Уроки вежливости для косолапых

Глава 6

Представив меня классу и добавив еще пару дежурных фраз, Анна Николаевна спешит удалиться. Я иду следом и выхожу из кабинета вместе с директрисой.

— Анна Николаевна, подождите, пожалуйста, — обращаюсь к ней, закрыв за собой дверь.

— Марина Евгеньевна, у вас урок в разгаре, — зачем-то напоминает мне начальница, косясь на дверь.

— Они подождут, ничего нового мы сегодня все равно проходить не будем.

— Что значит не будете? Как это понимать? — выпучив на меня глаза, восклицает Воскресенская.

— Так и понимать, мне нужно оценить имеющиеся у них знания, прежде чем давать новый материал, — произношу спокойно, видя недоверие и, отчасти, несогласие во взгляде начальницы.

Она вздыхает, качает головой, потом делает два шага мне на встречу и снова натягивает на лицо дурацкую улыбку, видно думая, что она как-то способна повлиять на мои решения.

— Мариноч… — начинает Анна Николаевна, но тут же осекается и замолкает на секунду, — Марина Евгеньевна, не переусердствуйте, пожалуйста, все-таки седьмой “А” у нас класс физико-математический, — она вроде произносит все тоном вполне доброжелательным, но некие нотки давления в ее словах так или иначе присутствуют.

— Поэтому биологию можно не учить? — интересуюсь не без доли иронии в голосе.

— Не передергивайте, я этого не говорила, — она нервным движением поправляет очки, — просто не нужно перегибать, во всем должна быть мера.

— Мера, значит, — я криво усмехаюсь.

Что-то мне подсказывает, неспроста она этот разговор начала. Несложно представить, что тест мой эти гении математики с треском завалят.

— Марина Евгеньевна, я хочу сказать, что у нас на носу олимпиады, и не стоит сильно перегружать детей второстепенными предметами.

— Второстепенными? — приподнимаю одну бровь, уже откровенно веселясь.

Второстепенными, значит.

— Вы прекрасно меня поняли.

— Если мне не изменяет память, у нас количество часов упомянутых вами второстепенных предметов в любом случае значительно выше, чем того требует образовательная система.

— Да, но…

— Так может сократим их, раз они не столь важны и как раз меня освободите от необходимости перегружать детей биологией, от химии математические классы тоже можем сразу освободить, вместо нее поставим физику.

— Марина Евгеньевна, почему вам обязательно нужно все усложнять?

— А вам необходимо все упростить?

— С вами очень сложно разговаривать, неудивительно, что за два года вы так и не вписались в коллектив. Вы же не слышите ничего, — сокрушается Воскресенская.

— Нет, это как раз вы, кажется, меня не слышите. Есть утвержденная программа по каждому предмету, которую ученики обязаны усвоить, нравится им это или нет. И математика никак не должна преподаваться в ущерб биологии, химии или, скажем, литературе. Делать скидку на то, что класс физико-математический я не стану.

— Марина Евгеньевна, я и не прошу вас ни о чем подобном…

— Именно об этом вы меня и просите, Анна Николаевна, во всяком случае очень непрозрачно намекаете.

Она вздыхает, по лицу вижу, что злится. Могла бы взглядом прожигать, уже бы во мне дыру проделала.

— Марина Евгеньевна, — ее тон заметно меняется, появляются командные нотки, — я все-таки очень надеюсь, что вы меня услышали.

— Я тоже надеюсь, что и вы меня услышали, — выдерживаю ее недовольный взгляд. — Я вам навстречу пошла, если помните, — понимаю, что использую запрещенный прием, но и выбора мне не оставили.

Не терплю я вмешательства в свою работу. В конце концов делаю я ее хорошо, значительно лучше многих.

— А теперь давайте начистоту, что не так с седьмым “А”? — задаю вопрос в лоб, используя фактор неожиданности.

И эта тактика срабатывает, недовольство на лице Воскресенской сменяется растерянностью.

— С чего вы решили, что с ними что-то не так? — спрашивает не очень уверено.

— С того, что всучили вы его мне, и не от большой любви, полагаю. Мне достаточно того, что я видела. Начните с Бурова и Данилова, — напоминаю ей о недавней драке в классе.

— Марина Евгеньевна, — она качает головой, — какими бы ни были одаренными эти дети, они все еще дети, и драки случаются, — говорит вроде логичные вещи, но что-то не очень мне верится в ее объяснение.

— И вы, конечно, знаете пофамильно каждого ученика в школе, я правильно понимаю? Не говоря уже о том, что класс никак не отреагировал на наше с вами появление.

— Ну может быть седьмой “А” немного проблемнее, чем все остальные, — отвечает неопределенно.

— Немного? — уточняю.

— Да немного, Марина Евгеньевна.

— А разве за драки у нас не положено исключение? Или как минимум предупреждение, в том числе родителям? Насколько я помню это одно из условий обучения здесь.

— Вы слишком категоричны, ну подрались мальчики, бывает, вы в школе не учились никогда?

— Они бы полкабинета разнесли, если бы пришли позже, — не соглашаюсь с ее доводами, — это не первый раз, да? То есть вы все-таки намерено подсунули мне этот класс.

— Марина Евгеньевна, в каждом классе есть свои нюансы. Учитель должен уметь найти подход.

— Да? — улыбаюсь. — Тогда почему бы не предложить руководство Мартыновой? Насколько я помню, у нее классного руководства нет?

— Ну хватит, Марин, ты излишне драматизируешь, Настя с ними успешно справлялась.

— Я только что видела, насколько успешно. Дисциплина отсутствует, элементарные вещи нужно доносить, знания по некоторым предметам, полагаю, соответствующие?

— Ты это на что намекаешь? — она вскидывает подбородок и недовольно косится на меня сверху-вниз.

— А я ни на что не намекаю, просто хочу еще раз напомнить, поблажек я делать не стану, и оценки завышать не буду. Олимпиады не олимпиады, математики они или космонавты, мне все равно. Все еще устраивает моя кандидатура?

— Марина Евгеньевна!

Я скрещиваю руки на груди и смотрю на нее в упор. А нечего было утаивать от меня столь важные моменты, неужели правда надеялась, что я не догадаюсь или пойду на уступки?

— Идите работайте, — не придумав ничего, она разворачивается, собираясь оставить слово за собой.

— Я, кстати, не шутила, после урока этих двоих боксеров я отправлю к вам. Либо вы с ними проведете беседу, либо я вызову родителей.

Она тут же замирает, а я только убеждаюсь в своих догадках. Снова повернувшись ко мне лицом, Воскресенская недовольно кривит губы.

— Родители Кости Данилова сейчас за границей, Марина, люди они занятые, а что касается Бурова, — тут она делает длительную паузу, — поверь, Соколова, нам эти проблемы ни к чему.