, — толкаю этого медведя в грудь.
— Что перестать? — озадаченно спрашивает Костик.
— Ничего, это я не тебе. Да, давай поужинаем, сможешь заехать за мной в школу?
— Как раз хотел предложить, буду у тебя минут через десять.
— Ага, давай, — сбрасываю звонок и откладываю телефон.
— Ужин, значит? И кто у нас Котик?
Продолжая удерживать меня за бедра, Буров только сильнее вклинивается между ног.
— Не твое дело, — дергаюсь, желая уже вырваться.
— Мое, Мариш, я, знаешь ли, делиться не привык.
— А мною и не надо делиться, я не твоя собственность.
— Не собственность, согласен, — он кивает, смотрит на меня серьезно, прямо в глаза, — но моя, по крайней мере будешь, рано или поздно.
— А ты не слишком много на себя берешь? — у меня от его наглости все внутри бурлит, так и хочется слегка подправить смазливую морду и стереть с нее эту твердую уверенность.
— Я беру ровно столько, сколько могу унести.
— Мне идти надо, меня ждут.
Я снова предпринимаю попытку вырваться и слезть со стола, и снова тщетно.
— У тебя еще десять минут есть, мы не закончили.
— Маловато будет, тебе не кажется?
— Мне хватит.
— Что, настолько все быстро? — опять на те же грабли.
— Так главное же качество, Мариш, качество.